В ночь с 20 на 21 декабря 1918 года из братского корпуса киевского Михайловского монастыря вышла группа людей. Впереди молча, гордо подняв голову, шел с отчетливой военной выправкой высокий, немолодой уже, человек. На нем была шинель с золотыми погонами генерала от кавалерии Российской императорской армии и большая, «маньчжурская», папаха. Рядом двое в офицерских шинелях без погон. Этих троих окружали несколько сечевиков Осадного корпуса УНР, несших свои австрийские винтовки-«манлихеровки» наизготовку с примкнутыми плоскими штыками. Сечевиками командовал офицер, на боку которого висела австрийская сабля, в правой руке был тяжелый маузер, а левой он держал за золотые ножны саблю с усыпанной бриллиантами рукояткой. Странно в стенах одной из главных русских православных святынь звучали команды конвою, отдававшиеся на чужом для Киева галицийском диалекте…
Вышедшие расселись по саням и, выехав из монастырских ворот, поехали по занесенному снегом безлюдному городу. Буквально через минуту они выехали на Софийскую площадь, посреди которой возвышался памятник отцу Переяславской рады гетману Хмельницкому. На вздыбившемся в заснеженное небо коне, великий гетман указывал своему народу булавой на левый берег Днепра, прямо на Москву. На каменном постаменте памятника были выбиты слова «Богдану Хмельницкому Единая Неделимая Россия». Внимательный наблюдатель мог бы заметить царапины на надписи – захватившие неделю назад город петлюровцы пытались сбить ненавистную им надпись штыками.
Кавалькада подъехала к памятнику и остановилась, а арестованным приказали выйти. Когда они вылезли из саней, офицер неожиданно выстрелил из маузера в спину генералу и продолжал стрелять в уже упавшего. Сечевики открыли винтовочный огонь по двум другим, и потом добивали окровавленные лежавшие тела штыковыми ударами. В конце расправы начальник конвоя нанес, и без того изувеченным, трупам, несколько сабельных ударов, изуродовавших лица мучеников до неузнаваемости.
генерала Федора Келлера и его верных адъютантов – полковника Пантелеева и штабс-ротмистра Иванова.
Келлер впервые проявил свою безумную отвагу, участвуя вольноопределяющимся в Освободительной войне 1877-1878 годов – под Плевной, обороне Шипке в составе отряда генерала Радецкого, наступлении на Адрианополь и других сражениях. За подвиги при освобождении Болгарии будущий офицер был награжден солдатскими Георгиевскими крестами (Знаками отличия Военного ордена) третьей и четвертой степени.
Всероссийскую славу генерал получил уже на полях Первой Мировой. В начале войны блестящие победы его 10-й кавалерийской дивизии в сражениях у деревни Ярославице (самый большой кавалерийский бой в мировой военной истории), где была наголову разбита элитная 4-я австро-венгерская кавалерийская дивизия, и у Яворова сыграли решающую роль в победоносной для русских войск Галицийской битве. Императрица Александра Федоровна восхищенно писала: «Граф Келлер делает что-то невероятное. Со своею дивизиею он перешел уже Карпаты и, несмотря на то, что Государь просит его быть поосторожнее, он отвечает Ему: «Иду вперед».
Хотя и ненадолго, но отторгнутые, много столетий назад, от единого русского тела, земли Червонной Руси были вновь воссоединены с Россией, что вызвало искреннюю радость большинства галицийского населения (русин, как они сами себя называли).
Впереди были не менее прогремевшие на всю Россию победы Третьего конного корпуса под командованием Келлера под Хотинами, в Заднестровском сражении, во время знаменитого Брусиловского прорыва.
К солдатским Георгиям за бои на Балканах у Келлера прибавились Георгиевские кресты этих же степеней.
Во время Февральской революции, генерал, не поддавшись общей деморализации, предложил Николаю ІІ направить свой конный корпус на столицу для подавления, гибельного в условиях войны, бунта петроградских запасных частей. Когда же монархия окончательно рухнула с отказом великого князя Михаила Александровича вступить на престол, ушел в отставку, отказавшись присягнуть Временному правительству.
После начала Гражданской войны, бывший командующий корпусом, живший с семьей в Харькове, категорически отверг, передававшееся оккупационным германским командованием на Украине через монархические круги, предложение возглавить антибольшевистские «Южную» или «Астраханскую» армии. Несмотря на то, что они, единственные в Белом движении, провозгласили лозунг восстановления монархии, убежденный монархист Келлер посчитал принципиально невозможным возглавить армию, создававшуюся на деньги Германии и в ее интересах.
И дело было, отнюдь, не в келлеровской антигерманской ориентации. Не менее пагубной для генерала виделась и зависимость от Антанты, подобно Германии, стремившейся не допустить возрождения Российской империи. Для Келлера единственно важными были национальные интересы, основой которых он считал воссоединение всех русских земель и русского народа. Как с горечью писал генерал: «Здесь часто интеллигенция держится союзнической ориентации, другая, большая часть – приверженцы немецкой ориентации, но те и другие забыли о своей русской ориентации».
В конце 1918 года, уже после фактического поражения Германии, Келлер принял предложение Совета обороны Псковской области возглавить формировавшуюся в Пскове «Северную армию». О ее цели – восстановить государственное единство России, генерал написал в обращении к солдатам и офицерам с призывом вступать в ряды своей армии: «Во время трех лет войны, сражаясь вместе с вами на полях Галиции, в Буковине, на Карпатских горах, в Венгрии и Румынии, я принимал часто рискованные решения, но на авантюры я вас не вел никогда. Теперь настала пора, когда я вновь зову вас за собою, а сам уезжаю с первым отходящим поездом в Киев, а оттуда в Псков... Вспомните и прочтите молитву перед боем, — ту молитву, которую мы читали перед славными нашими победами, осените себя крестным знамением и с Божьей помощью вперед за Веру, за Царя и за целую неделимую нашу родину Россию».
Однако возглавить Северную армию, Келлеру было не суждено. Киев, в который он приехал для дальнейшего следования в Псков, оказался замкнут в кольце петлюровских войск – железнодорожное сообщение прервалось.
Среди множества русских генералов, находившихся в то время в столице гетманской «Украинской Державы», наиболее авторитетным, пользующимся огромной популярностью, равно среди офицеров и простых солдат, был Келлер. И старый военачальник, понимая всю важность защиты Матери Городов Русских, не уклонился, несмотря на крайнюю тяжесть ситуации, от предложения своего старого армейского друга генерала Скоропадского. 18 ноября генерал был назначен Главнокомандующим Вооруженными Силами Украинской Державы.
Став Главнокомандующим, Келлер выпустил обращение к населению, в котором фактически объявил, что главной целью видит воссоздание Единой России: «Все, кто любит Родину и стремится к ее воссозданию, будут всеми силами поддерживаться правительством, враги же порядка и спокойствия будут преследоваться беспощадно – ни национальность, ни политические взгляды роли в этом играть не могут и не должны».
Последовательная государственническая линия Келлера не была только словами. Он сразу же развернул беспощадную борьбу с петлюровской агентурой – военная контрразведка начала проводить многочисленные аресты подрывных элементов из числа украинских националистов. Это вызвало поток гневных публикаций в националистической прессе (выходившей в осажденном петлюровцами Киеве беспрепятственно!) и обращений к гетману «национальной интеллигенции» о преследовании «великодержавной военщиной», традиционно невинных во все времена, «анижедетей».
Одновременно в гетманском правительстве все большее недовольство вызывало, открыто выраженное Главнокомандующим, намерение взять в свои руки всю полноту власти не только на фронте, но и в тылу, без чего он считал невозможным подавление мятежа. И, постоянно колебавшийся, гетман, не выдержал давления – 26 ноября Келлер был заменен бесхребетным генералом Долгоруковым.
Когда 14 декабря петлюровцы ворвались в Киев, то генерал отклонил все предложения укрыться в городе и остался в монастырских покоях. Он считал, что русскому генералу стыдно прятаться. Не менее трагическую роль в судьбе Келлера сыграло и то, что, живя представлениями прошедшей эпохи, он до конца не понимал внутреннюю сущность самостийников. Сам, будучи честным солдатом, не осознавал, что никаких законов бандиты не соблюдают, и что такое честь не понимают в принципе. Не понимал, что для них ничего не стоит бессудно убить не только пленного, но и человека, уже не состоящего на военной службе. Убить только за его убеждения.
Урок, совершенно не потерявший актуальности и в наше время для понимания сущности украинских националистов…
Реалисты-немцы не испытывали подобных иллюзий и, глубоко уважая своего былого благородного противника на полях сражений, пытались его спасти. Дважды направлялся автомобиль, чтобы вывезти генерала в германский штаб, но он категорически отказался снять военную форму и надеть немецкую шинель для безопасного проезда по Киеву, в котором оккупанты уже не были полновластными хозяевами.
Келлер не представлял для новой власти никакой опасности, но командир Осадного корпуса полковник австро-венгерской службы Евген Коновалец лично отдал приказ о его убийстве, чем неоднократно потом похвалялся. При этом казнь генерала было обставлена фактически, как ритуальная – у памятника Хмельницкому, под выбитыми словами о Единой Неделимой России, что должно было продемонстрировать судьбу всех защитников общерусского единства.
Бывшего гетманского Главнокомандующего можно было убить без свидетелей на берегу Днепра, пустынных склонах, казармах или тюрьме, но это показательно сделали в самом центре города, под окнами одного из самых больших жилых домов и огромных Присутственных мест.
Келлеровскую наградную золотую саблю с бриллиантами на следующий день сечевики торжественно вручили Коновальцу, как добытый со «славой» военный трофей, а он уже преподнес ее на параде «головному отаману» Петлюре. Параде, символично проведенном на Софийской площади… Редкий случай, когда трусливые убийцы и мародеры, не только не скрывают совершенное подлое преступление, но и искренне считают его высшей доблестью, равной победе в сражении.
Могила Келлера в киевском Покровском монастыре не сохранилась в бурях ХХ века, но навсегда останется в истории подлинный русский рыцарь, для которого не было ничего важнее Великой, Единой и Неделимой России. А память о его палачах, как писал Михаил Булгаков, «да сгинет»…
Дмитрий Тесленко
Читайте нас: