Один из важнейших упрёков к отечественным адмиралам конца XIX – начала ХХ века заключается в том, что последние «прозевали» рост дистанций артиллерийского боя. И с этим сложно спорить, но…
О дистанциях, на которых готовился воевать Российский императорский флот
Надо сказать, что расстояния, на которых учились стрелять отечественные комендоры почти до самой Русско-японской войны, действительно не поражают воображение. К примеру, читая описания артиллерийских учений броненосного крейсера «Рюрик» в 1902-1903 гг., данные ув. Н. Пахомовым, мы увидим, что учебные калиберные стрельбы корабля проходили примерно по одной и той же схеме. Стрельбы начинались с пристрелки из 120-мм орудий, когда крейсер подходил к щиту на 25 кабельтов. Далее «Рюрик» сближался со щитом до 3 кабельтов, последовательно обстреливая его из всех калибров, при этом самые малые открывали огонь на 10 кбт. Пройдя мимо щита, крейсер продолжал движение и стрельбу: упражнение заканчивалось, когда дистанция до щита увеличивалась до всё тех же 25 кабельтов.
С одной стороны, формально стрельбы велись на 25 кабельтов, но фактически 6-8-дм орудия открывали огонь на схождении с меньшей дистанции, когда та будет уточнена пристрелкой. И с учётом ограниченного числа выстрелов, выделяемых на подобные упражнения, можно предполагать, что основное вооружение крейсера расходовало снаряды до того, как дистанция вновь увеличится до 25 кабельтов.
Судя по имеющейся у меня информации, подвижки пошли только в 1903 г. Так, Эскадра Тихого океана 1-го июля 1903 г. стреляла по лайбе на 35 кабельтов с переходом на беглый огонь на 25 кабельтов. 2-ая Тихоокеанская эскадра в 1904 г. на Ревельском рейде упражнялась в стрельбе по лайбам на 32-40 кабельтов, и т. д.
Конечно, для нас, обладающих всей полнотой послезнания, такое вот нежелание учиться стрелять на большие дистанции выглядит очевидной недоработкой, которую можно объяснить лишь косностью мышления российских адмиралов. Но, с другой стороны, давайте попробуем поставить себя на их место.
Обоснованность коротких дистанций теорией морской войны
Начнём с очевидного. В те годы ключевой задачей броненосного флота являлось установление господства на море. Задачу эту предполагалось решать в ходе генерального сражения, путём уничтожения главных сил неприятеля в артиллерийском бою. Мины и торпеды рассматривались как важное, но всё же второстепенное вооружение практически всеми нациями. Бесспорно, существовали иные взгляды: французская «молодая школа» (Jeune École) адмирала Оба известна всем, кто увлекается историей флота, но широкого признания её идеи не получили.
Соответственно, морское сражение, по взглядам тех лет, должно было представлять собой артиллерийский бой эскадренных броненосцев (броненосцев 1-го класса, если угодно).
Как можно было уничтожить броненосец артиллерийским огнём? В конце XIX – начале ХХ века рассматривалось два варианта:
1. Нанесение решающих повреждений тяжелыми снарядами, для чего следовало пробить броню вражеского корабля в наиболее сильно защищенных частях. А это – цитадель, барбеты, башни;
2. Достижение большого количества попаданий во вражеский броненосец снарядами среднекалиберной скорострельной артиллерии (5-6 дюймов) с тем, чтобы сжечь его огнем многочисленных пожаров, разрушить незащищенные оконечности и утопить, не пробивая брони.
Если вдуматься, то получается, что обе эти задачи могли быть решены лишь на малой дистанции. Расчёты, которые я приводил ранее, показывают, что даже самые тяжелые пушки калибром 10-12-дм пробивали наиболее сильную защиту броненосцев не далее, чем на 15-20 кабельтов, но для уверенного поражения барбетов следовало сходиться менее чем на 15 кабельтов.
Что же до скорострельной среднекалиберной артиллерии, то решающие повреждения тяжелому кораблю можно было надеяться нанести, лишь добившись множества попаданий в него, а это совсем не так просто, как кажется. Для любителей морской истории дистанция в 20 кабельтов является синонимом стрельбы в упор. Но на такой дистанции броненосец длиной в 130 м, повёрнутый к наблюдателю бортом, займёт всего 18 мм на линейке, поднятой на расстояние 50 см от глаз наблюдателя (т. е. на полусогнутой руке). Считая высоту цели японского броненосца в 10 метров (примерное расстояние от ватерлинии до крыши башенноподобной защиты барбета), получим, что на дистанции в 20 кабельтов она составит менее 1,4 мм.
Очевидно, что при таких наблюдаемых размерах цели наводчику орудия с механическим прицелом будет очень сложно сделать результативный выстрел, чтобы снаряд не лёг недолётом или же не дал перелёт. И вполне очевидно, что до появления оптических прицелов «град попаданий» 6-дм снарядами мог быть обеспечен только при схождении на дистанции 20 кабельтов и менее.
Оптический прицел с восьмикратным увеличением, очевидно, улучшал условия работы наводчика. Но, как показала практика Русско-японской войны, даже при наличии оптического прицела град 6-дм снарядов, достаточный для уничтожения броненосца (если это вообще возможно), мог быть обеспечен лишь на малых дистанциях.
Так, во второй фазе боя в Жёлтом море японским артиллеристам, по данным ув. Поломошнова, удалось добиться только 17 подтверждённых попаданий снарядами калибром 6-дм. Если даже прибавить к этому 57 попаданий, калибр которых не был определён, или же был определён как менее чем 6-дм, то всё равно итоговый результат – 74 снаряда, да ещё размазанных по всей русской эскадре, решительно не впечатляет. Можно также вспомнить эскадренный броненосец «Орёл», который, по ув. А. Данилову, получил 67 попаданий, из которых достоверных 6-дм только 20. И если даже учесть все снаряды, калибр которых мог быть 6-дм, то есть считая те, калибр которых указан как 6-8-дм или 6-дм или менее, то и тогда их набирается не слишком много – 39. И это при том, что, по А. Данилову, в броненосец попало 14 снарядов калибром 10-12-дм, то есть даже в самом лучшем для среднекалиберной артиллерии случае, на один крупнокалиберный снаряд приходилось менее 3 снарядов 6-дм.
Следовательно, даже ретроспективный анализ результативности 6-дм артиллерии подсказывает, что при наличии «оптики» для обеспечения действительно большого количества попаданий следовало сходиться на малые дистанции.
Вывод из вышесказанного прост: общепринятые в конце XIX-го – начале XX века концепции нанесения решающих повреждений могли быть реализованы исключительно на малых дистанциях боя. Для крупных калибров это продиктовано высоким уровнем защиты цитадели, башен и барбетов неприятельских броненосцев, а для средних – уровнем прицельных приспособлений вкупе с необходимостью обеспечить большое количество попаданий.
Мировой опыт войны на море
Разумеется, любая теория поверяется практикой. В конце XIX века состоялось два крупных морских сражения: при Ялу в ходе Японо-китайской войны (1894 г.) и при Сантьяго-де Куба в ходе Испано-американского конфликта 1898 г. И в том и в другом случае победителям удалось нанести решающие повреждения вражеским кораблям посредством среднекалиберной скорострельной артиллерии. Но и в том и в другом случае бой протекал на дистанции 20 кабельтов и менее, причём расстояние между противниками нередко сокращалось до 6-7,5 кбт. Что особо интересно – даже и на столь малых дистанциях решающие повреждения получали крейсера, в то время как пара китайских броненосцев типа «Динъюань», несмотря на большое количество попаданий, боеспособности всё же не утратила.
«Чин-Иен» – захваченный японцами «Дженьюань»
Отсюда следовал очевидный вопрос: если даже не самые крупные (7220 т) и не самые хорошо защищённые «Динъюань» и «Чжэньюань» смогли выдержать огромное количество попаданий среднекалиберными снарядами каждый (назывались цифры 160 и 220 попаданий соответственно), то сколько же таких попаданий потребуется для вывода из строя эскадренных броненосцев водоизмещением в 12 500 – 15 000 т? Очевидно, что вопрос дистанции, на которой следует вести бой с такими броненосцами, является риторическим.
Следовательно, к концу XIX века опыт морских сражений свидетельствовал о необходимости вести решительный бой на дистанциях менее 20 кабельтов.
Кое-какие выводы
Возможно, это прозвучит странно, но в конце XIX-го – начале XX века не существовало ни единой предпосылки для увеличения дистанции огневого боя эскадренных броненосцев. Опыт предшествующих сражений (1894 и 1898 гг.), общепринятые концепции морского боя, возможности крупнокалиберной и среднекалиберной артиллерии, а до конца XIX века – и прицельные приспособления фактически диктовали необходимость сближения на 15 кабельтов и менее. Длительный бой на 25 кбт и более выглядел совершенно бессмысленным занятием, так как на такой дистанции шансы на нанесение решающих повреждений представлялись несущественными.
С учётом вышесказанного, оптический прицел в те годы должен был рассматриваться скорее как средство увеличения количества попаданий в неприятеля на ближних дистанциях, нежели средство увеличения дистанций боя. Что толку, если мы научимся попадать 12-дм снарядами на 30-35 кбт, если шансов пробить цитадель, барбет или башню вражеского броненосца на таких расстояниях практически нет?
Что до дальномеров «Барра и Струда» – да, они позволяли более-менее точно измерять дистанцию на расстояниях и в условиях, где предшествовавшие им микрометры не справлялись, но много ли было в этом важности? По сути, огневой бой на дистанции свыше 20 кабельтов в рамках существовавших тогда концепций, опыта и возможностей орудий, мог рассматриваться не более как прелюдия к сближению на кинжальные дистанции в 10-15 кбт. Конечно, полезно нанести какие-то повреждения врагу ещё до сближения, но – не более того.
Логика подсказывает, что с такими исходными данными акценты в подготовке комендоров следовало расставлять на достижении высокой точности и высокой же огневой производительности (скорострельности) на малых дистанциях, а не «выцеливании» противника не больших.
Вроде бы всё логично и правильно, да только вот морская война 1904-1905 гг. шла на куда больших расстояниях, и её мы проиграли с треском.
Что же пошло не так?
Не так пошли японцы: судя по имеющейся у меня информации, они умудрились принять ложную, ошибочную концепцию воздействия бронебойного снаряда на броню. С начала 90-х годов XIX века в Российской империи было принято требование, что бронебойный снаряд в инертном снаряжении обязан был пробивать неприятельскую броню установленной толщины. И пусть снаряду дозволялось разрушиться при этом самому, логика работы отечественных бронебойных снарядов заключалась в том, что он обязан преодолеть преграду исключительно за счёт крепости своего корпуса и «живой силы», взорвавшись уже в заброневом пространстве. Объективно именно такой путь и был правильным для бронебойного снаряда.
Но вот японцы… Они решили, что главное, это пробить броню, а разрушения за ней – дело десятое. Потому они и приняли концепцию именуемого бронебойным, а по сути своей фугасного снаряда, который должен был взрываться в момент прохождения брони и тем самым прикладывать к воздействию «живой силы» снаряда ещё и силу своего разрыва. Именно поэтому они оснастили свои бронебойные снаряды трубкой Ицзюина, чьё время работы было характерно для трубок фугасных снарядов. И, поскольку в их концепции сила разрыва снаряда оказалась чрезвычайно важна, а вот прочность корпуса – не слишком, они не только оснастили свои снаряды огромным количеством взрывчатки, но и применили очень мощное ВВ – шимозу. Каковая, по всей видимости, даже не была склонна дожидаться пока сработает взрыватель и детонировала от удара о препятствие.
С точки зрения концепции бронебойного снаряда, это было совершенно неверное решение. Впоследствии англичане, сделавшие ставку на полубронебойные снаряды, взрывавшиеся в ходе прохождения или же сразу за бронёй, по результатам Ютландского сражения осознали всю глубину своей неправоты и в срочном порядке взялись за создание высококачественных бронебойных снарядов («гринбой»). Сами японцы оказались недовольны возможностями своих боеприпасов и после Русско-японской войны создали полноценные бронебойные снаряды.
Тем не менее, в Русско-японскую войну эти заведомо ложные предпосылки привели японцев к победе.
Слагаемые японского успеха
Поскольку японцы сделали ставку не на одну только «живую силу» бронебойного снаряда, но и на силу его разрыва, это дало им возможность увеличить дистанцию артиллерийского боя: до войны японцы усиленно тренировались и готовились решительно сражаться на 30 кабельтов. По факту же они смогли хорошо стрелять и на больших дистанциях. Здесь им очень помогли оптические прицелы и дальномеры последних моделей, которыми японцы научились пользоваться весьма хорошо: а учились этому они потому, что в рамках их воззрений бой на сравнительно больших дистанциях мог привести их флот к успеху.
Он их к нему и привёл, но совсем не тем путём, на который японские моряки рассчитывали. Идея о пробитии брони силой разрыва бронебойного снаряда себя никак не оправдала. Но, следуя ложным путём, японцы:
1. Получили в своё распоряжение очень мощные фугасные снаряды, взрывавшиеся «от любого чиха», включая контакт с такелажем и т. д.;
2. Научились давать большое количество попаданий на средних дистанциях, что, опять же, было сильно облегчено тем, что их снаряды давали хорошо наблюдаемые разрывы как при падении в воду, так и при попадании в цель.
И вот сочетание этих двух пунктов как раз и позволило комендорам Объединённого флота наносить решающие повреждения русским кораблям без пробития их брони.
Я очень сомневаюсь, что кто-либо из военных теоретиков или практиков мог предсказать до Русско-японской войны, что за счёт дальномеров, оптических прицелов и усердной учёбы, вкупе с применением очень мощных крупнокалиберных фугасных снарядов, возможно нанести вражескому броненосцу решающий урон с дистанции в 30 кабельтов и более без пробития его брони. Не могу утверждать наверняка, но думаю, что не представляли себе этого и японцы.
Но это оказалось возможным – плотность японских попаданий оказалась достаточной для того, чтобы подавить боевой потенциал русских броненосцев, выводя из строя их артиллерию и приборы управления огнём. Ранее я уже приводил статистику ослабления русского огня в завязке Цусимского сражения. Первоначально весьма точный, он весьма быстро ослаб по мере того, как головные русские броненосцы ощутили на себе огневое воздействие японцев и утратили централизованное управление огнём, а затем – и значимую часть артиллерии. Это отмечали и японцы – так, в завершающей фазе сражения «Орёл», по их мнению, стрелял весьма эффективно, но после сосредоточения огня на нём его точность резко снизилась.
В результате получалось так, что котельные и машинные отделения, а также погреба боеприпасов на современных русских броненосцах оставались нетронутыми, они не взрывались, не теряли плавучести (за исключением «Осляби»), длительное время могли сохранять строй. Но при этом наши броненосцы уже не могли наносить ущерб неприятелю, не вели бой, а лишь терпели его. В то же время комендоры Объединённого флота продолжали попадать, вызывая пожары, убивая экипаж, занятый борьбой за живучесть и т. д. На каком-то этапе количество японских попаданий переходило в качество, что и приводило к гибели или полной утрате боеспособности наших кораблей. Так случилось с «Бородино», с «Александром III» и с флагманом З. П. Рожественского «Суворов», который неспособен был следовать за эскадрой и под конец мог отбиваться от врага из единственного 75-мм орудия.
Безусловно, морская война «по японскому методу» требовала значительно большего количества попаданий, нежели потребовалось бы, стреляй они бронебойными снарядами. Но для реализации бронебойных снарядов броненосцам и броненосным крейсерам Объединённого флота пришлось бы сближаться на дистанции, с которых японцы и сами стали бы уязвимы для русских боеприпасов аналогичного назначения. В то же время, сражаясь на 30 кабельтов и более, они получали выгоды от своей подготовки, качественной оптики и дальномеров, а также особенностей своих снарядов, позволяющих хорошо наблюдать и контролировать результаты пристрелки и огонь на поражение. И не подвергались риску испытать на себе главное оружие Российского императорского флота.
Русский флот, увы, на такие дистанции системно до войны стрелять не учился. На 1-ой Тихоокеанской эскадре оптических прицелов вообще не было, а на 2-ой ТОЭ их качество оставляло желать лучшего (быстрое помутнение, рассогласование линии прицела). Кроме того, стальные отечественные снаряды (кроме 12-дм) в массе своей не взрывались о воду, а попадания во вражеские корабли, как правило, не наблюдались вообще. В силу вышесказанного, русские артиллеристы априори не могли бы добиться схожего процента попаданий с японцами, даже при условии равной подготовки и боевого опыта. Единственное преимущество русских крупнокалиберных фугасных снарядов – способность пробивать броню до 178 мм, при всей своей несомненной полезности, не давала возможности нанести японским кораблям решающие повреждения.
Распространено сегодня мнение, что русские снаряды были столь же или даже более эффективными, нежели японские (на одно попадание русского снаряда японцы несли больше потерь убитыми и ранеными, нежели наши моряки на одно японское), на мой взгляд, представляет собой типичную «ошибку выжившего» – в расчёт берутся только уцелевшие в бою русские корабли. То есть погибшие в полном составе экипажи «Бородино», «Императора Александра III» (с этих двух кораблей спасся один матрос) и др. в расчётах не учитываются, хотя они погибли от японского артиллерийского огня. Безусловно, японские снаряды из-за склонности шимозы к преждевременной детонации часто выводили из строя материальную часть и личный состав, взрываясь в стволах орудий. Но даже с учётом этого японцы в среднем расходовали больше 12-дм снарядов, чем оказавшиеся под их огнём русские броненосцы.
Продолжение следует...
Опубликовано: Мировое обозрение Источник
Читайте нас: