«Эта странная, но великая война»

Российский публицист, блогер и доброволец Павел Раста в Донбассе известен под позывным «Шекспир». В беседе он с виртуозной ловкостью орудует витиеватыми формулировками и сравнениями. Но слушать его приятно не только поэтому. Далеко не каждый боец (а в Донбассе Павел с октября 2014 года) пытается копать столь глубоко, чтобы разобраться в происходящем. Своими наблюдениями «Шекспир» поделился со «Свободной прессой».

— Вы были связаны с движением «Донецкая республика» еще до начала «Русской Весны». Расскажите, что оно из себя представляло? Существовала ли Новороссия как идея до событий 2013−2014 годов?

— Движение «Донецкая республика» было создано 10 лет назад. Я был с ним связан, как с русским подпольем, на бывшей теперь уже территории Украины. Мы активно сотрудничали с Андреем Пургиным, с его людьми. И наша общая мечта совершенно внезапно стала былью. В истории это, конечно, не первый случай: Ленин незадолго до февраля 1917 года говорил, что до революции он не доживет.

«Донецкая республика» тогда и сейчас — это два совершенно разных движения. С тем, которое есть сейчас, я никак не хочу ассоциироваться. Изначальное содержание из ОД «Донецкая республика» было «выпилено» абсолютно. Сейчас это некий клон «Партии регионов» или «Единой России» — типичная постсоветская партия власти, партия чиновников. А тогда всё было иначе. Это была организация героических людей (я бы их назвал классическими революционерами-подпольщиками). Они рисковали жизнью, их сажали в тюрьмы, убивали. И до революции 1 марта 2014 года дожили далеко не все. А те, кто дожили и не сломались, пытались реализовать свои замыслы уже в ходе «Русской Весны». Насколько у них получилось — это мы еще посмотрим, поскольку ничего не закончено. Сейчас в революции происходит некий застой, упадок. Так бывает, ничего не поделаешь.

Фото: из личного архива Павла Расты

— Вы однажды употребили такую формулировку: «…эта странная, но великая война». Что в ней странного, что великого и чего больше?

— Для меня эта война первая. Но те, кто воевали до этого, действительно называют её странной. Сегодняшняя ситуация ни войны, ни мира не даёт понять, по какой модели развивается конфликт, на какую тактическую схему ориентироваться. Непонятно, есть ли у нас тыл и насколько этот тыл нам лоялен, что в этом тылу происходит. Я сейчас не имею в виду Донбасс. Это непонятно нам, русским добровольцам, которые из этого «тыла» сюда приехали, и тем более непонятно местным жителям.

Причина лежит не в военной сфере. Столкновение безыдейности, которая царила на постсоветском пространстве последние 25 лет, с внезапно вспыхнувшей идеей у многих там вызвало некий страх и желание поскорее пригасить пламя, не дать ему разгореться. Хотя разгореться стоило бы. Ведь нынешняя ситуация в перспективе гораздо разрушительнее, в том числе и для нашего «тыла». Там назревает недовольство и обостряются негативные процессы, которые приутихли в связи с патриотическим подъемом.

А величие состоит в том, что это даже не война за Донбасс (такова она лишь по форме). Это война за всю огромную Россию и весь Русский Мир. А по большому счету — война за все человеческое будущее. Здесь реально сталкиваются два огромных идейных пласта, которые противостояли друг другу столетиями: гуманистический и антигуманистический. Сейчас они столкнулись, как две тектонические плиты. Магма хлещет, скалы дробятся! Если победить здесь и сейчас, то можно остановить колоссальную войну.

Но многие отодвигают эту задачу на второй план в угоду своим мелкотравчатым интересам. Думают, что глобальное противостояние их не коснется, рассосется само собой. Типичная реакция чиновников, которые чувствуют себя королями положения и пытаются не реагировать на происходящие исторические процессы. Но это ведь плохо заканчивается. В истории очень часто бывало, что потом эти «короли» дрыгали ножками на фонарных столбах с навеки застывшим выражением удивления на лице. Так произошло, к примеру, в синьхайском Китае.

— Российская империя держалась на позициях православия. В Советском Союзе сакральной идеей стал коммунизм. А как быть с нынешней Россией?

— Российская Федерация государственной идеологии не имеет, она запрещена Конституцией. Для вас это сюрприз?

— Меня интересует, должна ли существовать четкая государственная идеология? Некоторые говорят: честно работай, люби Россию, вот и все…

— Разумеется, должна. Ни одно сильное государство без идеологи не выдержит столкновения с более слабым, но идеологически мотивированным врагом. То, что у современной России не начались большие проблемы, целиком и полностью заслуга крепкого метафизического хребта русского народа, который защищается на неком внутреннем чувстве. А что ему защищать, по большому счету? Какие идеи, какие цели? Наши недоброжелатели внутри России целенаправленно бьют в одну и ту же точку: «А за что ты воюешь? За яхту Абрамовича?». Они ведь могут и достучаться в итоге. Вопросы идеологии далеко не праздные, задаваться ими нужно и в Донбассе, и в России. Иначе идеологический вакуум всё равно кто-то заполнит. Свято место пусто не бывает. Желающих его заполнить, вообще-то, много, и взгляд на большинство из них вызывает нехорошие предчувствия.

Но это ещё не всё. Что нам делать, когда мы, к примеру, пойдем в наступление и будем брать новые города? Разумеется, мы сейчас чисто теоретически это предположим. Там нас встретит зомбированное население (не все, но большая часть). Население с промытыми мозгами, в которые идеология как раз и «прошита». Причём, очень агрессивная и крайне враждебная нам. И с помощью чего прикажете с этим бороться? С помощью магии вуду? Идею может победить только идея. Все остальные средства, допустимые в современном мире, против идеи бессильны. А если предположить самое плохое, к примеру, то, что нечто похожее может предстоять самой большой России? Думать об этом нужно уже сегодня. Хотя, по-хорошему, нужно это было даже не вчера, а позавчера.

— У вас есть ответ на этот вопрос: что делать с враждебным населением отвоеванных городов?

— За них придется бороться. За их умы и сердца. Возможно, слегка пафосно звучит, но по-другому я выразиться не могу. Ведь именно этим занимаются враги (и, в отсутствии реальной конкуренции с нашей стороны, добиваются успеха). Пока они боролись за следующее поколение, вкладывали в него свои людоедские идеи, со стороны официального дискурса России звучали голоса: «Давайте построим экономику, а дальше уже как-нибудь…». В итоге — ни экономики, ни людей.

Война за Донбасс — это божественное провидение в прямом смысле слова. Его великая милость, как бы странно для вас это ни звучало. Если бы нам воздалось по заслугам, то война сейчас была бы не здесь, а по другую сторону «ленточки». А для меня очевидно, что она планировалась. Я видел, как глубоко СБУ загоняло свое жало внутрь русской территории. Как понимать тот факт, что в одном из крупнейших городов Восточной Сибири проходит вечер памяти Степана Бандеры? А что творилось на русском Юге, даже описанию не поддается.

— Вы были участником конференции, посвященной годовщине Донецко-Криворожской Республики. Расскажите, что вы думаете об этом забытом государстве?

— ДКР была альтернативной схемой построения СССР, одной из тех точек сборки, которые начали возникать на пространстве разрушенной Империи. Одна создалась в Москве и Петербурге, другая — там, куда приплыл адмирал Колчак. Создалась точка сборки и в Харькове — так называемая Донецко-Криворожская Республика. Почему я назвал её альтернативной схемой? Потому что ДКР основывалась не на национально-территориальном принципе, а на принципе экономических кластеров. Не зря республику назвали Донецко-Криворожской — к Донецку по названию она никакого отношения не имела, поскольку город Донецк тогда носил другое название. Речь идет о Донецко-Криворожском бассейне, причем даже не угольном, а металлургическом. Угольные шельфы здесь начали разрабатывать уже позднее.

Основатель ДКР Артём, как политический гений-самородок, ухитрился усадить за одним столом все существовавшие тогда политические силы. И они договорились! Поэтому с ДКР так жестко и разобрались. В тот момент уже было принято решение собирать территории СССР по другому принципу. А ничто так не вредит запущенным процессам, как наличие реальной альтернативы.

Донбасс всегда был очень своехарактерным, слегка диссидентствующим регионом. Диссидентсвующим не в том смысле, который придается этому слову сегодня. Я ни коим образом не хочу ассоциировать народ Донбасса с Солженицыным, Еленой Боннер и прочими. Я имею в виду, что местные всегда жили своим умом. И нет ничего удивительного, что альтернативный проект появился здесь. Где же ему еще было появиться?

— Возвращаемся в наше время. Почему у вас трудные отношения с руководством Республики и командным корпусом?

— О чем вы? Я простой ополченец, сержант, никогда не имел отношения к власти ДНР. Ни с кем из этих, несомненно, достойных сударей и сударынь я, слава Богу, не знаком даже близко. Да они как-то и не стремились никогда с нами знакомиться, если уж на то пошло. Скажу иначе: это у них в последнее время осложнились отношения со мной и многими «ветеранами» ополчения. Не хочу особо вдаваться в подробности. Руководству Республики и командованию корпуса желаю счастья, здоровья, а главное — успехов в труде. Те, кто читал Пелевина, меня поймут.

— А что можете сказать об информационной кампании против командира «Востока» Ходаковского?

— Александр Сергеевич Ходаковский — личность очень неоднозначная. Лично у меня к нему отношение не просто сложное, а очень сложное. К числу его поклонников я никогда не относился. Но в некоторых случаях личные предпочтения не играют роли. Против него сейчас развязана информационная и политическая кампания на полное истребление. Причина вполне понятна. Несмотря на то, что Ходаковский до последнего не лез в политику, многие видят в нем политического конкурента.

Почему? Объясню с позиции простого бойца. Ходаковский — единственный из крупных полевых командиров, кто реально заботится о своих парнях, о семьях погибших, о потерявших здоровье. В его «Востоке» несколько сотен «двухсотых», и семью каждого из них «Восток» не забывает. Более того, «Восток» помогает семьям погибших из других подразделений. Я такие примеры тоже знаю, хоть они и не афишируются. Как думаете, будет у такого командира популярность среди военных и среди гражданского населения? И это с учётом того, что популярность его оппонентов, которые нынче «при рычагах», рухнула настолько, что снизу скоро «укропы» стучаться начнут.

Какими методами действуют против Ходаковского? С моей скромной точки зрения — самыми омерзительными. Два примера. В Донецке есть микрорайон Октябрьский. В результате боёв — это практически зона из фильма «Сталкер». Туда транспорт не ходил года полтора. И когда после Минска-2 закончились активные боевые действия, местное население просто умоляло пустить в микрорайон хоть что-нибудь. «Восток» (или, если быть точным, «Патриотические силы Донбасса» — его политическая структура) за свои деньги пустил несколько маршрутных автобусов. Что бы вы думали? Эти маршрутки просто запретили. Октябрьский, так не доставайся же ты никому! Те же самые «Патриотические силы Донбасса» поучаствовали в организации детского турнира по боевым единоборствам. Эти соревнования отменили уже тогда, когда они проходили, когда дети уже вышли и начали выступать. Я бы сказал, как это называется, но знаю, что ваше издание не приветствует ненормативную лексику.

Политическая конкуренция — это только один аспект. Дело еще и в том, что бригада «Восток» долгое время являлась здесь единственный идеологической структурой. А многим это не нравится. Есть еще и экономические интересы некоторых групп, но в это вдаваться не буду.

Хочу четко указать: я не сторонник Ходаковского, никогда им не был и вряд ли когда-нибудь буду. У меня к нему тоже много вопросов. Но я стараюсь быть объективным. А объективность диктует свои правила. И чьи-то политические игрища к ней отношения не имеют. Помимо всего прочего хочу сказать, что с парнями из «Востока» я вместе стоял на передовой. И для меня это очень мощный дополнительный фактор к тому, чтобы быть предельно честным в данном вопросе. Кто был на фронте — тот меня поймёт. Извините, солдатскую честь никто не отменял.

— Какие задачи выполняет Республиканская Гвардия ДНР? Чем отличается от других подразделений?

— Республиканская гвардия — очень интересное образование. В неё изначально собирали все добровольческие формирования, идейные группы. Я служил в подразделении «Варяг», где около половины личного состава было добровольцами из большой России. К гвардии нас присоединили в январе 2015 года, на следующий день после начала зимней кампании, и сразу же отправили на фронт. Республиканская гвардия подразумевалась как самая боеспособная единица наших вооруженных сил. Она подчинялась непосредственно Захарченко. Но затем части Республиканской гвардии начали присоединять к армейскому корпусу (в том числе и мой 5-ый БТГр). Хотели присоединить все, но не стали. Сегодня гвардия по своему составу очень изменилась.

— Как вы можете оценить те мероприятия, которые сегодня проводятся для усиления обороноспособности республики?

— О каких мероприятиях идет речь? Возможно, вы говорите о недавних боях за транспортную развязку в Ясиноватой: когда те части, которыми по политическим причинам заменили бойцов «Востока», не очень успешно справились со своими задачами и на позиции опять вернули «Восток». Это, несомненно, укрепило обороноспособность республики. (смеется)

— Вы также один из создателей «Международной федерации независимых журналистов». Расскажите о мероприятиях, которые проводились в рамках этого проекта.

— Это были круглые столы по идеологии. Вызваны они были той насущной необходимостью, о которой мы уже говорили. «Русская Весна» была идеологически очень накаленным явлением. Народ поднялся не за миску похлебки, им двигала идея. Поэтому и война имеет очень накаленное идеологическое содержание. Когда с нашей стороны идеологию пытаются вычеркивать, хочется спросить: «Вы что, войну проиграть хотите?»

Идеологию создать невозможно. Любая искусственно созданная идеология нежизнеспособна. Поэтому то, чем сейчас занимаются некоторые местные деятели в некоторых местных высоких кабинетах, даже не смешно — это грустно. Идеология должна вызывать внутренний отклик, и этот отклик не должен быть ни смехом, ни матерным ругательством.

Чем занимались мы? Нашей целью было выделить и описать идеи, которые на самом деле двигали людьми во время «Русской Весны», чтобы далее с ними работать. Своей цели мы достигли. Мы выпустили итоговый документ «Русский остров». В нем было выделено 5 основных столпов, на базе которых имеет смысл вести какое-то идеологическое строительство.

После серии круглых столов я и Надя Инди покинули «Международную федерацию независимых журналистов» по причинам, которые к идеологическому строительству отношения не имеют. Организация существует по сей день. Дай Бог здоровья и успехов тем, кто в ней сейчас находится. Но мы решили пойти своим путём.

— Можете рассказать, какие проблемы затронуты в вашей книге «Рубикон», которую вы написали еще до войны?

— Спектр проблем там был затронут широчайший. А книга все о том же — об идеологическом строительстве в России и возможных путях его развития.

В первой части я, к примеру, детально рассмотрел советский проект. Для того, чтобы сегодня в России создавать что-то новое, нужно понять, почему не устояла предыдущая версия Империи.

Во второй части «Рубикона» поднимались идеологические проблемы, существующие в русском национальном и патриотическом движении. Многое людям приходилось буквально разжевывать: что такое национализм, что такое социализм, что такое фашизм. Чем национализм и фашизм отличаются друг от друга и почему настоящий националист фашистом быть не может? В нашей постмодернистской реальности подмена понятий вошла в такой плотный обиход, что от некоторых понятий приходится буквально «отрубать» наслоения ложных смыслов.

К чему приводит такая путаница? К тому, что с одной стороны стою я, а с другой — батальон «Азов», где тоже есть русские националисты (вернее, те, кто себя так именуют). Одной из целей книги «Рубикон» было показать таким людям, что они не правы. И что они кто угодно, но только не русские националисты. Ну, как может быть русским националистом особь, воюющая против русского народа на стороне его врагов? А ведь это — как раз результат такой многолетней подмены понятий, фальсификации смыслов и промывания мозгов.

— Что думаете о паспортах ДНР, выдачу которых анонсировали недавно?

— Когда я только сюда приехал, моим первым желанием было получить гражданство Донецкой Народной Республики (на что я имею полное право по всем военным традициям и нормам). С другой стороны, когда коту нечем заниматься, он занимается личной гигиеной. Все «шевеления» вокруг паспортов — это та самая кошачья гигиена. Для чего на это тратить деньги, которых и так нет, обнадеживать народ, когда с этими паспортами можно будет ездить в лучшем случае в Ростов-на-Дону? Прежде решите вопрос с юридической базой, со статусом непризнанного государства, который вы обещаете решить уже полтора года. Кто их признаёт, эти документы? Россия? Хорошо, покажите хоть один юридически достоверный акт, на основании которого можно это утверждать. Мне это всё не близко ещё и потому, что я всегда был, есть и буду сторонником национального воссоединения с Россией. Но раз уж они взялись за это — так хотя бы делали нормально. В советское время была такая аббревиатура — ИБД (имитация бурной деятельности). Сейчас происходит нечто похожее.

— Знаю, что вы любите поэзию. Изменилось ли ваше восприятие отдельных авторов и произведений после того, как вы взяли в руки оружие?

— Ну, скажем так, оно сильно обострилось. Настоящая поэзия имеет много общего с войной. Поэзия несет в себе богатейшее эмоциональное и энергетическое ядро. И некоторых поэтов я понял, уже находясь здесь. Например, ныне мало известногоЭдуарда Багрицкого — поэта-одессита и, что самое интересное, чекиста (эдакий постмодерн за 50 лет до появления постмодерна). Мои собственные стихи тоже изменились. По большому счету, война меняет все, как и любая экстремальная обстановка. А война — это самая экстремальная обстановка из всех возможных.

Алексей Ильяшевич

Фото в открытии статьи: из личного архива Павла Расты