Парадокс в отношениях науки и общества заключается в том, что наука, с одной стороны, всегда стремилась подчеркивать собственную идеологическую, институциональную, политическую автономию, а с другой – не просто реагировала на запросы общества, но активно обращалась за общественной поддержкой и вниманием, не пренебрегая данной формой легитимации. Активность ученых в диалоге с обществом базировалась не только на ожиданиях финансовой поддержки и обретении статусной позиции, но и на символическом подкреплении своей профессиональной деятельности.
Эпоха Просвещения заложила идейные и практические основания популяризации науки, выведя эксперимент из тайных алхимических лабораторий на свет аристократических салонов, кунсткамер и рыночных площадей, сделав искусство эффектной демонстрации научных результатов необходимым навыком ученого. Увлечение просветителей масштабными проектами разнообразных энциклопедий опиралось на желание сделать систематизированные и верифицированные научные знания доступными для широкой аудитории.
В XIX в. достижения науки стали по-настоящему видимыми, войдя в повседневную жизнь европейских обществ вместе с паровым двигателем, телеграфом, дагерротипами, что подогревало интерес к «науке», понимаемой широко – от почти любительского изобретательства до собственно научного поиска в академических лабораториях. Всемирные выставки стали витриной научно-технического прогресса, который, как тогда казалось, идет рука об руку с прогрессом социальным. На волне энтузиазма и веры в прогресс возникали многочисленные научные общества, учреждавшие научно-популярные журналы, проводившие циклы публичных лекций и послужившие связующим звеном между наукой и широкой аудиторией. Магия науки очаровывала так же сильно, как и религия, а семена просвещенческого антиклерикального настроя многих интеллектуалов дали обильные всходы в гражданских верованиях нового типа – от позитивизма до фундаменталистского материализма. В России, как и в других европейских странах, любовь к науке, выразившаяся в организации разнообразных просветительских обществ, нередко замещала другие формы гражданской и политической активности. Появление советской индустрии популяризации науки было предопределено как предшествующим эффектом, который произвели «чудеса науки» на широкую публику, так и упрощенной версией марксизма, материализм которого из философской доктрины превратился в доктрину идеологическую. Кроме того, народническое движение пореформенной России в совокупности со специфическим сознанием русской интеллигенции сформировало собственные практики популяризации научных знаний для широкой аудитории посредством народных школ, библиотек, курсов, публичных лекций и т. п.[281] Вместе с ростом грамотности во второй половине XIX в. активизировалась издательская деятельность в этой сфере: специальные книжные серии и журналы для семейного чтения обогащали читателей географическими, техническими, естественно-научными знаниями. Например, первая версия знаменитого научно-популярного журнала «Наука и жизнь» была выпущена в 1890 г. Таким образом, популяризация научно-технических знаний в СССР была всеохватывающим массовым феноменом, вплетенным в культурную политику, идеологическую работу и систему профессиональной ориентации.
Обращение к социальной истории популяризации науки в СССР позволяет лучше понять суть идеологического проекта советского государства, который может служить одним из примеров попытки буквалистской реализации идей эпохи Просвещения, прошедших перековку в марксистских, позитивистских, народнических интеллектуальных течениях XIX в. Прежде всего можно обозначить несколько функций распространения научно-популярных знаний в советский период. Во-первых, это замещение религиозного мировоззрения упрощенной версией научного, материалистического мировоззрения. Религиозная картина мира уже в XIX в. перестала быть довлеющей в образованной среде, хотя и оставалась доминирующей на массовом уровне.
Революция 1917 г. предполагала не только глубокое переустройство политического, социального и экономического уклада российской жизни, но в первую очередь создание «нового человека», наделенного сознанием и мировоззрением нового типа. Обеспечить создание такого человека были призваны радикальный атеизм и материализм, подпитываемые показательными научными фактами. Распространение научной информации среди широких масс стало необходимым инструментом строительства «нового человека», освобожденного от религиозных предрассудков, хотя и наделенного новой формой верований – абсолютной верой в науку. Во-вторых, индустриализация и нужды армии требовали технически подготовленной и образованной рабочей силы, готовой принять технократическую идеологию, в которой современные наука и техника становились необходимым условием построения коммунизма. Поэтому распространение научно-технических знаний отвечало прагматическим интересам государства, и соответствующая система пронизывала всю страну, охватывая все возрастные категории, хотя акцент делался на школьников, молодежь и трудоспособное население.
Попробуем вкратце охарактеризовать некоторые ключевые этапы интегрирования популяризации науки в культурную политику СССР. Первые шаги были предприняты сразу после революции, когда в 1919 г. в Госиздате организовали научно-популярный отдел, занимавшийся выпуском просветительских брошюр для разных читательских аудиторий: «Начатки науки», «Наука для всех», «Книжная полка рабочего», «Природа вокруг нас» и др. Все 1920-е годы прошли под знаком ликвидации безграмотности, становления начального и среднего образования, атеистической пропаганды, где популяризация научно-технических знаний играла существенную роль. Тогда были созданы журналы «Знание – сила» (1926), «Юный натуралист» (1928), которые изначально ориентировались на подростков и молодую аудиторию. Многочисленные технические общества и клубы, включая Осоавиахим, а также пионерская и комсомольская организации стали важными площадками распространения технических знаний и материалистического мировоззрения.
Новый этап формирования системы распространения научно-популярных знаний наступил вместе с разгромом «старой» Академии наук в 1929–1930 гг., когда в состав Академии вошла группа «академиков-коммунистов», в числе которых был известный теоретик марксизма Н. И. Бухарин. Именно он активизировал деятельность Академии наук по распространению научных знаний и популяризации истории науки и техники. Бухарин призвал к демократизации знания, что было воплощено в создании новых научно-популярных изданий и в организации Института науки и техники, который был призван заниматься систематическим обобщением и изучением научной, промышленной и технической истории страны. При участии Бухарина инициировано издание серии классических работ по естествознанию, которая открылась публикацией труда Ч. Дарвина «Происхождение видов» в переводе К. А. Тимирязева (под ред. Н. И. Вавилова). С 1933 г. начал издаваться журнал «Техника молодежи», в концепции которого были реализованы идеи Бухарина о тесной связи распространения научно-технических знаний среди молодежи с ростом эффективности промышленности. И хотя вместе с опалой, а затем и гибелью Бухарина в 1938 г. многие его начинания были прекращены, популяризация науки стала неотъемлемой частью деятельности Академии наук. Следующая кампания популяризации науки пришлась на послевоенные годы сталинского правления.
Эта кампания шла параллельно с идеологической «охотой на ведьм», развернувшейся почти по всем научным дисциплинам – от биологии до философии, когда академические дискуссии были вытеснены обвинениями оппонентов в политической неблагонадежности и целые научные школы оказались под ударом репрессий. Конечно, самым известным примером торжества лженауки была «лысенковщина» в биологии, однако схожие, хотя и менее громкие политические кампании разворачивались и в других дисциплинах. Общим здесь стала подмена научной аргументации политической и стигматизация несогласных как «приспешников вражеской буржуазной науки».
В конце 1940-х – начале 1950-х годов эти кампании были подкреплены «борьбой с космополитизмом», что подразумевало организованную волну антисемитизма, апофеозом которой стало «дело врачей» 1952–1953 гг., к счастью, не завершенное из-за смерти «отца народов». Иначе говоря, сама советская наука в 1945–1953 гг. нередко давала вполне яркие примеры искажений принципов научной дискуссии и могла служить источником лженаучных знаний, если мы имеем в виду мертоновское различение научного и ненаучного знания.
Другим важным фоном культурной политики в сфере популяризации науки стал патриотический имперский проект, возникший еще во время Великой Отечественной войны, но получивший настоящее идеологическое воплощение в последние годы сталинского правления.
Суть сталинского патриотизма заключалась в утверждении лидерства «советского» и «русского» во всех сферах жизни – от научных открытий и изобретений до литературы, искусства, военного дела и т. п.
Пожалуй, содержание этого идеологического вектора наилучшим образом характеризуется ироническим высказыванием: «Россия – родина слонов», когда основные изобретения и открытия приписывались русской и советской науке.
Симбиоз популяризации научных знаний и патриотической культурной политики осуществлялся по нескольким направлениям. Прежде всего подчеркивалось мировое лидерство советской науки, опережающей в своем развитии науку буржуазных стран. Этот тезис оказался настолько живучим, что и сегодня в дискуссиях о путях реформирования российской науки и высшего образования нередко используется аргументация, отсылающая к «уникальным достижениям советской академической системы», которые, конечно, были, но к середине 1970-х годов система находилась в застое.
Именно в этот период жанр «жизнь замечательных людей» применительно к людям науки обрел черты житийного нарратива, утвердившего пантеон «выдающихся русских и советских ученых и изобретателей». По законам жанра читателям или зрителям предлагалось типизированное жизнеописание героя-изобретателя или талантливого ученого.
Если речь шла о дореволюционных временах, то чаще всего типичным героем был «изобретатель-самородок из народа» или «ученый – русский интеллигент», внешне схожий с А. П. Чеховым. Житие изобретателя-самородка нередко предполагало, что он был крепостным крестьянином или рабочим казенного завода, которые даже в условиях гнета помещиков или заводчиков строили первые велосипеды, подводные лодки, воздушные шары и паровозы, т. е. «подковывали блоху», подобно лесковскому Левше. По законам жанра, судьба смекалистых самородков оказывалась печальной – самодуры-помещики были неспособны оценить порыв фантазии, изобретатель воспринимался как подозрительный чудак, а сам он чаще всего вскорости умирал, оставаясь непонятым окружающими. Биография ученого-подвижника тоже имела типовые элементы: трудное детство и путь к университетскому образованию сквозь бедность и невзгоды, затем упорный труд, неприятие со стороны косных царских академиков и чиновников, открытие, после которого следует тяжелая борьба за признание в среде ретроградной профессуры. Конец типичной биографии русского ученого имел варианты – либо отсутствие прижизненного признания и преждевременная кончина, либо победа над скептиками и заслуженная слава.
Примером таких историй могут служить фильмы «Александр Попов» (1949) об изобретателе радио, «Пржевальский» (1951) о русском путешественнике и географе. Оба фильма сняты в эпоху «малокартинья».
Буквально через несколько дней после смерти И. В. Сталина в «Литературной газете» была опубликована статья известного писателя-фантаста и ученого И. А. Ефремова, в которой он наметил принципы и направления распространения научно-технических знаний.
Во-первых, предлагалось сделать научно-популярную литературу по-настоящему занимательной и демонстрирующей связи между различными науками – то, что сегодня назвали бы междисциплинарным подходом.
Во-вторых, Ефремов критикует доминирующий в то время жанр «историко-биографического исследования», когда за описанием биографии ученого теряется суть сделанных им открытий и научных достижений. Писатель полагает долгом каждого ученого активное участие в популяризации науки.
В-третьих, в этой статье утверждалось, что научно-популярная литература должна не просто доступным языком описывать научные факты и открытия, относительно которых уже есть конвенция научного сообщества, но и обсуждать новые гипотезы, спорные теории и факты. В-четвертых, Ефремов уделяет много внимания роли фантастической литературы в популяризации науки. По его мнению, эта литература является «могучим средством пропаганды и распространения научных знаний».
В заключении статьи ученый и писатель-фантаст подчеркивает ведущую роль Академии наук на этом поприще.
Небольшую статью Ефремова можно назвать программной, поскольку она предопределила развитие индустрии распространения научно-популярных знаний в СССР вплоть до 1991 г. За несколько лет до выхода статьи И. А. Ефремова была создана организация, которая сыграла существенную роль в популяризации научных знаний. Речь идет о Всесоюзном обществе по распространению политических и научных знаний (с 1963 г. – общество «Знание»), чья работа была призвана обеспечить тотальное проникновение научно-популярных знаний в массы посредством лекций, издания журналов и брошюр, выставочной работы.
Недаром «лектор по линии общества „Знание“» стал персонажем интеллигентского фольклора 1960-1980-х годов: при этом сами представители интеллигенции становились лекторами общества «Знание», поскольку это давало дополнительный заработок, точно так же как многие художники неофициального искусства «халтурили», подрабатывая заказами в сфере монументальной пропаганды, оформляя интерьеры предприятий, дворцов культуры и домов отдыха. Общество «Знание» миллионными тиражами распространяло малоформатные брошюры, посвященные самым разным научным дисциплинам и проблемам: от кибернетики до тайны Тунгусского метеорита. Ежегодно обществом издавалось 750 наименований книг и брошюр общим тиражом около 160 млн экземпляров, многие из которых были доступны в любой сельской и районной библиотеке. И хотя знания, почерпнутые из таких брошюр, считались поверхностными, масштабы работы этой организации в значительной степени определяли характер и методы популяризации научного знания в СССР, тем более что авторами книг и брошюр нередко становились известные ученые, а во главе общества стояли нобелевские лауреаты – академики Н. Н. Семёнов (1960–1963) и Н. Г. Басов (1978–1989). Впрочем, к концу советской эпохи формы работы общества «Знание» выглядели все более архаичными, что отчасти предопределило его распад в 1991 г.
Но ядро индустрии популяризации науки, конечно, составляли научно-популярные журналы, ориентированные на все возрастные группы и читательские аудитории с разным уровнем образования. К концу 1960-х годов номенклатура периодических изданий в основном сложилась и просуществовала в неизменном виде до распада СССР. Тогда же определились и концепции этих изданий, которым часть из них следует до сих пор. В 1956 г. стал издаваться журнал «Юный техник», рассчитанный на подростков, интересующихся техническим творчеством; в 1961 г. журнал «Наука и жизнь» изменил концепцию и стал изданием для всей семьи – научно-популярные статьи в нем соседствовали с кроссвордами, полезными советами и рекомендациями по сборке кубика Рубика: Тогда вперед пошли семейные ценности, и у нас в журнале появилось вязание, садоводство, какие-то поделки руками, какие-то разделы для детей. Они занимали примерно треть журнала, а две трети всё равно были рассказы о науке: беседы с учеными, были и переводные статьи. В общем, журнал для всей семьи. Предполагалось, что там и мужчина найдет себе, что почитать про технику, про науку, и для женщины будет, если она не интересуется естественными науками, то для нее есть там история, есть литература какая-то, и для тех, кто любит прикладные вещи тоже что-то должно быть (редактор научно-популярного журнала). Если говорить о содержании и стиле научно-популярных журналов 1960-1980-х годов, то они соответствовали ожиданиям и потребностям появившейся многочисленной группы советской интеллигенции, детища массового инженерного образования, оттепели и быстрой послевоенной урбанизации. Поэтому журнальная верстка и иллюстративный ряд были вполне современными, обязательная идеологическая программа ограничивалась 10–15 страницами, посвященными очередной революционной годовщине или партийному съезду, в начале номера, тогда как весь остальной номер содержал добротные материалы научно-популярного характера.
Другое дело, что перестроечные массовые увлечения НЛО, экстрасенсами, снежным человеком и другими «загадками планеты» берут свое начало в занимательных материалах массовой советской научно-популярной литературы эпохи застоя. Недаром в романе В. Орлова «Альтист Данилов» окружение главного героя интенсивно обменивается слухами и суевериями о пришельцах, футурологии, геологических находках на вулкане Шивелуч и уникальном Синем Быке. Весь этот городской фольклор сотрудников бесчисленных НИИ и канцелярий в значительной мере появился в результате чтения научно-популярных журналов, в которых серьезные полуакадемические статьи разбавлялись увлекательными очерками о необъяснимых современной наукой феноменах.
Пожалуй, самым эстетским с точки зрения верстки, иллюстративного ряда и содержания стал журнал «Химия и жизнь», созданный по вполне банальному поводу: в начале 1960-х годов стартовала кампания по химизации народного хозяйства. Кампания предусматривала интенсивное развитие химической промышленности, производства полимеров и удобрений. Население и даже многие специалисты с подозрением относились к новым материалам и технологиям в области современной химии, а поэтому требовалась информационно-разъяснительная работа, которая отчасти и была возложена на новый журнал. Однако миссия издания вышла далеко за пределы популяризации химии, и в 1970-1980-е годы журнал стал привлекать художников, писателей, молодых ученых, многие из которых впоследствии стали известными популяризаторами науки и научными журналистами. Все, конечно, читали журнал «Химия и жизнь», он был такой вполне культовый, между строк всё так вычитывали: всё это было ново, интересно, необычно – современный был журнал. А потом этот журнал объявил набор в школу-студию научной журналистики. На самом деле, это были такие клубные посиделки, вечеринки в редакции (редактор научного журнала). «Химия и жизнь» привлекала в качестве иллюстраторов известных художников, что способствовало становлению Science Art в советском изобразительном искусстве. Даже для современного читателя содержание, язык, графика и верстка журнала 1970-1980-х годов не выглядят устаревшими, а многие материалы до сих пор читаются с интересом.
Советская фантастика многому обязана научно-популярным журналам. Следуя идее И. А. Ефремова об использовании фантастики для повышения интереса аудитории к науке, все ведущие научно-популярные журналы страны («Знание – сила», «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Техника молодежи» и др.) имели рубрики, в которых публиковались фантастические рассказы советских и зарубежных авторов. Да и в целом на фоне успехов освоения космоса, развития атомной энергетики и распространения телевидения и других технических новинок фантастика воспринималась не только как полет свободной мысли, устремленной в неопределенное грядущее, но и как описание вполне реалистичного и вероятного будущего, где наука и технический прогресс станут эффективным средством построения коммунизма.
Другое дело, что бесчисленные романы о космических полетах «героических советских ученых» с детальным описанием технических новинок быстро наскучили читателям, а интерес самих авторов сместился к рассмотрению проблем общественного развития. В частности, эта трансформация произошла с А. Н. и Б. Н. Стругацкими. Уже во второй половине 1960-х годов они сами иронизировали над своими первыми произведениями («Страна багровых туч», «Стажеры») в повести «Понедельник начинается в субботу», главный герой которой попадает в картонный мир идеологически выдержанной советской фантастики 1950-х годов.
Визуальные медиа (кино и телевидение) также активно участвовали в популяризации науки и технических знаний. Мы уже упоминали о послевоенных картинах, посвященных биографиям Попова и Пржевальского. Конечно, в новостной кинохронике 1930-1950-х годов, предваряющей большинство киносеансов, регулярно появлялись сюжеты о героических ученых-полярниках, успехах советской агрономии и медицины, что работало на пропаганду советской науки. Были и интересные опыты в области кинофантастики, когда создатели фильмов стремились придерживаться имеющихся на тот момент научных сведений о невесомости, ландшафте других планет и устройстве межпланетных кораблей. Показательными здесь стали фильмы «Космический рейс» (1935), где научным консультантом был К. Э. Циолковский, и «Планета бурь» (1962), который поставил талантливый режиссер научно-популярного кино на космическую тематику П. В. Клушанцев.
Центральная студия научно-популярных и учебных фильмов («Центрнаучфильм») не только поставила на конвейер производство учебного кино для школ, училищ и вузов, но в позднесоветское время послужила площадкой оригинального авторского научно-популярного кино, лидером которого был В. М. Кобрин, использовавший поэтику артефактов научной лаборатории для отображения сложной системы отношений между человеческим сознанием, научными фактами и философскими размышлениями.
Сам Кобрин так характеризовал место науки и научно-популярного кино в советском мировоззрении: Немаловажную роль при формировании «советского сознания» играла «советская наука». Будучи связанной с научно-техническим прогрессом, она, с одной стороны, пробуждала чрезмерные социальные ожидания. С другой стороны, она элиминировала себя как науку, когда естественно-научный критерий человек-универсум применила к отношению индивидуум и государство-партия… Основой и главной идеей советского «естественно-научного» мировоззрения является то, что вершина длившейся миллионы лет эволюции жизни на Земле выражена в триумфе «гомо советикуса». Научно-популярное кино в Советском Союзе должно было служить этой сверхидее…
Справедливости ради нужно сказать, что научно-популярное кино всегда было очень любимо публикой. С наступлением культурной революции 1920-х и 1930-х годов с помощью государства распространялись иллюзии, что познание мира элементарно и что всякое научное усилие вознаграждается, если только оно совпадает с идеями, идущими сверху. Вероятно, поэтому для меня и моих друзей было очень важно внести именно в научно-популярный фильм неопределенность, некоторую таинственность и в результате вместо этакого «советского порно» делать многозначное эротичное кино. Само собой разумеется, что на этом пути было много сопротивления… но все же очень важной была следующая точка зрения: а именно – окружающий нас мир намного сложнее, чем все те застывшие модели, которые мы должны были представлять.
На массовую телеаудиторию многие годы работали три научно-познавательные программы, которые охватывали географию, биологию и естественно-научные дисциплины. Этими программами были «Клуб кинопутешествий» (ведущий Ю. А. Сенкевич), «В мире животных» (ведущие В. М. Песков и Н. Н. Дроздов) и «Очевидное – невероятное» (ведущий С. П. Капица). Эти три телепрограммы, как и научно-популярные журналы периода застоя, могут служить иллюстрацией формирования «мягкой» политики популяризации науки. Как уже отмечалось, необходимость содержательного обогащения и смягчения форм распространения научных знаний обусловливалась изменившимся характером аудитории, которая, с одной стороны, стала более образованной и требовательной, а с другой – сторонилась прямолинейной пропаганды превосходства советской науки. Поэтому последние три советских десятилетия стали периодом расцвета научно-популярной тематики.
Занимательность, отсутствие дидактики, содержательная насыщенность, современный иллюстративный и визуальный ряд отличали произведения научно-популярного жанра. В немалой степени этому способствовал приход туда талантливых журналистов, ученых, операторов и графиков, которые не хотели работать на идеологическом фронте, с одной стороны, и не желали покидать профессию – с другой. Поэтому относительно неполитизированный жанр «науч-попа» стал удобной нишей для них, точно так же как детские журналы и литература привлекали неформальных художников уровня И. И. Кабакова и В. Д. Пивоварова.
В советское время платили очень приличные гонорары. Сотрудники нашего журнала получали нормальную зарплату, но плюс гонорары, которые они получали за публикации в нашем журнале. Нас ограничивали, мы писали не очень много, но был великий спрос на нас в других изданиях, поскольку мы могли рассказывать просто о сложном. Какой-нибудь журнал «Пионер», «Радио», Общество «Знание» выпускало брошюры – им позарез нужны были авторы. То есть в итоге это выливалось в очень приличные деньги. И, скажем, мои коллеги могли позволить себе купить машину на эти собранные деньги. Именно потому, что этот труд ценился и высоко оплачивался. Потому что все понимали, что это могут немногие, это такая работа, вполне себе тяжелая (редактор научно-популярного журнала).
В целом на фоне информационной закрытости советской системы индустрия популяризации науки стала очень важным фактором формирования мировоззрения, языка и читательских привычек советской интеллигенции, поскольку не только открывала двери в мир научных открытий, но и знакомила с современной литературой, искусством, мировыми техническими новинками.
В эпоху позднего СССР прагматические задачи распространения научных и технических знаний были существенно дополнены функциями организации семейного досуга, участием в создании читательской культуры и хобби.
Данный очерк не позволяет сделать детальный обзор форм, инструментов и подходов к популяризации науки в Советском Союзе. В частности, здесь мы не рассматриваем роль естественно-научных и технических музеев, так же как и детских и подростковых кружков, которые служили мощными инструментами воздействия на мировоззрение.
Мы лишь обратили внимание на ключевые этапы трансформации науки в контексте изменений культурной политики, сделав акцент на роли научно-популярных журналов, художественного и документального кино, а также показав, каким образом стиль и практики советской популяризации науки менялись вместе с идеологическими перипетиями и ожиданиями населения, для которого увлечение популярной наукой стало неотъемлемой частью культурного досуга.
Роман Абрамов. Популяризация науки в СССР как элемент культурной политики © Абрамов Р., 2013 e-reading.club
Читайте нас: