«Странная война» не была странной

«Странной войной» обычно называют кампанию на Западном фронте с 3 сентября 1939 года по 10 мая 1940 года. Так её назвал французский журналист Ролан Доржелес, а в США и Великобритании её называли Phoney War – «фальшивая война». После французского наступления в долине Рейна в сентябре 1939 года и немецкого контрнаступления в октябре 1939 года, на Западном фронте установилось спокойствие, словно бы и войны не было.

Про эту «странную войну» написаны, без особого преувеличения, горы литературы. И почти вся она обличительного толка, так или иначе обвинявшая Францию и Великобританию в пассивности, пока Германия крушила Польшу, потом Данию и Норвегию. Мол, надо было рвануть вперёд, в наступление, и тут-то Германия была бы повержена.

Всё это, конечно, хорошо. Но изрядно попахивает послезнанием, когда оценки исторических событий делаются с точки зрения того, что произошло потом. Разумеется, с точки зрения всего последующего хода Второй мировой войны было бы выгоднее ударить в 1939 году с некоторыми шансами свалить Германию в самом начале, пока война не разгорелась. Только вот главнокомандующему французскими войсками, армейскому генералу Морису Гюставу Гамелену не было известно, что произойдёт потом. Потому и взять аргументов для решительного порыва ему было негде.

К тому же стоит подчеркнуть, что ошибки и неудачи почти всегда имеют закономерный характер и коренятся в тех или иных особенностях оценки ситуации и способах принятия решений. Иными словами, французы и британцы в сентябре-октябре 1939 года полагали, что принимают правильное решение, отказываясь от активных действий сухопутной армии. Историкам надо было выяснить, почему они так считали, а не заниматься обличительством в позе всезнающего оракула.

Документальные находки показывают, что в этом была своя логика, и действительно, у британцев и французов были основания думать, что они имеют план и получше, чем широкомасштабное наступление.

Лучше душить, чем бить

Планы французского руководства лучше изучать на основе французских документов. Однако немцы летом 1940 года захватили довольно много французских документов, долго их изучали, переводили на немецкий, и вот такие переводы оказались в фондах многих немецких органов. Например, сведения по импорту сырья, которые имелись в трофейных французских документах, попали в Рейхсминистерство экономики.

Из довольно большой, в несколько десятков листов, коллекции таких документов можно видеть, что французы с началом войны старались составить как можно более полную картину потребления Германией военно-значимого сырья и источников его получения. Эти сведения собирались и обрабатывались в военном отделе Министерства блокады Франции (создано 13 сентября 1939 года; британское Министерство экономической войны было образовано 3 сентября 1939 года). Они сводили сведения в таблицы, один из примеров которых я приведу ниже (РГВА, ф. 1458к, оп. 3, д. 474, л. 63).


И какой вывод можно было сделать из этой и других подобных им таблиц? Только тот, что экономика Германии фактически не имеет внутреннего производства военно-значимого сырья и в его потреблении зависит от импортных поставок.

Из этого следовало, во-первых, что с объявлением войны Францией и Великобританией Германия лишится в первую очередь поставок из этих стран и их колоний. Во-вторых, в силу того, что почти весь импорт доставляется в Германию морем, то имеется возможность отсечь поставки из нейтральных стран путём установления морской блокады Северного моря и учреждения пунктов контроля торговых судов.

Если Германия будет обложена экономической блокадой достаточно хорошо, то спустя всего три-четыре месяца Гитлер должен попросить мира. Сухопутное наступление на Германию, с точки зрения такого подхода, смотрелось невыгодным как потому, что это был бы значительный расход военных ресурсов и запасов, так и потому, что крайне небольшие потери быстрее склонят Германию к миру и принятию англо-французских условий.

Таким образом, удушение экономической блокадой и был тот самый план, который выглядел получше крупномасштабного наступления с некоторыми шансами повторения бойни под Верденом. Всё-таки нужно учесть то немаловажное обстоятельство, что тогда «блицкриг» ещё не был привычным вариантом ведения войны, и потому идея наступления неизбежно ассоциировалась с наступлениями Первой мировой – большими, кровавыми и бестолковыми. Нежелание французов попробовать немецкую «Линию Зигфрида» на прочность диктовалось соображением типа: раз влезешь – потом не выберешься.

И, потом, французы хорошо помнили, что Германия в конце Первой мировой войны стала жертвой экономического истощения. Причём тогда у них был союзник в лице Австро-Венгрии, обширные оккупированные территории на востоке: Польша, Прибалтика, в 1918 году Украина с Крымом. Теперь, то есть на начало войны в 1939 году, у Германии ничего этого не было, и оттого план удушения Германии блокадой выглядел только ещё более реалистичным.

В сентябре 1939 года Германия оккупировала Польшу, но во Франции и Великобритании решено было не съезжать с рельс блокады, снова потому, что метод и в этих условиях обещал результат, потому что так произошло в Первую мировую войну. Их позиция была абсолютно логичной.

Почему у британцев и французов не получилось?

Причин было несколько.

Во-первых, в Германии в рамках четырёхлетнего плана были созданы производства, сильно ослабившие зависимость от импорта целого ряда военно-значимого сырья, в особенности нефтепродуктов, каучука, железной руды, текстильного сырья, цветных металлов. Хотя четырёхлетний план осуществлялся на глазах у всей Европы, точных сведений о его характере, по всей видимости, во Франции и Великобритании не имелось.

Во-вторых, за предвоенные месяцы был накоплен значительный запас импортного сырья, который позволял пережить около года блокады без особых последствий. К тому же Германия активно искала союзников с сырьём в Юго-Восточной Европе, а также рассчитывала на торговлю с СССР.

В-третьих, ещё до войны были подготовлены меры по переводу экономики на военные рельсы, которые были введены в силу за несколько дней до начала войны с Польшей. Это вытекало из опыта Первой мировой войны, в которой военно-хозяйственная мобилизация проводилась уже в ходе войны и с заметным запозданием; нацисты решили не повторять прежних ошибок. Перевод экономики на военные рельсы позволял максимально рационально и эффективно использовать имеющиеся ресурсы для снабжения военной машины, и в этом смысле Германия была намного более устойчивой против блокады, чем это представлялось во Франции и Великобритании.

В-четвёртых, видимо, имела место серьёзная недооценка размаха гитлеровских планов. Политика Франции и Великобритании в целом исходила из публичных заявлений самого Гитлера, в которых акцент ставился на возврате территорий, населённых немцами: Саар, Судеты, Силезия, Данцигский коридор. Потому-то французское и британское правительство так снисходительно отнеслось к разделу Чехословакии, полагая, что Гитлер удовлетворится решением этих мелких вопросов. Даже нападение на Польшу не выглядело провозвестником грозных событий; можно было полагать, что он ограничится аннексией Силезии и отошедших к Польше частей Восточной Пруссии, посадит в Варшаве прогерманское правительство и на этом всё.

Но у Гитлера были планы куда более масштабные, планы большой войны с захватами и грабежом. Эти планы скрывались, и Гитлер лично участвовал в дезинформации. 6 октября 1939 года Гитлер выступил в Рейхстаге с длинной речью, в которой говорил и прекращении войны, о необходимости созыва конференции для установления в Европе мира и спокойствия, даже внёс предложение о воссоздании польского государства в новых границах, а также о том, что Германия не имеет территориальных претензий к Франции.


Гитлер также заявил, что Версальский договор более не существует и у Германии нет оснований для его дальнейшей ревизии, за исключением только вопроса о колониях, в первую очередь вопроса возврата Германии колоний, отторгнутых после Первой мировой войны.

Заявление Гитлера о готовности к мирным переговорам прозвучало. Да, оно не устроило ни Францию, ни Великобританию, но, с другой стороны, подкрепляло их нежелание переходить к крупномасштабным сухопутным боевым действиям. Британцы и французы явно приняли решение оставить блокаду, придушить Германию экономически, в надежде, что Гитлер или станет более сговорчивым, или предпримет шаги, их устраивающие. На тот момент разве можно было предложить какое-то лучшее решение? Только без послезнания.