«Смешанный национальный состав дивизий создаёт огромные трудности»

Возрождение «великодержавного русского шовинизма»

В 1937–1938 гг. в условиях приближения новой мировой войны Сталин старается вернуть державу к традиционной для неё политике, что особенно заметно в области военного строительства и борьбы с разнородной пятой колонной.



Одним из важных направлений было введение обязательного изучения русского языка в школах национальных республик (Как провалилась украинизация и коренизация Красной Армии), с одновременной русификацией возращенных в состав России территорий Прибалтики, Западной Украины и Бессарабии. Во многом это было связано с модернизацией, индустриализацией и урбанизацией СССР. Русский язык стал языком нового технологического уклада.

Однако драгоценное время и ресурсы, которые ранее были потрачены на коренизацию и развитие национальных культур, языка, письменности и интеллигенции, и теперь требовались на полноценную русификацию национальных украйн-окраин, были упущены. Плюс инерция прежней национальной политики и сопротивление части «ленинской гвардии» и местных номенклатур. Старые партийные деятели, к примеру, Н. К. Крупская, в штыки встречали ренессанс «великорусского шовинизма».

Поэтому перегибы национальной политики образца 1920-х годов ещё долго сказывались на общей обороноспособности и развитии страны. Так, в мае 1940 года нарком обороны СССР, маршал С. К. Тимошенко докладывал советскому руководству о результатах призыва в армию всех граждан призывного возраста:


За политику коренизации в образовании и культуре и за борьбу с «великорусским шовинизмом» пришлось заплатить высокую цену уже во время Великой Отечественной войны.

Война и новая попытка создать национальные формирования

В СССР в официальной пропаганде и историографии пытались скрыть ряд нелицеприятных фактов, твердили, что война показала крепость советского интернационализма. Про ошибки национальной политики постарались забыть, что в свою очередь привело к новым «перегибам» в пользу национальных окраин за счёт великорусских губерний-областей и русского народа в период правления Хрущёва и Брежнева. А затем развитие национализма и сепаратизма руководства и интеллигенции национальных республик стало одной из важнейших предпосылок развала всего СССР.

Испытание войной показало всю глубину проблемы, связанной с национальной политикой и национально-военным строительством 1920-х – начала 1930-х годов. Тяжелые потери кадровой армии в первый период войны, необходимость широкого использования всех возможных людских ресурсов, чтобы компенсировать тяжелые потери, заставили Москву прибегнуть к массовой армейской и трудовой мобилизации советских граждан, включая республики Северного и Южного Кавказа, Средней Азии.

Одновременно в 1941–1942 гг. в жестких кризисных условиях предпринимались попытки формирования национальных воинских частей. Они, благодаря однородности национального состава и кажущегося отсутствия проблемы слаженности коллективов из-за пестроты языкового и этнического состава, были призваны восполнить огромные потери Красной Армии.

Так, 13 ноября 1941 года было принято постановление Государственного комитета обороны (ГКО) о формировании национальных войсковых соединений из числа рядового и командного состава местных национальностей в нацреспубликах РСФСР (Башкирской, Калмыцкой, Чечено-Ингушской и Кабардино-Балкарской) и в республиках Средней Азии. В целом предполагалось сформировать 19 кавалерийских дивизий и 15 стрелковых бригад.

Однако вскоре стало ясно, что призыв значительных контингентов из числа местных жителей и формирование национальных соединений, не только не решают проблемы людского резерва для армии и тыла, но и наоборот, создают новые серьёзные проблемы. Такие части отличались низкой боеспособностью, дисциплиной, в них был велик процент «самострелов», дезертиров, бегства с поля боя и перехода на строну врага.

С такими же проблемами сталкивалось командование, когда множество призывников с Кавказа и Средней Азии попадали в обычные кадровые части. Официальные документы с фронта периода 1941–1942 гг. наполнены такими сообщениями.

Так, в докладной записке руководителя группы агитаторов ГлавПУРРККА Ставского заместителю начальника ГлавПУРРККА И. В. Шишкину о результатах поездки на Закавказский фронт (4 декабря 1942 года) отмечалось, что даже командно-политический состав фронта считает, что «кадры нерусской национальности не умеют и не желают воевать, говорят, что русского языка не знают. И есть у них два русских слова, которые только от них слышишь: «я – балной» или «курсак (живот) болит».

Командиры не желали брать в части местных уроженцев, предпочитая русских, украинцев и белорусов.

«Не возьму никого, кроме русских»

Ещё один пример связан с боевыми действиями в Крыму зимой-весной 1942 года. Прибыв на Крымский (до 28 января – Кавказский) фронт 20 января 1942 года в качестве представителя Ставки Верховного Главнокомандования, начальник Главного политического управления (ГлавПУР) Красной Армии Лев Мехлис сразу озаботился пополнением фронта личным составом. Он обратил внимание на национальный состав прибывающего пополнения. 24 января ему обещали пополнение из 15 тыс. русских.

Мехлис отмечал: «Здесь пополнение прибывает исключительно закавказских национальностей. Такой смешанный национальный состав дивизий создаёт огромные трудности». И просил «дать пополнение именно русское и обученное, ибо оно пойдёт немедленно в работу».

16 февраля, запросив из Северо-Кавказского военного округа для организации в Крыму нового наступления несколько дивизий, Мехлис прямо потребовал от командующего округом генерала В. Курдюмова очистить части от «кавказцев» (выражение самого представителя Ставки) и заменить их военнослужащими русской национальности.

Такие настроения царили и среди простых красноармейцев.

Известный советский поэт Борис Слуцкий, который в 1942 году был инструктором, а с в 1943 года – страшим инструктором политотдела 57-й дивизии, отмечал:


Проблем было много: полное незнание русского языка, представители малых народов не понимали командиров и сослуживцев; у некоторых племен не было военно-исторической традиции, солдатское ремесло было для них новым; жителям кишлаков и аулов трудно было в новой войне машин, не было соответствующей городской, индустриальной культуры; для многих кочевников и горцев с юга было тяжело в условиях лесов и болот русской средней полосы и севера.

Плюс низкая мотивация, многие уроженцы Кавказа или Средней Азии не видели в этой войне, которая шла на западе страны, угрозы своим семьям и племенам. Поэтому призывники из национальных республик легко дезертировали, уклонялись от боя или переходили на сторону врага.

Слуцкий писал:


Борис Слуцкий вспоминал, что сначала все восхищались горцами, которые метко стреляли в монету на ветке, но, когда началась реальная война с потерями, их настроения резко изменились. Начались самострелы, дезертирства, отказ идти в бой, просьбы вернуть их домой и т. д.

На передовой не желали видеть не только уроженцев аулов и кишлаков, но и поляков, эстонцев, латышей, из-за их национализма. Те же прибалты на оккупированных немцами территориях массами вступали в карательные, полицейские батальоны, истребляли евреев и русских.

Таким образом, убирая советскую пропаганду «братского интернационализма», можно понять реальную картину. Создание кадровой массовой армии из всех национальностей СССР привело к тому, что русские вплотную в массовом порядке познакомились с представителями других народов и племен страны. И это знакомство произвело на русских не слишком благоприятное впечатление, как и оценка боевых и моральных качеств нацменов.

Было очевидно, что национальные окраины ещё не одно поколение необходимо русифицировать, внедрять городскую, индустриальную цивилизацию. В качестве небольших вкраплений представители малых народов боеспособности не нарушали. Но русских в дивизии должно было быть большинство (70–80 %), как в стране в целом, они были ядром государства и армии.

Битва за Кавказ

Оборона Кавказа (25 июля – 31 декабря 1942 года) также показала ошибочность курса на формирование национальных частей. Здесь партийное и военное руководство приняло решение формировать воинские части и соединения из уроженцев республик Северного Кавказа и Закавказья, надеясь, что они грудью станут на защиту родной земли.

Людские резервы в Грузии, Армении и Азербайджане были, но местные жители плохо знали русский язык. Поэтому было решено формировать национальные части. Было сформировано 9 национальных дивизий – грузинских, азербайджанских и армянских.

Результат был более чем плачевным.

Начальник политотдела Северной группы войск Закавказского фронта бригадный комиссар Надорщин сообщал начальнику Главпура Щербакову:


223-я дивизия стала разваливаться прямо на марше, не вступив ещё в бой. Солдаты дезертировали в одиночку и группами, унося оружие. 89-я дивизия при незначительном столкновении с противником показала полную небоеспособность, потеряла много людей, техники и оружия. В первом же бою многие командиры взводов, рот и батальонов потеряли управление своими подразделениями. Многие бойцы разбежались, более 400 человек перешли на сторону противника.

Схожая ситуация была и в 392-й грузинской дивизии. Где только за 4 дня – 9–13 октября, на сторону врага перешли 117 человек.

Небоеспособность национальных дивизий вызвала конфликт между Военным советом Закавказского фронта (ЗФ) и Военным советом 44-й армии, и Военным советом Северной группы войск ЗФ, в которые эти дивизии входили.

Командующий Северной группой войск генерал-лейтенант И. Масленников, будучи ещё и заместителем наркома внутренних дел, дважды выступал перед руководством страны с предложением о переформировании армянских и азербайджанских дивизий как небоеспособных и неустойчивых в стрелковые бригады с сокращением личного состава минимум вдвое.

Правда, не обошлось без политкорректности, про грузинские дивизии, которые также воевали неудовлетворительно, не вспомнили.

В итоге командирам и политработникам Красной Армии приходилось прилагать титанические усилия и использовать различные методы убеждения, чтобы заставить красноармейцев из малых народов идти в бой.


Продолжение следует…