«Мгновения войны» — рассказ лётчика-истребителя
Владимир Зайцев
1951
Северная Корея, 1951 год, 30 октября. Раннее утро.
Аэродром 18-ого гвардейского, истребительного авиаполка. Прохладно, хотя солнце уже заметно пригревает. Мы все уже в лётных комбезах, кожаных куртках с мехом и лётных кожаных шлемах.
Облаков нет, видимость в прозрачном воздухе, как у нас, в авиации, говорят — миллион на миллион. Погода для Кореи редкостная. Всем нам понятно, что американцы такую погоду не пропустят. Нужно ждать большого налёта, а, скорее всего, и не одного.
Собираемся в штабном бараке. Командир полка, туманно ссылаясь на некие сведения о налёте крупными силами, планируемом американцами на строящийся аэродром Намси, ставит нам боевую задачу. Она та же, что и день, и неделю, и месяц назад – защита воздушного пространства над корейскими войсками и переправами от налётов. Ограничения те же, что и раньше – в море не летать и над ним за «американами» не гоняться. Наши силы тоже не изменились. Нас по-прежнему маловато: против каждого нашего Мига от 5 до 10 американцев. Одно спасает – они трусоваты, да и мастерства многим не хватает.
В общем, всё как всегда, за исключением того, что нелётная погода, стоявшая последние пять дней, позволила нам немного отдохнуть. Мы быстро прокручиваем разработанный за эти пять дней и неоднократно повторенный новый план боя, который должен дать нам некоторые преимущества. Замкомполка громко и подробно рассказывает об ожидаемом боевом порядке американцев. Если он окажется прав, то нам сегодня придётся очень жарко.
Метеоролог, длинный и тощий, сообщает нам сводку погоды. Она ожидается самая боевая. Лёгкая дымка на высоте 300-500 метров, а выше чистое небо. Ветер слабый: 3 – 5 метров в секунду, дождя и тумана днём не предвидится.
Связист сообщает о действующих сегодня кодах.
Всех охватывает предвзлётное и предбоевое нетерпение. У меня оно выражается ещё и в холодке, который я чувствую спиной.
«Батя» – наш комполка, в очередной раз напоминает нам о том, что «главное рубить «бомбёры» и неувлекаться схватками и перестрелками с истребителями».«Для ударной группы это приказ, особенно для Вас, капитан» – напоминает он, пристально глядя на меня.
Я киваю и добавляю с железной уверенностью в голосе, что, мол, ясное дело, я только этих толстых «бомбёров» и буду рубить. Они же для этого только и летят сюда. Мой ведомый, старший лейтенант Миша, сидящий за моей спиной, тихо хихикает.
Звучит команда «По машинам!» и все мы бежим к стоянкам.
Быстро осматрев свои Миги, принимаем доклады техников о готовности, занимаем места в кабинах, усаживаемся, пристёгиваемся, включаем бортовую аппаратуру и готовим двигатели к запуску. Сигнал «На взлёт!» застал нас уже готовыми к взлёту.
В голове прокручиваю ещё раз этапы плана, по которому будем вести бой и который до мельчайших подробностей проработали за эти дни. Мы не должны пропустить «бомбёры» ни к мостам у города Ангунь, ни к строящемуся аэродрому у города Намси. Бить только Б-29, с истребителями, по возможности, не связываться.
Что ж, всё ясно и всё, как всегда. Впрочем, и неделю назад мы уже пытались применить наш план боя на практике, но помешала облачная погода. Мы потеряли тогда в облаках и друг друга, и самолёты американцев. Все тогда изрядно попотели, пока в полёте на малой высоте при очень малой видимости и по горизонтали и по вертикали, сумели в дымке найти аэродром и садились под дождём на скользкую полосу. Некоторым, впрочем, удалось даже пострелять – в основном — наугад.
А мой земляк и друг Фёдор, командир третьего звена, вообще утверждал, что попал. Но говорил он об этом как-то не очень уверенно. Наверное, потому, что и сам не был в этом уверен.
Засвистели и завыли запускаемые движки.
Первые пары Мигов начали разбег. Вот и моя очередь.
РУД* вперёд! Тормоза отпустить.
Закрылки во взлётное положение, на угол в 20 градусов!
Миг на разбеге рыскнул* едва заметно – исправляю педалями. Толчки и вибрация от колёс шасси, катящихся по полосе всё чаще и всё слабее…
Есть отрыв! Миг задрал свой нос, окрашенный для распознавания своих и чужих в красный цвет, и быстро набирает высоту. Каждая эскадрилья получила свою задачу и группы серебристых МиГ- 15 разошлись в стороны. Нашему звену сегодня идти вверх, на высоту.
Четыре Мига – моё звено, набирает высоту, чтобы занять своё место на верху «этажерки» — так называется боевой порядок, придуманный трижды Героем Советского Союза Покрышкиным ещё в Великую Отечественную войну, во время боёв на Кубани. При таком порядке каждая группа истребителей занимает предписанную ей высоту, одна выше другой, и вступают в бой, атакуя врага по очереди, с высоты. Враг практически не может противодействовать группам истребителей, поочерёдно выполняющим такой маневр.
С КП полка нам сообщили о силах противника. На нас идут около 20 бомбардировщиков, ясно, что это Б-29, а также больше 60 истребителей, и тут, конечно, возможны варианты. Но, скорее всего, это будут «Сейбры Ф-86». «Сейбр» — это по-английски – сабля. Этой «сабле» придают «остроты» шесть крупнокалиберных пулемётов калибром 12,7 мм. Они все вместе выпускают примерно 70 — 80 пуль в секунду! Хотя наши Миги крепкие, выносливые машины, но всё равно очень неприятно попасть под их огонь.
Вот и высота 13 000 метров. Моя четвёрка сегодня выше всех. Над нами купол неба глубокого густо-синего цвета, которого с земли не увидишь. Облаков, как и обещано, нет. Только внизу, у земли, лёгкая дымка, скрывающая детали местности. Впрочем, с 13000 метров и без дымки на земле разглядишь не много.
Мы выписываем в небе растянутую восьмёрку в районе ожидания. Ждём «американов». Взлётное напряжение прошло. Остался только предбоевой холодок в спине и звонкая ясность в голове. Ловлю себя на мысли, что опять жмёт левый сапог – вечно я затягиваю ремень крепления!
Глаза фиксируют движение стрелок на приборной доске. Секундная стрелка скачками прыгает по циферблату. Ещё раз пробегаю взглядом по приборам – всё в порядке.
Осматриваюсь и, наконец, вижу цель: на фоне яркого неба возникает и растёт расплывчатое, тёмное пятно. Оно растёт, чернеет и начинает распадаться на отдельные точки. Тёмные точки растут на чистой синеве неба, они удлиняются, становятся чёрточками, и, наконец, они приобретают знакомые очертания самолётов врага.
В центре, конечно, как всегда, бандиты на Б-29 – в каждом из них их сидит по 14-15 штук. Эти четырёхмоторные «Сверх-крепости» несут тонн по шесть-семь бомб, которые они щедро высыпают на головы нищих крестьян и их глиняные хижины. Одна их бомба стоит дороже, чем целая деревня из таких хижин. Но в Корее уже почти нет ни деревень, ни хижин. Всё выглядит так, как у нас сразу после войны – развалины и пепел. И повсюду огромные воронки от бомб.
Сегодня они тренируются на корейцах, а завтра могут начать сыпать и на Советский Союз.Никто из нас не сомневается в этом.
Поэтому мы здесь. Но мы здесь не только для того, чтобы защитить корейцев.
Мы должны сократить число врагов, завалив их как можно больше, и отбить желание напасть на нас. Поэтому нам и поставлена задача – бить Б-29 и не увлекаться «Сейбрами».
Наша цель – Б-29! Чёртовы союзнички! Теперь уже бывшие…
Они идут на 9000 метров колонной клиньев из троек. Истребители, пока что еле видимые, идут снизу, сверху и по бокам.
Ого, да их сегодня многовато что-то! Боятся, шакалы «серые»…
Если их меньше, чем шестеро на одного, то и в бой стараются не лезть!
Вижу, как пошли в атаку наши нижние группы. Вот первая восьмёрка уже сцепилась с передовой группой истребителей «американов». Так и есть – это «Сейбры»!
Вдалеке, внизу вспыхивают блики от полированного дюраля Мигов. Затем становятся видны трассы пушечных и пулемётных очередей.
Часть «Сейбров» из группы верхнего прикрытия пошла вверх. Ага, псы,заметили!
Сколько же их? Вон они: четыре…восемь…двенадцать…шестнадцать. Многовато!
Но ничего, ребята справятся. Иван ещё в ту войну девять, да в эту уже трёх приплюсовал. Этих «американов» с фрицами не сравнить, те были вояки твёрдые.
А эти … трусы, часто выходят из боя, даже если трасса только рядом прошла.
Звенья-четвёрки Фёдора и Ивана пошли вниз, навстречу «Сейбрам». Они должны отвлечь их всех на себя, связать боем, расчистить нам дорогу для удара. Удачи, славяне!
Вот теперь настал и наш черёд. Даю команду своему звену: « Соколы-три! Все вниз – атака по плану!».
Снимаю пушки с предохранителей. Переключатели – в боевой режим. РУД – до упора!
Ручку – от себя! Мой Миг опускает свой красный нос.
Двигатель воет, набирая обороты. Скорость быстро нарастает.
Скорость уже 985. Миг потряхивает и качает.
Начинается валёжка*. При ней — ни во что не попадёшь…..
Нужно уменьшить скорость – выпускаю тормоза*.
Работаю рулями – парирую валёжку и проношусь сквозь схватку истребителей.
Краем глаза замечаю слева падающий, дымящийся «Сейбр».
Валёжка пропала. Хорошо! Ниже справа – «Сейбр» в штопоре*.
Не до них! Скорость уменьшилась — и вовремя!
Впереди и ниже стремительно растут в размерах четырёхмоторные «бомбёры».
«Сейбры», оставшиеся при них, задирают жёлтые размалёванные носы, поворачивают нам навстречу. Мы стремительно сближаемся. Они быстро вырастают в прицелах, они лезут к нам, на высоту.
Поздно, «серые», поздно! Мы в атаке и нам не до вас! Впереди внизу раскинули свои длинные и широкие крылья «бомбёры» с толстыми фюзеляжами …
Уже различимы белые звёзды и башни стрелков. За моторами каждого Б-29 появились четыре серые полосы выхлопных газов – «американы» нас заметили и увеличивают скорость…
Поздно и бесполезно! Мы ведь не на Яках или Ла-9, это вам не поможет!
Лёгкий вираж вправо. «Сейбры» пытаются довернуть, но на наборе высоты и на вираже сильно теряют скорость и отстают. А вот и «бомбёры»! Слева, внизу перед нами.
Выношу точку прицеливания вперёд, перед кабиной среднего. Меня охватывает азарт атаки.
Башни бомбардировщика расположенные на спине и на хвосте искрят мне навстречу очередями из спаренных крупнокалиберных пулемётов – боятся.
Рано они огонь открыли – до меня им ещё не достать!
Вот оно, упреждение! Есть! Мой палец на спуске – жму плавно, сильно и уверенно.
Я уверен, что попаду, когда чувствуешь такое, то промазать просто невозможно!
Мой Миг затрясся от пушечных очередей. Грохот бьёт по ушам даже через шлем и наушники. Все три пушки – две НР-23 и одна НР-37 выпустили десятка два снарядов по Б-29.
Мои трассы идут к «бомбёру». Он плывёт в воздухе уверенно, и трассы из его башен уже мельтешат вокруг меня, как длинные мохнатые канаты-щупальца.
Руки и ноги сами делают то, что нужно и что давно уже стало привычкой — управляют рулями и элеронами*, выполняя маневр уклонения от огня скольжением*.
Ах, ты …! Промазал!
Не совсем, но большинство снарядов, особенно из НР-37 прошло мимо. На боку и на спине «бомбёра» всего три вспышки разрывов моих снарядов.
Вот … ! Этому слону три снаряда – только шкуру почесать!
Скольжение влево – вверх и вправо – вниз, и опять то же самое, но уже наоборот.
Б-29 уже совсем близко – он закрыл своей тушей всю землю.
Удар! Удар! И ещё один удар!
С-суки стрелки, попали гады!
Я резко бросаю Миг влево – вправо и когда кабина врага проходит через прицел – стреляю! Мои трассы упираются в кабину «бомбёра» и на ней искрами рассыпались вспышки разрывов, похожие на искрение электросварки.
Он так близко, что виден блеск от осколков плексигласа остекления кабины, разлетающихся брызгами от моих снарядов, которые пунктиром прошлись по всему фюзеляжу.
Одна вспышка, особенно большая и яркая, полыхнула искрой на центроплане, между фюзеляжем и правым внутренним двигателем. Там сразу возникает пожар. Всё это происходит в течение трёх-пяти секунд. Удивительно — как много успеваешь заметить в бою…
Всё, больше глазеть некогда – я ухожу под Б-29 и мельком оглядываюсь.
Крайний правый Б-29 густо дымит, а на правом крыле и крайнем моторе видно пламя.
Молодец Витёк! Хорошо ударил!
«Сейбры» настойчиво идут за нами, но отстают, далеко обходя «бомбёры» – боятся лезть под очереди своих стрелков, которые со страху лупят во всё, что видят — без разбора.
На снижении Миг разогнался, но я ещё добавляю обороты и беру ручку на себя – атака снизу вверх, в упор. Миг переходит в набор высоты. Перегрузка нарастает лавиной. Меня вжимает в кресло огромная тяжесть, в глазах темнеет. Уже трудно дышать и двигаться, даже смотреть и то очень сложно – веки стремятся опуститься, как будто к ним привязали по гирьке, грамм, этак, по сто.
Мой Миг пулей летит вверх под углом около пятидесяти градусов. Сзади слева, метрах в ста, мой ведомый, а правее и чуть приотстав так же уверенно несётся вверх вторая пара. Впереди, вверху идёт клином ещё одна тройка «бомбёров».
Коротко напоминаю ведомому: «Твой левый». Он подтверждает: «Мой левый».
Я опять беру в прицел среднего. Он начинает расти в рамке прицела.
Начинаю уточнять упреждение, а слева, летят вверх, к крайнему Б-29 трассы.
Это Михаил! Он опять спешит, и, как всегда, торопится открыть огонь.
Но на этот раз ему повезло. Один из снарядов из НР-37 попал в центропланные баки между двигателями. Вспышка взрыва высекла сноп искр, которые превратились в длинный и растущий язык пламени. Пожар! Хорошо! Такое пламя не погаснет!
Пора стрелять и мне. Мой Б-29 плывёт в синем небе. Его хвостовая пулемётная установка и две башни на брюхе искрят мне навстречу вспышками очередей. Даю по ним короткую очередь для испуга. Тут же мой самолёт вздрагивает от ударов.
Суки! Опять попали! Резко работаю рулями, ухожу из прицелов стрелков «бомбёра» и вновь ловлю врага в прицел. Вот он в рамке и я открываю огонь.
Очередь снарядов по десять.
Прицел не совсем точен, но враг близко и трассы всё равно впиваются в самолёт. Глаза замечают всё словно стоп-кадрами: вспышки разрывов, искры, летящие от «бомбёра» куски.
Несколько снарядов попали в башню под носовой частью Б-29. Там, как будто зажигают огромный бенгальский огонь – много белого огня и разноцветных искр – видимо попадание в патронные коробки.
Мой Миг ощутимо тянет влево. Шевелю педалями – так и есть, неполный ход рулей.
Самолёт теряет скорость, и я ухожу, с полупереворотом, влево-вниз. «Бомбёры» остаются вверху справа. Вижу, как сильно горят два из первой атакованной тройки и из них сыплются парашютисты. Третий тоже дымит, но не сильно и постепенно выходит вперёд.
Во второй тройке тоже хорошо горят два Б-29, хотя и не так сильно, как хотелось бы. Они сбрасывают бомбы, чтобы спастись. Третий как будто уклоняется в сторону. Вдруг средний, по которому стрелял я, начинает сильно проваливаться, входит в левый штопор, делает оборот и… огромная бело-оранжевая вспышка-шар поглощает его.
Из огненно-дымного облака вылетают, крутясь, только концы консолей* и четыре огненных кометы – двигатели чертят дымный след вниз, к земле.
Но порадоваться победе не успеваю. Мой Миг вздрагивает, двигатель даёт сбой.
На приборном щитке загорается красная лампа. Топливо! Ч-Чёрт, скорее вниз и домой.
Оглядываюсь.
Мой ведомый летит выше и впереди меня и как-то странно – слегка боком. Нос его Мига качается, как будто он ловит кого-то на прицел, но, скорее всего, его подбили и управление повреждено. По брюху истребителя что-то течёт, распыляясь позади него серым шлейфом.
Только бы он не загорелся! А что там сзади?
«Сейбры»СЗАДИ! Они уже близко и оторваться мы не успеем.
Раз не можем удрать — нужно идти в лоб. Наши пушки достают дальше, а скорость сближения такая большая, что больше одной очереди они сделать по нам не успеют. А ещё мы знаем, что «Сейбры» тяжеловато идут на вертикалях, заметно отстают от Мигов. Поэтому можно успеть развернуться им навстречу. Всё это проносится в голове вспышкой, как молния, в какую-то долю секунды.
Ору: «Миша – газу! Сзади «Сейбры»! Петля!»
Двигатель страшно медленно набирает обороты. Время – кажется, совсем остановилось. «Сейбры» сзади уже водят жёлтыми носами, прицеливаясь. Но, скорость растёт и, наконец, мы оба идём вверх, вверх, вверх на петлю!
По лицу течёт липкий пот, а стереть его, нет ни времени, ни сил.
Перегрузка вжимает нас в кресла, в глазах темнеет, ремни привязной системы режут тело сквозь комбинезон и куртку. Но вот стало легче, совсем легко, мы висим вниз головой и видим врагов, отставших от нас. Завершаем петлю – опять перегрузки.
Истребитель разгоняется, уже 920 километров в час, в наушниках раздаётся скрипы, скрежет, бульканье и вой. Я почему-то понимаю, что это мой ведомый прохрипел что-то о неисправности и резко ушёл вниз.
Я остался один, вторая пара тоже куда-то подевалась.
Я один. И передо мной шестёрка «серых». Ровно идут навстречу мне строем пеленга*.
Почему-то в голове, как заезженная пластинка, повторяется одна и та же мысль:
Хорошо, что их не восемь… Хотя сейчас мне один чёрт, даже и одного много…
Они стремительно приближаются, качают жёлтыми носами, ловят меня…
Хрен вам! Мало кашки ели! Я начинаю лёгкое скольжение влево.
Они начали стрелять: носы всех шести засверкали вспышками, мохнатые трассы летят навстречу, но мимо, мимо, мимо, и загибаются вниз, не долетая до меня.
Рано вы б…., палить начали, да и я ведь не лопух…
Я вовремя даю скольжение и малую змейку влево, чтобы им было труднее довернуть на меня.
Болваны! И это хорошо! Идут пеленгом…
А нужно колонной пар, эшелонировано по высоте*.
А вот теперь моя очередь! Третий слева в рамке – пора!
Я жму на спуск. Грохот очереди, но толькоодной пушки, и только снарядов на десять.
И тут удар! Удар! Удар! Ещё удар! Опять попали…!
Резко ныряю вниз, с бочкой*, дёргаю РУД вперёд-назад – сзади должно остаться дымное чёрное облако плохо сгоревшего топлива. Пусть думают, что они меня достали.
Каким-то чудом уловил, то ли краем глаза, то ли вообще затылком, что и моя очередь попала. Я видел вспышку и летящие обломки. Когда так летят куски от фюзеляжа, то пилоту чаще всего нужно бросать свои кости за борт, и поскорее, правда, если он ещё жив.
Мой Миг реагирует на рули туго. Еле хватает сил двигать ручкой и педалями. Навстречу проносится пара наших – не заметил кто это, да это и не важно. Главное это НАШИ! И они прикроют меня и разберутся с «серыми» шакалами.
В кабине страшная жара. В пылу боя не успел, да и не подумал о том, чтобы уменьшить обогрев. Уменьшаю теперь. Мокрое бельё неприятно липнет к телу. Вспотел как грузчик, думаю о себе как-то отстранённо.
Пикирую вниз. На всякий случай. Почему-то боюсь прыгать на большой высоте. На 3000 метров вывожу из пике – осторожненько, тихонько, легонько…
Иду к аэродрому, со снижением…
Дышу через раз – что-то мне не нравится гул двигателя.
Только бы дотянуть!
Ну! Давай родной, давай лети! Дом уже близко…
Впереди кто-то из наших идёт с дымом, качается. Вдруг самолёт вспыхивает.
Кричу: «Прыгай! Горишь! Какого … ждёшь! Давай же! Ну! …!»
Что-то блеснуло – отлетел фонарь кабины, мелькнуло облачко дыма, а следом и сиденье с лётчиком. Парень вылетел вверх как пробка. Я ухожу правее.
Он падает вниз и над ним уже раскрывается парашют.
Удачи тебе – да и мне тоже…
Самолёт всё хуже реагирует на мои попытки удержать его в горизонтальном полёте. Но я уже вижу полосу своего аэродрома. В её конце дымит один из наших Мигов, и возле него суетятся люди. Сбоку стоят ещё два, что-то с ними не так, но мне не до них.
Снижаюсь ровно и плавно – выпускаю закрылки в посадочное положение, и почему-то в памяти всплывает его величина — 55 градусов.
Они не доходят – значит, и их зацепили! Ничего, полоса длинная, позволяет прокатиться подальше.
Выпускаю шасси. Миг дёргается, лампочки горят – шасси вышли и встали на замки. Высота 30 и, … скрежетнув, умолк двигатель. Стих его гул.
Только свист и шипение воздуха. Врёшь, не возьмёшь!!!
Работаю рулями, уменьшаю просадку. Касание – жёсткое и грубое!
Мой Миг скозлил*, но не сильно, я его притёр всё-таки, несусь, притормаживая, по полосе и в конце её сворачиваю в сторону, чтобы освободить место для других. Торможу, но тормоза почти не действуют. Не страшно – скорость уже упала, а на траве падает ещё быстрее. МиГ трясёт на неровностях.
Встал. ВСЁ! Вылет окончен!
Отключаю всё и открываю фонарь – но — нет сил встать. Чувствую вдруг, что я весь мокрый от пота, а все мышцы ломит, как будто я целый день выжимал штангу. Особенно ломит плечи и шею. Да и спину, и ноги тоже.
Ну-и-устал-же-я!
А перед глазами всё ещё мельтешат картины недавнего боя: самолёты врагов, брызжущие огнём и смертью башни «бомбёров», трассы – летящие в лицо, вспышки попаданий, взрывы.
Подбегают техники. Заглядывают в кабину. Испуганные и настороженные лица.
«Товарищ капитан, Вы не ранены? С Вами всё в порядке?».
«Да, я в порядке, нет, не ранен. А что с самолётом?» Один за другим начинают садиться наши. Свист и гул садящихся истребителей глушат слова. Я отстёгиваюсь, встаю и, не спеша, вылезаю из кабины. Обхожу свой Миг. Да-а, досталось ему сегодня. Стрелки с «бомбёров» сегодня не мазали. Да и «серые шакалы» — «Сейбры» тоже зацепили.
Осматриваю вмятины и дыры на бортах и крыльях. Вижу полуоторванный и загнутый воздушным потоком лист обшивки на киле, прижавший руль. Теперь понятно, почему он был такой тугой. Обхожу крыло, и сразу становится ясно, почему был неполный ход управления элеронами. Две пули попали сзади в кромку крыла и согнули край нервюры, завернули в трубочку, как ковёр, часть обшивки и всё это сильно ограничило ход левого элерона.
Наш инженер подходит и басит: «Не горюй, за день исправим».
За его спиной переминается с ноги на ногу наш оружейник. Ждёт замечаний. Предлагаю ему посмотреть, почему в конце боя стреляла только одна пушка, да и та недолго. И сделать так, чтобы такое не повторялось.
Он тут же со своими оружейниками опускают лафеты* с пушками. Они что-то осматривают и ругаются. Наш «артиллерист» поворачивается ко мне и, ехидно улыбаясь, заявляет, что не нужно ловить вражеские пули, тогда всё будет работать как часы. Смотрю на пушечные установки и вижу смятый металл патронных коробок.
Теперь ясно, почему они не стреляли – подачу заклинило.
Ищу входное отверстие. Нахожу сразу три и, волосы встают дыбом. Если бы не патронные коробки, то … Дальше думать не хочется. И так понятно.
Развожу руками – извини, Паша, ошибся. Он машет рукой – да ладно.
Спрашиваю у технарей: «Наши все сели?»
Инженер медленно, как спросонья, отвечает:
«Все, только Фёдору досталось – сам цел, а вот самолёт видно на запчасти. Петра зацепило, но мелочь – осколки и брызги пуль, попавших в кабину».
Спрашиваю и о Димке. Он молодой, горячий и ещё не очень опытный. Инженер наш насупился и мрачно пробурчал: «На этих молодых движков не напасёшься».
Я возмутился тем, что из него вечно всё как клещами нужно выдирать и потребовал подробностей о повреждениях. Тут подошёл и сам Дмитрий и виновато, глядя в сторону, скромно так начал рассказ о том, как он сегодня лопухнулся. В отличие от прошлого вылета, после которого он, сияя своей белозубой улыбкой, возбуждённо и радостно целых сорок минут, живописно и активно жестикулируя, расписывал свой двухминутный бой с «Сейбром», которого он, нужно отметить, завалил очень технично и красиво, в этот раз он был предельно краток.
Из его скромного и недолгого рассказа я понял, что пока он пытался добить подбитого им же «Сейбра», второй, которого он, увлекшись атакой, элементарно прохлопал, подловил его и дыр наделал в аэроплане, а двигатель придётся менять, непонятно, как он вообще выдержал до посадки.
Тут подошли остальные пилоты и засыпали вопросами, на которые я не успел ответить, потому что подъехал газик. Из него молодецки выпрыгнули командир полка и его заместитель.
Комполка обнял меня так, что затрещали рёбра: «Молодец, ловко ты сегодня их подловил. И все вернулись кроме Василя. Ты не видел, что с ним?
— Что, его одного нет?
— Да, одного его.
— Я видел, как он катапультировался километрах в пяти – семи.
— А парашют раскрылся?
— Да, он точно был живой».
Командир сразу приказал выслать поисковую группу.
Чувствую, что ломота и окаменение мышц начинают потихоньку проходить. Закуриваю.
Подбегает Мишка. Улыбается. Жив, здоров, весел. Частит, рассказывая, как он сегодня ловко завалил Б-29, как тот потом взорвался, и как его зацепили сначала стрелки, а потом «серый» на проходе. Двигатель перестал тянуть, и поэтому ему пришлось спешно уходить на аэродром.
Хвалю молодого: «Молодец Миша! Поздравляю со сбитым. Но ты опять рано начинаешь стрелять. Слишком издалека. По «двадцать девятому» попадёшь, он большой, а вот по «серому» всё мимо будет. Но всё равно молодец. Только активнее рулями шевели, чтобы не быть мишенью».
Подходит Виктор и по детски хвалится сбитым «Сейбром», который взорвался у него перед носом и его Миг поймал крылом обломок. Технари вытащили обломок из дыры, пробитой им в обшивке крыла. Этот кусок рваного, перекрученного и закопченного дюраля – всё, что осталось от американского бандита.
Виктор показывает обломок всем нам, совсем как ребёнок, хвалящийся новой игрушкой. Мы по очереди вертим его в руках, пытаясь определить, от какой части «Сейбра» его оторвало, и улыбаемся – ещё одним врагом меньше!
Подъезжает грузовик и из кабины неловко выбирается Василь и сильно хромая ковыляет к нам. То, что он произносит, на бумаге не пишут. Никогда! В чём дело – нам не понятно. Он вдруг замолкает, кривясь от боли, и жадно затягивается папиросой. Минуту спустя он, наконец, начинает говорить обычным русским языком.
И тут мы, наконец-то, из всего им сказанного уясняем, что мало того, что его, во-первых, сегодня «сейбры» дважды зацепили, да так крепко, что ему едва хватало сил управлять почти заклиненным рулём и элеронами, так он ещё вообще чуть не сгорел…
во-вторых, кто-то из наших его своим воплем по радио испугал и чуть не оглушил…
А в-третьих, на всём поле, на которое он приземлился, был всего один камень. И надо же ему было попасть именно на него ногой и подвернуть её. Далее он опять минуты на три начал перечислять сокровенные слова из непознанных глубин русского языка, великого и могучего.
Когда он выдохся, я объяснил ему, что смотреть на его горящий самолёт со стороны былоочень страшно. И, что я хотя и не знал, что в нём находится мой друг Василь, но мне его пилота, тем не менее, было крайне жалко. И, только по этому, опасаясь, что пилот после боя расслабился и задремал, я решил громким криком разбудить героя. Все дружно рассмеялись, потому что всем была известна маленькая слабость Василя – способность и потребность поспать в любом месте и любой обстановке. Рассмеялся и Василь – мы крепко обнялись.
Он уже спокойнее сказал, что не видел, что его самолёт горит, потому что старался изо всех сил удержать повреждённую машину в воздухе. А катапультировался он автоматически, после моего крика, почему-то сразу поняв, что этот крик обращён к нему.
Старлей Саша, из второй эскадрильи, который видел, как кувыркался под огнём Василий, в изысканно вежливых выражениях, чтобы не ранить его самолюбие, посоветовал ему впредь резче делать «змейку», когда его атакуют, и энергичнее крутить «бочки», чтобы не попадать под огонь и потом не ставить в небе дымовые завесы горящим самолётом.
Подъёхал газик с замкомполка. Все подтянулись. Он скомандовал громко, как всегда: «Товарищи офицеры! Всем срочно прибыть на разбор полётов и боя на КП».
Все двинулись к КП. Мы дышали полной грудью и радовались голубому, безоблачному небу, яркому солнцу, одержанной победе и тому, что мы живы.
Послеполётное возбуждение ещё не улеглось, и все оживлённо и громко продолжали обсуждать результаты вылета и удачно проведённого боя: «Молодцы мы сегодня… Мы сегодня этих … американов — так их и разэтак, — хорошо умыли, кровью…»
«Сегодня они, такие и разъэтакие, уже больше не сунутся…»
«Девять сбитых к одному – хороший счёт,» — «Да, тем более, что Василь жив…»
«Кстати, у них ещё не меньше дюжины крепко получили по рылу, и не все из них сумеют дотянуть до полосы…
«Это точно, с такими дырками самолёты не летают…»
Я иду сзади и мысленно добавляю: А у нас все целы, живы и практически здоровы – мелкие царапины не в счёт. Машины сегодня заштопают… А завтра, завтра будет новый день. И всё начнётся сначала.
* * * * *
В историю американских ВВС воевавших в Корее, 30 октября 1951г., из-за больших потерь, вошёл как «чёрный вторник», после которого они прекратили дневные налёты на Б-29.
Справка. 30 октября 1951 г. американцы предприняли налёт на строящийся аэродром Намси силами 21 бомбардировщика Б-29 и 200 истребителей Ф-84 и Ф-86 (90 ближнего и 110 дальнего прикрытия). В том бою участвовали всего 44 Миг-15 из 18-го Гвардейского истребительного авиаполка и 523 истребительного авиаполка 303-й истребительной авиадивизии генерала Лобова. Она находилась в Корее с августа по декабрь 1951 года.
Потери лётного состава авиации США превысили 150 человек. В каждом вернувшемся Б-29 были убитые и раненые. Уцелевшие члены экипажей получили сильный психологический шок.
| Типы потерянных самолётов | бомбардировщики Б-29 | Истребители Ф-84 | Истребители Ф-86 «Сейбр» |
| Сбито и упало на месте | 12 | 4 | 5 |
| Упали при возвращении | 4 | 3 | 4 |
| Списаны (не подлежат ремонту) | 3-4 | 3 | 3-5 |
| Итого | 19 — 20 | 10 | 12-14 |
А был ещё и «чёрный четверг» — налёт на мосты через реку Ялуцзян у городов Аньдун и Сингисю 12 апреля 1951 г., когда из 48 Б-29 было сбито 8, а из 60 истребителей — 15.
В отражении налёта 30 октября участвовали 44 истребителя Миг-15. Из них был сбит только 1, а его пилот спасся. 10 повреждённых Мигов вернулись на аэродром и были отремонтированы.
18-й ГВИАП — гвардейский истребительный авиаполк за время боёв в Корее сбил более 107 самолётов врага, а потерял восемь лётчиков и 18 самолётов.
Лётчики полка сбили в Корее следующие типы самолётов врага:
Б-29 F-86 F-84 F-80 F-51 F6F5 Глостер-Метеор
Засчитано: 8 44 23 10 2 1 4
Незасчитано: 11 9 5
Победы одержали 27 лётчиков 18-ого ГВИАПа. Но на самом деле количество их побед было больше, по крайней мере, на 27-33 самолёта врага.
В небе Кореи 22 наших лётчика стали Героями Советского Союза. Многие стали асами, сбив по пять, и более самолётов врага.
Капитан Сутягин Н.В. сбил 21 самолёт и 2 в группе, (Официально засчитано.)
Полковник Пепеляев Е.Г. сбил 20 самолётов, (Оф. з.).
Сморчков А.П. сбил 15 самолётов. (Оф. з.)
Субботин С.П. сбил 15 самолётов. (Оф. з.)
Оськин Д.П. сбил 15 самолётов. (Оф. з.)
Майор Щукин Л.К. сбил 15 самолётов, (командир 18-о ГВИАПа). (Оф. з.)
Крамаренко С.А. сбил 13 самолётов. (Оф. з.)
Шеберстов Н.К. сбил 13 самолётов. (Оф. з.)
Особенности учёта в советских ВВС в Корее и самого театра военных действий не позволили более полно и точно учесть потери врага, но, по мнению наших лётчиков, реально на счёт каждого из наших истребителей можно прибавить от 1 до 3-4 побед.
Героизм и мастерство наших истребителей, и тяжёлые потери отрезвили американских агрессоров и их союзников-сателлитов. Благодаря этому американцы стали подходить к своим планам нападения на СССР более трезво. И вынуждены были их постоянно откладывать, пока уже в другое время не был достигнут военный паритет с США и блоком НАТО.
Большинства героев той позабытой и засекреченной партноменклатурой войны уже нет среди нас. Им не досталось салютов и славы при жизни. Так давайте помнить о них.
О тех, кто сохранил МИР на Земле и нашу с Вами Жизнь!
Вечная память и Слава, Героям-лётчикам Корейской войны!
———————————————
РУД – Рукоятка Управления Двигателем, управляет подачей топлива и оборотами турбины, а значит и скоростью самолёта. Находится слева от лётчика на консоли.
рыскнул – неожиданно и незначительно изменил направление движения.
валёжка – при определённой скорости Миг-15 попадал в режим плохо управляемого и неустойчивого полёта, сопровождаемого качанием самолёта с крыла на крыло, задиранием носа и рывками.
выпускаю тормоза – для быстрого уменьшения скорости истребителя в бою или на посадке пилот может выпустить при помощи гидроцилиндров воздушные тормоза, представляющие собой дюралевые пластины, поворачивающиеся в петлях и становящиеся под углом до 45º к направлению полёта. Сопротивление резко увеличивалось, и самолёт быстро терял скорость. На Миге-15 тормоза были на боковой поверхности хвостовой части слева и справа. На современных истребителях Су-27/30/35 тормоз находится за кабиной.
Штопор – неуправляемый режим падения самолёта. Часто приводит к катастрофе.
Элерон – орган управления самолётом – длинная поворотная пластина на задней кромке крыла. Используется для поворота, вращения и прочих маневров.
Скольжение – маневр уклонения от огня врага, при нём самолёт смещается влево/вправо не поворачивая, а как бы скользя. Этот маневр мало заметен и часто успешен.
Консоль – наружная, отъёмная часть крыла.
Центроплан – часть крыла, крепящаяся к фюзеляжу, или являющаяся его частью.
Строй пеленга – строй, когда каждый следующий самолёт летит, немного отставая от впереди летящего. Бывает левый и правый пеленг.
эшелонировано по высоте – то есть группами на разных высотах, согласовано.
бочка – фигура высшего пилотажа, при которой лётчик как бы летит по спиральной линии описываемой вокруг воображаемой прямой.
скозлить – совершить грубую, неровную посадку, коснувшись посадочной полосы вначале одним колесом. При этом самолёт начинает неровно, боком подпрыгивать, может сломать шасси или уйти с полосы. (Жаргонное выражение пилотов)
лафеты с пушками – на Миг-15 они опускались для упрощения обслуживания и зарядки.
Змейка – фигура высшего пилотажа. Самолёт делает периодические повороты влево-вправо, чтобы снизить скорость, выйти из-под удара, или затруднить врагу прицеливание.
Пушки НР-23 и НР-37 – авиационные, автоматические, скорострельные, малогабаритные и очень лёгкие пушки конструкторов Нудельмана и Рихтера, калибром 23 и 37 мм. По подсчётам американцев в Корейской войне, для того чтобы быть сбитым, их истребителю хватало 2,25 попадания снаряда из пушки НР-23 и 1,25 снаряда из НР-37. Для уничтожения бомбардировщика нужно было больше попаданий: НР-37 разваливала их 4-6 снарядами. Боевая живучесть Миг-15 была выше. Известно много случаев, когда на аэродром возвращался самолёт, получивший в бою многие десятки попаданий из американских пулемётов калибра 12,7 мм, в том числе даже в турбину! Но, даже после того, как американцы прислали в Корею «Сейбры» с четырьмя 20-мм пушками, Миги не стали падать гроздьями с неба.
Общий счёт сбитых в Корее нашими лётчиками самолётов врага = 1259 шт. (официально) Ещё 165 сбили зенитчики. Потери лётного состава составляют для США 1144 человека официально, но на деле превышают 2000 человек. Всего американцы и их союзники потеряли 2900 самолётов (официально), но на деле потери превысили 4000 самолётов.
О том, как лгут американцы, свидетельствует их же статистика: они сообщили, что ВВС потеряли 1466 самолётов, но только 147 в бою, а 78 неизвестно где, почему и как. Но пленных было 214, раненых 306, а 40 пропали без вести. У них, что, лётчики летать не умели?
СССР потерял 335 истребителей вместе со списанными после повреждений, и 125 лётчиков, среди которых несколько умерли от болезней или погибли в катастрофах.
