Четыре дня и три ночи «Армении»: допросы и показания

При расследовании обстоятельств гибели «Армении» немалые усилия сотрудников 3-го отдела штаба ЧФ были приложены для того, чтобы разобраться с одним вопросом — почему теплоход вышел в море в светлое время суток 7 ноября 1941 года? На первый взгляд, такого произойти просто не могло. Ведь командир «Армении» капитан-лейтенант В.Я. Плаушевский получил от начальника отдела обеспечения коммуникаций штаба ЧФ капитана 3-го ранга И.М. Нестерова предписание №611, в котором были чётко расписаны все его действия — погрузиться и выйти в море до 05:00 7 ноября, а если погрузка не будет закончена, то стоять в Ялте до 19:00 7 ноября. Ни о каком выходе между 05:00 и 19:00 речь не шла! Почему же тогда Плаушевский вышел из Ялты?

Начальник 2-го отделения 3-го отдела штаба ЧФ батальонный комиссар Кузнецов лично провёл допросы капитана 1-го ранга Бурмистрова, капитан-лейтенанта Дьяченко и старшего лейтенанта Куваева. Все они находились в самой гуще событий, и их показания должны были полностью пролить свет на обстоятельства дела.

Была проделана большая работа, однако её результат иначе как ребусом назвать трудно. Кузнецову пришлось сильно постараться, чтобы распутать клубок взаимоисключающих показаний и восстановить ход событий. В итоге он всё же сумел составить для себя определённую картину произошедшего, которую и отразил в итоговом отчёте по результатам расследования гибели теплохода.

Что же касается нас, то мы тоже сумеем разобраться в произошедшем. Но прежде, чем изложить версию событий автора, дадим слово непосредственным участникам. Здесь на первое место выходят материалы расследования гибели «Армении», проведённого сотрудниками 3-го отдела ЧФ в ноябре 1941 года.

Судя по содержанию дела, первым батальонный комиссар Кузнецов допрашивал оперативного дежурного штаба флота капитан-лейтенанта Георгия Даниловича Дьяченко. Именно он в ту ночь дежурил в штабе, и через него шли все приказы, распоряжения и доклады. Показания Дьяченко оказались крайне важными. В ходе его допроса вскрылся целый ряд ключевых фактов и обстоятельств.

Сам допрос проводился по стандартной схеме — Кузнецов задавал вопросы, Дьяченко отвечал. В первую очередь, Кузнецов спросил о том, какие и от кого Дьяченко получал указания о теплоходе «Армения» во время своего дежурства. Отвечая на заданный вопрос, капитан-лейтенант пояснил следующее:

«Первое указание мною было получено в 01:00 от начальника штаба ЧФ контр-адмирала тов. Елисеева следующего содержания: «Теплоход «Армения» из Ялты должен выйти в 05:00 7 ноября. Если к этому времени не будет закончена погрузка, то выход разрешать днём только в случае нелётной погоды. В случае лётной погоды выход разрешить в 19:00 7 ноября. Аналогичные указания были мне даны и начальником отдела обеспечения коммуникаций капитаном 3-го ранга тов. Нестеровым. В 02:00 эти указания были подтверждены командующим флотом вице-адмиралом тов. Октябрьским, который в это время был в комнате оперативного дежурного».

Последовал вопрос: «Какое в действительности Вы дали приказание командиру теплохода «Армения»?» Дьяченко ответил:

«Те указания, которые мною получены от начальника штаба и командующего флотом, мною в точности были переданы в 02:15 7 ноября капитану теплохода «Армения», и около 05:00 7 ноября эти же указания были даны капитану 1-го ранга Бурмистрову, находившемуся в это время в Ялте и являвшемуся старшим морским начальником».

Затем последовал ещё один вопрос: «Давали ли Вы несколько позднее другие указания Бурмистрову и командиру теплохода?» Ответ Дьяченко был таким:

«Командиру теплохода после этого других указаний не давалось. Капитану же 1-го ранга Бурмистрову мною было передано приказание начальника штаба тов. Елисеева в 06:50 следующего содержания:

«Принять меры к быстрой погрузке раненых на теплоход. Принять меры к посадке на теплоход городского актива. Погрузить всего 5000 человек. Самому с гарнизоном и личным составом батареи прикрывать посадку, после чего личный состав гарнизона посадить на парусно-моторные шхуны и направить в Севастополь. Самому сесть на сторожевой катер и сопровождать теплоход. Теплоходу после погрузки людей ввиду нелётной погоды выйти в море и следовать по назначению согласно имеющимся предписаниям у командира теплохода»».

Далее Кузнецов спросил у Дьяченко, какая же в действительности была погода в это время? Дьяченко ответил, что в Севастополе погода была меняющаяся. Наряду с мглой и низкой, высотой 100–150 метров, облачностью, временами мгла прояснялась, но облачность держалась. О погоде в Ялте Дьяченко знал только то, что на момент отдачи приказания погода там была такая же, как в Севастополе, а что было позже, он сведений не имел, так как в 08:00 связь с Ялтой прервалась.

Конечно же, в воздухе буквально висел важнейший вопрос — а можно ли было вообще не выходить из Ялты до наступления темноты? Кузнецов не стал спрашивать об этом Дьяченко напрямую, но тот сам затронул эту тему. Затронул он её тогда, когда его спросили о том, известно ли ему, что 7 и 8 ноября Ялта ещё не была занята противником? Дьяченко ответил, что ему известно лишь то, что город не был занят 7 ноября, а был ли он занят 8 ноября, и занят ли сейчас (допрос состоялся 9 ноября), он не знает.

Затем последовал прямой вопрос — известно ли Дьяченко, что обстановка на 08:00 7 ноября в районе Ялты не требовала немедленного выхода теплохода? Дьяченко ответил, что ему это не известно, но он считает необходимым добавить, что все возможности держать теплоход в Ялте до наступления темноты (вечера 7 ноября) имелись:

«Для этого необходимо было дать надёжное прикрытие: держать весь день авиацию [над портом Ялты — прим. автора], дать для охраны боевой корабль и принять меры на месте для организованной посадки людей на борт теплохода. Однако подобных мероприятий сделано не было».

Кузнецов, понимая, что наступает кульминационный момент допроса, задал прямой и жёсткий вопрос: «Кто должен был принять такое решение, и таким образом не допустить гибель теплохода и 5000 человек?»

Дьяченко, к его чести, не струсил и ответил чётко и по существу, при этом не забыв выгородить себя лично: «Такое решение должен был принять начальник штаба контр-адмирал тов. Елисеев, так как оперативный дежурный действует по утверждённому начальником штаба плану».

Как говорится, шах и мат. Остаётся только понять, почему Елисеев отдал тот самый злополучный приказ на ускоренное завершение погрузки и немедленный выход по её окончанию. Что заставило его это сделать? Показания Дьяченко дают ответ и на этот вопрос. С его слов, в районе 05:00 7 ноября капитан 1-го ранга Бурмистров «позвонил из Ялты и сообщил, что обстановка в районе Ялты такова, что не позволит держать теплоход вечером 7 ноября в Ялте, заявив, что противник занял Кизилташ и движется на Ялту, а также отмечается движение противника по просёлочной дороге на Алупку, и просил доложить об этом начальнику штаба и дать указания».

Получив это сообщение, Дьяченко послал своего помощника по разведке старшего лейтенанта Куваева с докладом к Елисееву. В итоге Елисеев отдал уже процитированный выше приказ, который в 06:50 Дьяченко довёл до Бурмистрова.

Будучи, судя по всему, умным человеком, Кузнецов поинтересовался, а проверил ли Дьяченко данные Бурмистрова об обстановке у Ялты? И тут выяснилось, что проверить эти данные было просто не у кого. Флотская разведка обстановкой не владела, не владел ей и штаб флота. В курсе событий был один Бурмистров.

Здесь от себя мы добавим, что после 03:40 7 ноября охрана рейдов Ялты перестала сообщать обстановку в штаб флота. Последнее сообщение было как раз о выходе эсминца «Бдительный», а дальше повисла тишина. Так был потерян очень полезный источник информации, который до этого функционировал буквально как швейцарские часы. Позднее это пагубным образом отразится и на расследовании обстоятельств трагедии. Впрочем, не будем отвлекаться.

Следующий вопрос, который Кузнецов задал Дьяченко был вполне ожидаем — обращался ли он в штаб вооружённых сил Крыма за разъяснением обстановки у Ялты? Если в штабе флота данных нет, то, может быть, она есть в вышестоящем штабе, куда стекается больше информации?

И тут Дьяченко буквально «поплыл». Смысл его ответа сводился к тому, что обращался, но не в сам штаб и не за обстановкой, а сразу к начальнику штаба вооружённых сил Крыма генерал-майору Шишенину, за одобрением уже готового распоряжения Елисеева о погрузке и выходе. Причём, сделано это было весьма своеобразно — Елисеев приказал Куваеву позвонить лично генерал-майору Шишенину и попросить его согласовать его приказ.

Старший лейтенант Михаил Васильевич Куваев занимал должность заместителя командира разведывательного отдела ЧФ по информации. Он был также допрошен батальонным комиссаром Кузнецовым — в тот же день, что и Дьяченко.

В ходе допроса Куваев подробно описал, как был отдан приказ Елисеева на выход «Армении», особо делая акцент на погоде, которую Елисеев объявил нелётной. Далее старший лейтенант показал, что обстановкой в районе Ялты, сложившейся в ночь на 7 ноября, он не владел, и знал о ней лишь то, что доложил Бурмистров. Однако попытки прояснить обстановку всё же были предприняты — в город послали разведчиков, и из их докладов Куваев узнал, что минимум до вечера 7 ноября Ялта не была занята врагом.

Однако ключевым моментом в показаниях Куваева была информация о том, как именно он согласовывал приказ Елисеева с генералом Шишениным. Итак, Куваев сумел дозвониться лишь до адъютанта Шишенина в чине целого сержанта! На вопрос Кузнецова, уверен ли Куваев в том, что разговаривал именно с адъютантом Шишенина, Куваев ответил, что он этого утверждать не может и помнит только, что это был какой-то сержант. В итоге неизвестный сержант заверил Куваева, что текст передан Шишенину, и последний ответил следующее: «Изменений и дополнений нет — согласен». Так была решена судьба «Армении», а вместе с ней и сотен людей, находившихся на борту теплохода.

В распоряжении следствия появилась весьма стройная версия о том, как и почему было принято решение выпустить «Армению» из Ялты в море утром 7 ноября 1941 года. Версия эта была подтверждена показаниями сразу двух человек, которые дежурили в ту ночь в штабе флота. Подчеркнём, версия не противоречивая и очень похожая на правду. Казалось бы, на этом можно и остановиться, но оставался ещё капитан 1-го ранга Бурмистров, а у него были свой взгляд на вещи и своя правда.

Впервые Бурмистров описал ситуацию, сложившуюся в Ялте утром 7 ноября, за день до своего допроса Кузнецовым — то есть, 8 ноября. Сделал он это в телефонном разговоре с оперативным дежурным штаба флота. Дежурил тогда капитан-лейтенант Иванов, который сумел внести часть разговора в журнал обстановки оперативного дежурного флагманского командного пункта ЧФ. Ниже приводится эта самая запись, при этом важно понимать, что Бурмистров делает доклад не сразу по прибытию в Балаклаву в 17:30 7 ноября, а на следующие сутки:

«Транспорт «Армения» прибыл в Ялту в 02:40. Капитан доложил, что имеет приказание, если погода будет нелётной, выходить днём. Начальник Ялтинского участка приказал начать погрузку. При погрузке присутствовал председатель совнаркома Крыма тов. Имбариев».

Здесь следует пояснить, что под «Ялтинским участком», скорее всего, следует понимать Ялтинский укреплённый участок, которым командовал комбриг Киселёв. Фамилия упомянутого в тексте председателя совнаркома Крыма, судя по всему, записана Ивановым или произнесена Бурмистровым с искажением — возможно, воспринятая на слух. Этот пост тогда занимал Мемед Ибраимович Ибраимов, но не стоит спешить с выводами о том, что именно он принимал участие в организации погрузки «Армении» — в реальности всё окажется совсем не так.

9 ноября, на следующий день после телефонного разговора, Бурмистров окажется на допросе у Кузнецова. Тут Иван Алексеевич не станет скупиться на слова и нарисует подробную картину событий. Сначала он пояснит, что 5 ноября во время телефонного разговора с оперативным дежурным штаба флота он узнал, что «Армения» придёт в Ялту в 22:00 тех же суток. Бурмистров «приказал командиру охрану рейдов иметь порт наготове». Охраной рейдов Ялты командовал, как мы уже знаем, капитан-лейтенант Журавлёв. Он Бурмистрову на тот момент не подчинялся, и совершенно непонятно, как последний вообще мог ему хоть что-то приказывать.

Далее Бурмистров констатирует, что теплоход 5 ноября прошёл мимо Ялты, и в порт пришёл только 7 ноября в 02:00. Заметим, что здесь Бурмистров даёт иное время прихода транспорта, нежели то, что он называл оперативному дежурному днём ранее. При этом из анализа текста допроса видно, что изначально Бурмистров всё же назвал старое время прибытия — 02:40, но потом поправился, и запись была исправлена.

Итак, теплоход пришёл, и его надо было загрузить. Процесс это небыстрый и всегда непростой. В условиях же той ночи он был просто очень сложным. Раненые были разбросаны по госпиталям в зданиях бывших курортных санаториев. Их надо было погрузить, доставить к причалу, разгрузить с транспортных средств и погрузить на судно — в ночной тьме, при ограниченном количестве автомашин и повозок, которые должны были добраться до указанных адресов и вернуться обратно. От личности тех, кто руководил этим процессом, зависело многое, если не всё. Конечно же, Кузнецов не мог не поинтересоваться у Бурмистрова, кто именно руководил погрузкой, и Бурмистров дал неожиданный ответ: «Ответственными за погрузку лицами были комбриг Киселёв и начальник санитарного управления 51-й армии, бригадврач (фамилию его не знаю)».

К счастью, мы знаем эту фамилию — речь идёт о бригадном военвраче Андрее Ивановиче Пулькине, участнике гражданской войны. С апреля 1939 года Пулькин занимал должность начальника санитарной службы 9-го стрелкового корпуса, а с 27 августа 1941 года стал начальником санитарного отдела 51-й армии. Он переживёт события осени 1941 года, но умрёт от ран 14 января 1942 года и будет похоронен в Краснодаре.

В чём же критическая важность этих показаний Бурмистрова? Дело в том, что из них следует, что погрузка «Армении» в Ялте была делом исключительно 51-й армии. Этим ситуация кардинально отличается от той, что имела место в Севастополе 6 ноября — там теплоход загружал флот. Соответственно, документация по погрузке в Ялте, если она велась, должна была осесть где-то в армейском штабе.

Затем Кузнецов поинтересовался ролью самого Бурмистрова в процессе погрузки. Вопрос был простой — какое Вы лично принимали участие в этом процессе? Ответ Бурмистров вновь оказался интересным и содержательным:

«В ночь на 7 ноября ко мне подошёл председатель президиума Верховного совета Крымской АССР тов. Имбариев и сообщил, что положение на фронте тяжёлое, что необходимо срочно погрузить всех раненых, и просил меня оказать помощь в части организации и быстроты погрузки. В связи с этим я взял общее руководство погрузкой на себя».

Как видим, снова на сцене появляется мифический «Имбариев», но на этот раз у него уже иная должность — председатель Президиума Верховного Совета Крымской АССР. Именно указанное обстоятельство позволяет понять, о ком идёт речь — это никто иной, как Абдул Джелаль Хайрулла Менбариев, который в тот период действительно занимал указанную Бурмистровым должность. Интересно, что при расследовании дела чекисты тоже поняли, о ком идёт речь, но в документах расследования фамилию уважаемого и известного в Крыму человека умудрились написать неправильно — Мембариев вместо Менбариева. Это, конечно, ничего не меняет, но деталь забавная.

Возвращаясь к нашей истории, заметим, что в ней впервые так остро возник фактор времени. Он критически зависел от двух обстоятельств — положения на фронте и плана погрузки, то есть, назначенного заранее предельного временами пребывания транспорта в порту.

Кузнецов, естественно, поинтересовался у Бурмистрова, к какому времени должна была закончиться погрузка? И тут Иван Алексеевич впервые упомянул о некоем приказе в свой адрес начальника штаба флота Елисеева, в котором говорилось, что Бурмистров должен полностью закончить погрузку всех раненых, при этом время выхода и окончания погрузки указано не было.

Нам этот приказ уже известен — это то самое распоряжение Елисеева, отправленное Дьяченко в адрес Бурмистрова в 06:50 7 ноября. Естественно, Кузнецов также понимал, о чём идёт речь, но, видимо, желая полностью прояснить дело, он повторил вопрос ещё раз — какие Вы имели указания начальника штаба ЧФ о времени выхода теплохода из Ялты?

Бурмистров, осознавая, что наступает решающий момент, и что прямо сейчас решается, пойдёт он под трибунал или нет, дал развёрнутый ответ. Оказалось, что оперативный дежурный штаба флота сообщил ему, что капитан теплохода Плаушевский имеет все указания о выходе теплохода, ему выделены кальки и дан курс. Одновременно оперативный дежурный передал Бурмистрову, что выходить из Ялты необходимо «по возможности, с наступлением темноты или в нелётную погоду». В заключение Бурмистров добавил, что он и сам осознавал, что иного решения принимать не следует.

Кузнецов спросил Бурмистрова: «Какая погода была в Ялте?» Этот вопрос он уже задавал Дьяченко, но тот ответить не смог, так как сам находился в Севастополе. Бурмистров же был в Ялте, поэтому вопрос пришёлся по адресу. Иван Алексеевич характеризовал погоду кратко, но ёмко:

«Погода была нелётная, шёл дождь, и была низкая облачность. Таким образом, погода давала возможность теплоходу «Армения» отойти от Ялты в море, не дожидаясь темноты».

Тут Кузнецов решил подловить Бурмистрова и задал ему каверзный вопрос: «В связи с этим, Вы сами приняли решение о выходе из Ялты теплохода «Армения» в 08:00 7 ноября?»

Бурмистров, сохраняя самообладание, спокойно отвечал:

«Нет, самостоятельного решения я не принимал. О немедленном выходе из Ялты теплохода «Армения» было получено приказание начальника штаба ЧФ тов. Елисеева, которое я получил в 06:50 7 ноября сего года. В приказании было сказано, что ввиду нелётной погоды теплоходу после погрузки людей выйти в море и следовать по назначению. А так как к 08:00 погрузка раненых и населения была окончена, командир теплохода вышел в море. Содержание приказания начальника штаба я передал словесно командиру теплохода».

Далее Кузнецов задал Бурмистрову тот же самый вопрос, что ранее уже ставился Дьяченко и Куваеву: «Можно ли было оставить «Армению» в Ялте до вечера 7 ноября? Позволяла ли это обстановка на фронте?» Вопреки ожиданиям, Бурмистров ответил, по сути, то же самое, что ранее отвечали Дьяченко и Куваев — так как Ялта не была занята врагом 7 и 8 ноября, то имелась полная возможность задержать выход транспорта до темноты и, тем самым, избежать трагедии.

Кузнецов наверняка удивился такому ответу, но решил развить тему. Следующий вопрос был острым и конкретным: «Почему же тогда теплоход не был оставлен в Ялте до наступления темноты?» И тут Бурмистров буквально спутал все карты:

«Я лично обстановки на фронте не знал, комбриг же Киселёв меня проинформировал о том, что обстановка тяжёлая, что требуется срочно закончить погрузку и немедленно теплоходу отойти в море. Где в действительности находится противник, я не знал».

Думается, что в этот момент удивлению Кузнецова не было предела. В итоге он решил не хитрить, а сразу пойти ва-банк и прямо спросить Бурмистрова:

«В ночь на 7 ноября в 05:30–06:00 от Вас получено донесение оперативным дежурным штаба ЧФ о том, что противник занял деревню Кизилташ, что разведка отмечает движение противника по просёлочной дороге на Алупку. На основании каких данных вы передали это донесение?»

Казалось бы, вот он, апогей! Сейчас последует раскаяние и признание себя виновным! Ответ Бурмистрова оказался ошеломляющим:

«Это я категорически отрицаю. Подобного донесения оперативному дежурному я не делал. Я лишь сообщил ему, что от комбрига Киселёва получил сведения о том, что противник находится на траверзе Аю-Дага, и просил указаний, наряду с другими вопросами, и по теплоходу «Армения». После чего и было получено указанное выше приказание начальника штаба».

Можно подумать, что настал момент истины — Кузнецову остаётся лишь уличить Бурмистрова во лжи и арестовать. Но вместо этого Кузнецов беззубо спросил Бурмистрова, что он может ещё показать по данному вопросу, получил ответ, что ничего, и закончил допрос.

Читатели спросят — как же так? Почему Бурмистрова не прижали к стенке? Ведь он же врал!? Дело в том, что прижимать было особо нечем, да и не за что. По какой-то неведомой причине Дьяченко не внёс в журнал оперативного дежурного донесение Бурмистрова об обстановке в Ялте, но чекисты сумели разыскать его полный текст, и Кузнецов его знал. Вот это донесение:

«1) Противник занял деревню Кизилташ (район Гурзуф), движется на Ялту; в районе севернее Алупки разведка отмечает движение противника по просёлочной дороге на Алупку.

2) В Ялте имеются восемь парусно-моторных шхун, два катера «лимузин» и мелкие рейдовые катера.

3) Части армии отходят; по состоянию моря можно выпустить только шхуны, катера прошу разрешения уничтожить.

4) Прошу указания, что делать с личным составом участка службы наблюдения и связи, с катерами и шхунами, и какие указания будут по теплоходу «Армения»».

Поясним, что Кизилташ находится фактически на траверзе Аю-Дага. До порта Ялты по прямой 12 км, по дороге — все 20 км. Это не близко.

Далее, Бурмистров, вопреки заявлениям Дьяченко, вовсе не утверждал, что «Армению» в Ялте нельзя было держать до вечера. Он просто доносил обстановку (как можно понять из написанного ниже, вполне реальную) и спрашивал указаний. В его донесении нет никакой паники — всё чётко, спокойно и по делу.

Но и это ещё не всё. Главное заключалось в другом. Приказ Елисеева об ускоренной погрузке и выходе из порта Дьяченко, согласно его же записи в журнале оперативного дежурного, передал Бурмистрову вот в таком виде:

«Ялту оставить, идти на сторожевом катере в охране теплохода «Армения». Личный состав отправить на шхунах с матчастью 45-мм артиллерии в Севастополь. Пост службы наблюдения и связи оставить до последнего момента, дать ему шхуну для отхода в Севастополь».

Текст приказа, согласованный с Шишениным, как выяснили чекисты, был таким:

«1. Плавсредства, не способные уйти из Ялты, уничтожить.

2. Принять меры к быстрой погрузке раненых на теплоход.

3. Принять меры к посадке на теплоход городского актива. Погрузить всего 5000 человек.

4. Самому с гарнизоном и личным составом батареи прикрывать посадку, после чего личный состав гарнизона посадить на парусно-моторные шхуны и направить в Севастополь. Самому сесть на сторожевой катер и сопровождать теплоход. Теплоходу после погрузки людей ввиду нелётной погоды выйти в море и следовать по назначению согласно имеющимся предписаниям у командира теплохода.

5. Пост связи оставить в Ялте для связи с Севастополем до последнего момента, обеспечив его шхуной для отхода по приказанию из Севастополя в Севастополь.

Начальник штаба армии Шишенин согласен.

Начальник штаба ЧФ».

Согласитесь, между двумя приказами есть разница. Бурмистров действительно получил от Дьяченко приказ о немедленном выходе теплохода из Ялты — причём, не только теплохода, но и всего флотского гарнизона! Приказ же Елисеева, согласованный с Шишениным, не требовал немедленного выхода. Там просто не было слов «Ялту оставить».

Приказ Елисеева в оригинальном виде имел совсем иной смысл — быстро закончить погрузку раненых, спокойно загрузить гражданских, взять максимальное количество людей (5000 человек — максимальная расчётная нагрузка «Армении») и только после этого выйти. Бурмистров же получил от Дьяченко совсем иной приказ, суть которого сводилась к тому, что всё нужно срочно бросить и выходить в море. Именно на это он и будет ориентировать всех причастных, и именно это он доведёт до Плаушевского.

В итоге, Кузнецов решил не обострять — Бурмистров категорически не признал себя виновным, а ситуация была крайне скользкой. Допрос пришлось завершить, но вдруг Кузнецов вспомнил, что забыл задать ещё один важный вопрос. Пришлось оформить дополнительные показания с ответом на всего один вопрос: «Кого вы считаете основными виновными лицами в гибели теплохода «Армения» и 5000 человек?»

У Бурмистрова появилась прекрасная возможность «макнуть» Елисеева и Дьяченко — как говорится, по самую голову. К чести Ивана Алексеевича, он повёл себя благородно и ответил так:

«На этот вопрос я ответить затрудняюсь. Однако должен отметить, что информация штаба ЧФ со стороны штаба Ялтинского укреплённого участка в лице комбрига Киселёва отсутствовала. Я имею в виду информацию об обстановке на фронте. Это могло явиться причиной принятия решения штабом ЧФ о немедленном выходе теплохода из Ялты».

Теперь настало время изложить версию событий автора. Она такова. Началось всё с предписания №611, которым должен был руководствоваться капитан «Армении» Плаушевский. Оно было изменено — причём, так, что никакого следа в документах не осталось. Это позволило людям, непосредственно причастным к произошедшему (например, Нестерову) на допросах этот факт утаить. Тем не менее, факт изменения предписания очевиден. Мы даже знаем, когда это произошло — около 01:00 7 ноября. В это время «Армения» как раз находилась на подходе к Ялте. Особо отметим, что изменения узаконил лично командующий флотом, хотя нет оснований полагать, что именно он был их автором.

На самом деле, изменения эти были вполне объяснимы. Ведь изначальное предписание давалось из расчёта прибытия «Армении» в Ялту в 22:00 6 ноября. Теплоход же, как мы знаем, пришёл в Ялту в районе 02:00 7 ноября, а к погрузке, по данным Дьяченко, приступил лишь в 04:00. Скорее всего, двухчасовая задержка была вызвана нахождением в порту эсминца «Бдительный», который покинул его только в 03:40. В итоге до указанного в предписании срока окончания погрузки «Армении» остался всего один час.

Понятно, что если изначально на погрузку отведено семь часов, то за один час погрузиться просто невозможно. Значит, надо либо менять предписание, либо оставлять всё как есть. В изначальной версии предписания такой сценарий предусматривался, и Плаушевский знал, что ему делать — не уложился до 05:00, оставайся в порту до 19:00.

Но кто-то в штабе флота посчитал, что ждать в порту рискованно, потому что обстановка на фронте может сложиться непредсказуемо, а связь со штабом Ялтинского укреплённого участка не налажена. В то же время, несложные расчёты показывали — если начать погрузку в 04:00, то установленный изначально для погрузки срок в семь часов истечёт в 11:00, а темнота наступит около 18:00. Значит, долгих семь часов транспорт будет подвергаться опасности в плохо защищённом порту. Идея рискнуть и выйти в море в нелётную погоду буквально витала в воздухе, и в итоге командующий флотом решил рискнуть. Отныне «Армения» могла выйти из Ялты в любое время, лишь бы погода была нелётной.

Конечно же, выпускать «Армению» в море, не зная актуальной погоды в Ялте на момент выхода теплохода, было большой ошибкой. Кроме того, даже зная, что погода на всём побережье нелётная, никто не мог поручиться, что она такая же плохая вдали от берега — а именно там действовала вражеская авиация.

Так как связи с комбригом Киселёвым не было, главным источником знаний о происходящем в Ялте для штаба флота стал Бурмистров. Он периодически звонил в штаб по телефону (возможно, даже не по специальному, а простому междугороднему) и докладывал обстановку. При этом полномочия самого Бурмистрова остаются до сих пор неясными. Так, Дьяченко утверждает, что Бурмистров являлся старшим морским начальником в Ялте, и это выглядит крайне странно и спорно.

Назначение на должность старшего морского начальника по тому или иному городу производилось приказом командующего флотом. Сам приказ выпускался за тремя подписями — командующего, члена военного совета и начальника штаба флота. Именно так 10 сентября 1941 года Бурмистров был назначен на подобную должность по городу Феодосия. Приказа о назначении на аналогичную должность по Ялте найти не удалось. Допустим, приказ просто утрачен, но сохранилась учётно-послужная карточка Бурмистрова, и в ней данных о назначении его старшим морским начальником по городу Ялта нет. Более того, сам Бурмистров на следствии называл себя старшим морским начальником по городу Феодосия (если точнее, то «начальником гарнизона города Феодосия»), а про Ялту говорил, что был там оставлен 3 ноября «для консультаций при штабе боевого участка».

Эта нестыковка усугубляется тем, что точно известно — должность старшего морского начальника по Ялте в первых числах ноября 1941 года занимал капитан Гришанин. Очевидно, речь идёт о Григории Якимовиче Гришанине, 1904 г.р. С 20 апреля по 30 ноября 1941 года он занимал должность «начальника БП» Крымского района службы наблюдения и связи, с 30 ноября по 12 декабря 1941 года — начальника Евпаторийского участка службы наблюдения и связи. 12 декабря 1941 года Гришанин попал в плен и находился там до 2 декабря 1943 года. С 1 июня 1944 года занимал должность начальника Геленджикского участка службы наблюдения и связи Новороссийской ВМБ ЧФ. 17 января 1945 года Гришанин, находясь в той же должности, умер от отравления метиловым спиртом.

Тут есть один тонкий момент. По состоянию на 30 ноября 1941 года Евпатория была уже три недели как занята немцами. Кроме того, согласно послужной картотеке моряков, Гришанин какое-то время служил в составе 17-го батальона морской пехоты и, скорее всего, попал в плен, будучи в составе именно этого подразделения.

Возможно, именно здесь и кроется разгадка. Дело в том, что 17-й батальон морской пехоты являлся сводной частью и формировался в спешке из различных частей и подразделений ЧФ, прибывших в Севастополь в ходе отступления с остальной территории Крыма. При этом командный состав в массе своей продолжал числиться на прежних должностях. Вероятно, Гришанин по каким-то причинам эвакуировался из Ялты вместе с подразделениями морской пехоты в ночь на 7 ноября на одном из эсминцев. После этого старшего морского начальника в Ялте не стало, а старшим по званию морским командиром остался Бурмистров. Возможно, его даже временно назначили на опустевшую должность. Так как всё это продолжалось буквально несколько часов, в документах назначение Бурмистрова отражения не нашло.

Очевидно, что изначально Бурмистров в погрузке деятельного участия не принимал, а всем руководили Киселёв и Пулькин. Но в какой-то момент произошёл драматический поворот: Менбариев посчитал, что армейские командиры не справляются, и попросил Бурмистрова вмешаться. Представляется, что Менбариев пришёл именно к Бурмистрову не просто так. Вспомним, что Иван Алексеевич был членом обкома ВКП(б) — то есть, своим для Менбариева человеком, напрямую связанным с номенклатурой. Это важное обстоятельство. Интерес Менбариева понятен. Дело в том, что «Армения» имела в Ялте двойную задачу — забрать не только раненых, но и эвакуируемых гражданских.

Бригадного военврача Пулькина интересовали, в первую очередь, раненые. Их погрузка была связана с предварительной доставкой из разных мест, порой удалённых — на это требовалось время. Пока шли машины и повозки с ранеными, погрузка резко сбавляла темпы, а на пристани ждали сотни гражданских, которые должны были уйти на «Армении», но, по показаниям свидетелей, их грузили с ограничениями — только женщин, детей и т.п. Основная же масса эвакуированных состояла из мужчин, но их на борт не пускали, ожидая прибытия раненых и сохраняя для них места.

Менбариева такая ситуация, естественно, не устраивала — его в первую очередь интересовали именно гражданские, нужно было эвакуировать партийный актив и его семьи. Время уходило, а людей не грузили. Вероятно, общение с Пулькиным ничего не дало, и у Менбариева просто не осталось иного выхода кроме как лично обратиться к Бурмистрову. После разговора с Менбариевым Бурмистров позвонил в штаб флота и довёл до Дьяченко обстановку. При этом информацию о ней Бурмистров получил от Киселёва. Отметим ещё раз, что «немцы взяли Кизилташ» и «немцы находятся на траверзе Аю-Дага», по сути, одно и то же.

Анализ имеющихся в распоряжении автора немецких документов позволяет установить следующее. Согласно промежуточному донесению XXX армейского корпуса вермахта, переданному в 16:45 (здесь и далее время московское) 7 ноября, утром этого дня передовые подразделения немцев находились на подходе к Никите — то есть, до самой Ялты им предстояло пройти более 6 км. К концу дня передовой отряд 72-й пехотной дивизии захватил Никиту и продвигался к Ялте, о чем сообщает итоговое донесение XXX армейского корпуса за 7 ноября, переданное в 21:50. Сама Ялта была взята третьим батальоном 124-го пехотного полка «после ожесточённого боя» только в 02:30 8 ноября — об этом сообщает донесение XXX армейского корпуса от 17:10 того же дня. Судя по имеющимся фотографиям, к утру 8 ноября зачистка очагов сопротивления в городе продолжалась полным ходом.

Действительно, похоже на то, что в первые часы суток 7 ноября немецкие передовые части оказались где-то в районе Кизилташ — Аю-Даг. Это значит, что информация Киселёва была верной, однако ничего сверхопасного в ней не было. Мы уже отмечали, что от Кизилташа до Ялтинского порта по дороге примерно 20 км — расстояние довольно большое, а дорогу обороняли советские части. В итоге немцы преодолевали эти километры около суток.

Непонятно почему довольно спокойный доклад Бурмистрова был воспринят Дьяченко крайне тревожно. Он начал буквально бить в колокола, обратился к Елисееву, и тот вместо ночного отдыха был вынужден вникать в ситуацию. В итоге Елисеев отдал известный нам приказ, также весьма сдержанный и вовсе не алармистский, но Дьяченко умудрился передать его Бурмистрову с явными искажениями.

Таким образом, если рисовать крупными мазками, то получается следующая картина. Сначала Елисеев и Октябрьский разрешили выход «Армении» в случае нелётной погоды, но сроки выхода не обозначили. Затем, Бурмистров своим сообщением, которое в штабе флота не совсем обоснованно восприняли как крайне тревожное, буквально спровоцировал Елисеева отдать приказ на ускоренную погрузку и выход в море сразу по её окончании. Наконец, Бурмистров, получив приказ в искажённой форме, реализовал его в том виде, в каком получил, со всей большевистской прямотой и решительностью.

Важным моментом является и то, что в 08:00 7 ноября, как мы теперь знаем, телефонная связь с Ялтой прервалась. С этим событием связана последняя интрига в и без того крайне сильно закрученном сюжете выхода «Армении» из Ялты.

Итак, в районе 08:00 Дьяченко доложил Елисееву, что, по его данным, «Армения» ещё не вышла в море. Якобы, в это время погода стала проясняться, и Елисеев потребовал от Дьяченко сообщить в Ялту, что выход теплохода запрещается. Но связи уже не было. Именно такая версия изложена в докладной записке, которая содержит краткое изложение результатов расследования 3-го отдела ЧФ. Эта записка рассылалась в различные инстанции — секретарю Крымского обкома, командующему флотам и т.д. По сути, это официальный итог следствия.

Однако во время допроса Дьяченко нарисовал совершенно иную картину событий. Так, после его доклада Елисееву о том, что «Армения» всё ещё находится в Ялте, последний дал указание «прикрыть теплоход истребительной авиацией и дополнительно для усиления охраны выслать тральщик». Далее Елисеев спросил Дьяченко — есть ли связь с Ялтой? Получив отрицательный ответ, Елисеев, имея в виду Бурмистрова, произнёс следующую фразу: «Ну, указания ему даны, пусть действует по обстановке». Бурмистров и действовал по обстановке, а также в соответствие с той версией приказаний Елисеева, которую до него довёл Дьяченко. Итог нам известен.

Отметим, что «Армения» имела реальную возможность дождаться темноты в Ялте. Теплоход вполне мог выйти в море вечером 7 ноября и, скорее всего, трагедии удалось бы избежать. Увы, случилось то, что случилось, и изменить ничего нельзя. Далее мы поговорим о погрузке «Армении» в порту Ялты и непосредственно о гибели транспорта по немецким и советским данным.

Продолжение следует.

Источники и литература:

1. Журнал боевых действий ЧФ, 04.11.1941–03.12.1941. Фонд 1087, Опись 368, дело 30
2. Журнал боевых действий ВВС и ПВО, 27.10.1941–12.11.1941. Фонд 1080, Опись 136, дело 22
3. Журнал боевых действий штаба Туапсинской военно-морской базы, 01.11.1941–31.12.1941. Фонд 1082, Опись 9, дело 1
4. Тетрадь для составления оперсводок, 01.11.1941–12.06.1942. Фонд 1082, Опись 9, дело 6
5. Планы движения транспортов отделения конвойной службы Туапсинской ВМБ ЧФ, 19.11.1941–30.06.1942. Фонд 5757, Опись 3, дело 1
6. Постовой журнал охраны рейдов Туапсинской ВМБ, 28.11.1941–07.01.1942. Фонд 5757, Опись 3, дело 2
7. Вахтенный журнал БТЩ «Груз», 13.10.1941–31.12.1941. Фонд 1145, Опись 06524, дело 8
8. Отчётные материалы эсминца «Сообразительный» отряда лёгких сил ЧФ по выполнению боевых операций с 22 июня 1941 года по январь 1942 года. Фонд 2132, Опись 017385, дело 23
9. Журнал боевых действий штаба Туапсинской военно-морской базы, 01.11.1941–31.12.1941. Фонд 1082, опись 9, дело 1
10. Журнал обстановки оперативного дежурного флагманского командного пункта ЧФ, 17.10.1941–21.11.1941. Фонд 1087, Опись 368, дело 100
11. Хроника Великой Отечественной войны Советского Союза на Черноморском театре. Часть 1 — НКВМФ СССР, исторический отдел ВМФ. Управление военно-морского издательства НКВМФ, 1945
12. Журнал боевых действий ЧФ, 04.11.1941–03.12.1941. Фонд 1087, опись 368, дело 30
13. Краткий обзор деятельности медико-санитарной службы главной военно-морской базы ЧФ. Фонд 1087, Опись 5, дело 37
14. Журнал боевых действий ВВС и ПВО, 27.10.1941–12.11.1941. Фонд 1080, Опись 136, дело 22
15. Журнал боевых действий охраны водного района главной военно-морской базы ЧФ, 21.10.1941–28.12.1941. Фонд 2089, Опись 91, дело 11
16. Журнал боевых действий 62-й авиационной бригады, 16.10.1941–11.11.1941. Фонд 1522, Опись 23, дело 2
17. Журнал боевых действий 32-го авиационного полка, 20.10.41–30.01.42. Фонд 2874, Опись 1, дело 10
18. Отчёты командиров катеров о боевой деятельности за период 22.06.41–15.03.42. Фонд 2217, Опись 48, дело 1
19. Отчёты командиров катеров о боевой деятельности за период 22.06.41–31.12.43. Фонд 2217, Опись 48, дело 2
20. Отдел обеспечения коммуникаций штаба ЧФ. Общая переписка, 01.1942–12.1942. Фонд 1087, Опись 379, дело 5
21. Архив Военно-медицинских документов. Фонд 5695, Опись 51878, дело 1
22. Архив Военно-медицинских документов. Фонд 5695, Опись 69758, дело 1. Медико-санитарное обеспечение Севастополя в Великой Отечественной войне, 1945 год
23. Краткий обзор деятельности медико-санитарной службы главной военно-морской базы ЧФ. Фонд 1087, Опись 5, дело 37
24. Архив ФСБ по Республике Крым и Севастополю. Фонд 100, дело 1733