Ядерная война - 1983: Погибнут 100 млн. русских и 80 млн. американцев

В случае обмена ядерными ударами погибнут до 100 млн. советских граждан и до 80 млн. американцев - так в США в 1983 году, во время наихудших отношений между двумя странами, оценивали последствия ядерной войны.

В Москве считали, что единственный шанс уцелеть для СССР - быстро оккупировать при помощи танковых ударов Западную Европу - не будут же тогда американцы бомбить её. В случае ядерной войны, получается, СССР бы с непригодных для жизни своих территорий передвинулся бы ближе к Ла-Маншу и Атлантике. Об этом в своих записках вспоминает советский посол в США Анатолий Добрынин.

Рейган на посту президента США вызвал головную боль у советского руководства. Если в 1970-е в период "разрядки" Никсон, Форд и Картер шли на диалог с СССР и даже достигли многого на пути к миру, то Рейган наотрез отказался от переговоров с Москвой. Более того, он повёл наступление на Советский Союз, используя его слабости и просчёты (война в Афганистане, военное положение в Польше, сбитый южнокорейский "Боинг" и т.д.). СССР был объявлен "империей зла", которую можно только победить, а не договариваться с ней. В начале 1980-х в советском руководстве многие полагали, что ядерная война с Америкой неизбежны. Эти несколько лет военной истерии с обеих сторон описывает в своей книге "Сугубо доверительно (посол в Вашингтоне при шести президентах США (1962-1986 гг.) бывший в то время послом в США Анатолий Добрынин.

"Опасался ли СССР военного нападения США?

В разговоре со мной Рейган поднял принципиально важный вопрос, спросив, действительно ли мы считаем, что США представляют военную угрозу для СССР, что США могут напасть на СССР, начать ядерную войну. И Хрущёв, и Брежнев, и Андропов, и Черненко со всей серьёзностью задавались этим вопросом. Однако ответ был неоднозначен. Все они (и их окружение, входившее в советское руководство) исходили из того, что США в долгосрочном плане представляют постоянную угрозу для безопасности нашей страны. Из этого исходило и всё военное планирование. Однако они не считали, что это может произойти в любой момент и внезапно, как это было, например, с нападением Японии на Перл-Харбор. Такие опасения не превалировали. Да собственно, кроме кубинского кризиса 1962 года, у нас не было конфронтации, по-настоящему чреватых военным столкновением между обеими странами. И всё-таки в Москве опасались, что в какой-то непредсказуемый напряженный момент в будущем такая конфронтация могла бы произойти, учитывая постоянное силовое политическое и военное противостояние обеих сверхдержав, а также наличие в Вашингтоне "авантюристического президента", каким считали Рейгана.

Президентство Рейгана вызвало у нашего руководства, в частности лично у Андропова и Устинова, впечатление и даже убеждение в том, что новая администрация США активно готовится к возможности ядерной войны. В результате этого Политбюро по инициативе Андропова санкционировало специальную директиву нашим разведслужбам (по линии КГБ и Генштаба) организовать тщательный сбор информации о возможных планах США и НАТО совершить внезапное ядерное нападение на СССР. Это была самая крупномасштабная послевоенная разведывательная операция, продолжавшаяся с 1981-го по 1984 год под кодовым названием РАЯН (ракетно-ядерное нападение). Все наши резиденты за рубежом получили детальные инструкции по сбору такой информации. Об особой важности раскрытия подобных возможных американских планов первого ядерного удара подчеркивалось в течение 1983 года, когда антисоветская риторика Рейгана достигла пика.

МИД остался как бы вне этой "операции". Никаких телеграмм или поручений на эту тему нашим послам не направлялось. Они вообще ничего не знали о ней. Я сам узнал об этом лишь от резидента КГБ. Правда, мы с ним оба расценили все эти опасения довольно скептически, но должны были всё же серьёзно отнестись к ним, поскольку Москва могла располагать секретной информацией, о которой нам не было известно.

В этой связи мне припоминается разговор с маршалом Ахромеевым, начальником Генерального штаба Советской Армии в 1980-х годах. Он был одним из наших наиболее образованных и осведомлённых высших военачальников.

Как-то во время одного из моих приездов в Москву он предложил мне побеседовать по душам о наших отношениях с США. Я согласился, мне было интересно узнать военные аспекты этих отношений. Встреча состоялась в его импозантном кабинете, увешанном разными картами. Карты были повсюду.

Я попросил маршала сделать краткий обзор военного положения страны, как оно видится им с учётом отношений СССР с США.

Он бегло прошелся по нашим границам. При этом он говорил в широком плане, без деталей. Например, на таком-то направлении у нас, по его мнению, достаточно сил, а на другом - надо бы добавить 3-4 дивизии и построить дополнительные военно-инженерные сооружения, а где-то надо бы укрепить ещё наши силы танками, самолетами, мотопехотой.

Всего этого, сказал он, сразу не сделаешь, да и не хватает денег. Придётся опять просить их у Политбюро, ибо, по мнению Генштаба, надо быть готовым по всем направлениям.

Я прямо спросил его:

- Ты, что, действительно веришь, что США и НАТО в ближайшее время могут напасть на СССР?

- Это не моя задача - верить или не верить, - заявил он в ответ. - Я не могу полагаться только на политиков и дипломатов, и на разные ваши конференции. Сегодня вы вроде о чём-то договорились с Вашингтоном, но завтра какая-то новая вспышка на международной арене или в советско-американских отношениях может снова отбросить нас к "холодной войне" или даже к военным конфликтам. Достаточно вспомнить арабо-израильский конфликт 1973 года, когда США неожиданно объявили состояние повышенной боевой готовности своих вооружённых сил против нас. И было это в период разрядки при Никсоне. А президент Рейган разве внушает больше доверия?

Вот почему мой девиз, как начальника Генштаба: военная безопасность нашей страны по всем азимутам! Мы исходим из наихудшего сценария: с нами воюют одновременно не только США, но их союзники из Западной Европы, а возможно, и Япония. Надо быть готовым к любой войне с применением любого оружия. Военная доктрина СССР, если говорить кратко, сводится к следующему: 1941 год никогда больше не должен повториться.

Надо полагать, что и американские коллеги нашего маршала в Пентагоне также исходили "из наихудшего сценария". Трудно себе даже представить, к чему могло бы привести человечество осуществление таких сценариев.

Мне вспоминается в этой связи разговор с Уотсоном, бывшим послом США в Москве. До этого он руководил крупнейшей американской компанией по производству компьютеров. В этом качестве президент Картер поручил ему вместе с группой крупных бизнесменов опытными "гражданскими глазами" взглянуть на военное планирование США, предоставив ему право вызывать высших военных чинов Пентагона для доклада. После трёхмесячного знакомства на местах с ядерными стратегическими силами США Уотсон приехал в Пентагон для беседы с высшим американским генералитетом.

Он попросил изложить ему сценарий возможной ядерной войны с СССР (запуск американских ракет в случае неминуемой ядерной угрозы со стороны СССР). Генералы показали Уотсону на светящейся карте мира, откуда и какими ядерными средствами США будут атаковать Советский Союз. По их оценкам, более тысячи целей, военных и гражданских (включая города), на территории СССР будет уничтожено. Погибнет более 100 млн. человек, остальные будут сильно поражены радиацией от взрывов ядерных зарядов.

"А что случится с США в случае обмена ядерными залпами, даже в наилучшем варианте, т. е. когда американской стороне удастся опередить и уничтожить значительную часть советских ракет ещё до их запуска?" - спросил Уотсон. Ему ответили, что в любом случае надо исходить из того, что будет убито около 80 млн. американцев, причём сильному радиоактивному облучению подвергнутся многие из оставшихся в живых. Будут уничтожены крупнейшие города Америки: Вашингтон, Нью-Йорк, Чикаго, Сан-Франциско, Лос-Анджелес и другие.

"Ну а что же мы будем делать после всего этого?" - задал Уотсон следующий вопрос своим генералам. Те переглянулись и сказали, что им трудно ответить на этот вопрос, так как ситуация будет совсем непредсказуемая.

Рассказывая затем обо всём этом президенту Картеру, Уотсон сделал следующий вывод: генералы хорошо знают, как начать и вести ядерную войну на максимальное уничтожение, но не имеют ни малейшего представления, как жить - и можно ли вообще жить, - после такой войны? Короче, вопросы ядерной войны нельзя оставлять на усмотрение военных, обязательно нужен повседневный строгий гражданский контроль над их действиями и их планированием. Картер полностью согласился с Уотсоном.

Но вернёмся к разговору с маршалом Ахромеевым.

Интересны были его комментарии на мой вопрос, зачем нам нужна мощная концентрация наших механизированных частей в Центральной Европе, ведь вокруг этого давно идут продолжительные споры на переговорах в Вене по ограничению обычных вооружений.

Ахромеев сказал, что этот вопрос имеет свою предысторию. Сразу после войны при президенте Трумэне резко ухудшились отношения с США. В Москву стали поступать сведения, что в случае серьёзного конфликта с СССР Трумэн рассматривает возможность применения ядерного оружия, в котором США имели тогда явное преимущество. Утвержденная тогда Сталиным советская военная доктрина сводилась к следующему: создать в центре Европы, где находились ещё наши войска после войны, мощный кулак из танковых дивизий для ответного молниеносного удара по европейским союзникам США и полной оккупации их территории вплоть до Ла-Манша и Атлантического побережья Западной Европы. Подобный контругрозой Сталин рассчитывал парировать ядерную угрозу со стороны США (не будут же США бомбить оккупированную СССР Европу).

Я тут же спросил его, почему такая дислокация советских войск сохранилась и после того, как СССР достиг ядерного паритета с США. Проблема поддержания стабильности в странах Восточной Европы? Но разве для этого надо было держать в центре Европы мощную миллионную армию?

Заметив, что инерцию мышления высшего руководства страны не так просто преодолеть, Ахромеев в сугубо приватном плане сказал, что лично он считал бы возможным пойти даже на существенное сокращение наших войск и вооружений в Центральной Европе. Через год он сам внёс такие весомые предложения Горбачеву. Правда, при этом он настаивал на получении от американской стороны адекватной компенсации (впоследствии во внутренних межведомственных дискуссиях он спорил с Шеварнадзе и выступал против излишней торопливости в наших уступках американцам на переговорах по разоружению, чем грешили и Горбачёв, и Шеварднадзе)".(с)