Слово «реформы» несет в нашей стране отрицательный оттенок. Между тем, в Китае это слово такого оттенка не имеет. Почему? Потому, что итоги реформ разные. Разные личности их осуществляли, разные цели перед собой ставили.Но если с реформами 90-х годов нашему народу все более менее ясно, то более ранние попытки реформ мало известны сегодня и не получают ни освещения, ни должной оценки. Между тем, именно там кроется ответы на многие вопросы. Колоссальный удар по экономике СССР нанесла реформа Косыгина, которую правильно нужно называть «реформой Либермана». По имении её настоящего автора — Евсея Григорьевича Либермана. И суть реформы, полностью поменявшей экономический уклад СССР и дальнейшая судьба её автора Либермана, наводят на мысль, что все эти «реформы» 1965 года не были случайной ошибкой.
А стали первым шагом на пути уничтожения нашего государства Горбачевым и Ельциным.
Реформы Косыгина или реформы Либермана
«Вы совсем отказались от такого меча, как Сталин, выбросили этот меч. В результате враги подхватили его, чтоб им убивать нас. Это равносильно тому, как говорит китайская пословица, чтобы, подняв камень, бросить его себе на ноги».
Мао Цзэдун по поводу XX съезда КПСС, 23 октября 1956 г.
Либеральные экономисты, говоря о причинах распада СССР, часто упоминают так называемую «административно-командную систему управления экономикой», которая являлась «страшно» неэффективной: дефицит товаров народного потребления, неэкономное и расточительное производство, плохая система распределения. Оставим за скобками, что либеральные экономисты значительно сгущают краски. Признаем, все-таки те недостатки, которые они проецируют на все годы существования СССР, имели место в последние десятилетия существования Союза. Только вот действительно ли это недостатки административно-командной системы, созданной Сталиным?
Начать необходимо с того, что экономическая система СССР в разные годы его существования имела значительные отличия. Так, экономика НЭПа существенно отличалась от экономической системы индустриализации и послевоенной сталинской экономики. Хрущевская система экономических отношений отличалась от брежневской и «перестроечной».
Кратко напомню, в чем заключалась суть послевоенной сталинской экономики. После войны был взят курс на построение такой экономики, где отрасли дополняют друг друга. Работал принцип общегосударственного хозрасчета. Проще говоря, народное хозяйство страны представляло единый организм. И если, например, сталелитейные заводы работали с нулевой рентабельностью, то их продукция, используемая в машиностроении, благодаря низкой стоимости, позволяла выпускать высокорентабельные конечные изделия. В результате все народное хозяйство работало «в плюс» и, самое главное, в стране не было кризисов перепроизводства, все силы работали над главной целью – сверхзадачей, поставленной Правительством. Будь то победа в войне или полет в космос.
При этом, предприятия и отрасли народного хозяйства ставились в такие условия, что был выгоден научно-технический прогресс – использовался механизм снижения цен. Как он работал, хорошо описано здесь, приведу отрывок, необходимый для понимания:
«Государственным планом предприятию устанавливался на год выпуск продукции (по её видам) определённого качества и по заданной цене, которая покрывала издержки производства и обеспечивала некоторую прибыль. При этом себестоимость (издержки) и прибыль не были связаны между собой. Прибыль просто означала разницу между ценой и себестоимостью. Руководство и весь коллектив предприятия нацеливались на снижение себестоимости продукции, успехи в этом отношении поощрялись материально.
Допустим, завод выпускает легковые автомобили. Себестоимость автомобиля составляет 5000 рублей. Допустим, что доля прибыли от себестоимости определена в 20 процентов. Следовательно, прибыль с каждого автомобиля равна 1000 рублей. А продажная цена автомобиля составит 6000 рублей.
Теперь предположим, что коллектив завода, введя технические новшества и организационные чудеса, снизил себестоимость автомобиля в два раза, — она составила 2500 рублей. А что сталось с прибылью?
При сталинской модели прибыль определялась как разность между «твёрдой» на какой-то период ценой и получившейся себестоимостью. Поэтому прибыль увеличилась бы на эту самую величину снижения себестоимости и достигла бы 3500 рублей. На этом уровне она сохранялась бы до конца года, завод процветал бы.
Это очень важно для понимания.
В сталинской модели экономики увеличению прибыли никакого планового значения не придавалось, а увеличить её можно было только двумя путями: через наращивание выпуска продукции по сравнению с планом и через снижение себестоимости. В конце года подводились итоги работы предприятия и фиксировалось новое, сниженное значение себестоимости. К этой величине добавлялась прибыль и получалась новая, уменьшенная цена продукции. В данном примере установленная новая цена на автомобиль равнялась себестоимости 2500 рублей плюс, допустим, те же 20 процентов от неё в качестве прибыли, итого 3000 рублей. Значит, потребитель (народное хозяйство) от покупки каждого автомобиля по сравнению с прежней ценой получил бы выгоду в 3000 рублей. Именно снижение себестоимости продукции создавало возможность снижения цен на неё.
Наряду с этим, нужно сказать, что в сталинской экономике Госплан жестко контролировал производство важнейших для народного хозяйства изделий в штуках. Плановые показатели спускались сверху. Уже при Хрущеве, Госплан существенно снизил количество планируемых по номенклатуре показателей и заменил их на планы «по валу». К примеру, раньше было – 1000 штук конкретных изделий, а теперь продукции на 1000000 рублей. Надеюсь, читатель понимает разницу в этих показателях. Если нет – поясню. При Сталине предприятиям планировали выпуск продукции, а не количество денег, которое они должны за нее выручить. А значит не было смысла задирать цены – наоборот работал механизм, когда было выгодно их снижать.
Еще раз хочу подчеркнуть самое важное. Экономика Сталина была нацелена на развитие всего народного хозяйства в комплексе (народнохозяйственный хозрасчет). Все отрасли были взаимоувязаны. Руководящим органом по планированию основных показателей, к которым необходимо стремиться, был Госплан СССР. Плановая система непрерывно совершенствовалась.
Но уже в 1957 – 1959 гг. реформы хрущевцев внесли столько «принципиальных новшеств» и «прогрессивных нововведений», что к 1965 году экономика СССР погрязла в «многочисленных проблемах, [стала] испытывать удары тяжелых диспропорций; более того, возникла угроза подрыва самой управляемости социальных и хозяйственных процессов, что в виде особенно тревожных сигналов проявилось в затруднениях 1962—1963 гг».
Более подробно о сталинской экономике и об изменениях, внесенных хрущевцами, рассказывают материалы Валерия Антольевича Торгашева и другие материалы. Мы же сейчас рассмотрим экономические реформы, прошедшие уже после Хрущева. Судьбоносной и в определенной степени – роковой, стала реформа, проведенная в 1965 году и получившая в отечественной историографии название – «косыгинской реформы». По имени председателя Совета Министров Алексея Николаевича Косыгина В западных источниках ее называют «реформой Либермана». (О личности самого Евсея Григорьевича Либермана мы поговорим в следующем материале).
Суть «преобразований» заключалась в следующем. Предприятиям предоставлялась хозяйственная самостоятельность: снижалось (и без того сниженное хрущевцами) количество обязательных к исполнению плановых показателей. Вместо показателя валовой продукции, как главного критерия эффективности предприятия, главным критерием стала прибыль, рентабельность и показатели реализованной товарной продукции. Все это, в теории, должно было способствовать научно-техническому прогрессу, повышению качества изделий, росту производительности труда. Кроме этого, предприятиям самим предлагалось планировать свое развитие и отправлять проекты планов развития «наверх». Заводы теперь могли сами определять методы выполнения производственного плана, численность своих работников, среднюю заработную плату и производительность труда. Либерман считал, что планировать такой показатель как себестоимость не нужно, так как ради его достижения, предприятия преднамеренно шли на ухудшение качества продукции, выпускали товары, не нужные потребителю (Это стало возможно после 1957 – 1959 гг.), но сам показатель себестоимости – сохранили. По сути, это были рыночные преобразования.
Реформа готовилась еще Хрущевым и была призвана «решить» проблемы экономики, созданные самими хрущевцами и их первой «перестройкой». Еще в 1962 год Хрущев разрешил экономический эксперимент по концепции Либермана. Были выбраны два предприятия швейной промышленности (фабрики «Большевичка» в Москве и «Маяк» в Горьком), Западный угольный бассейн на Украине, а также ряд транспортных предприятий. Что интересно, Косыгин долгое время сопротивлялся проведению этого эксперимента. Почему дальше он поддержал реформы, это большой вопрос. Возможно, отчасти это было вызвано «успешными» результатами эксперимента. Однако такие результаты стали возможны потому, что предприятия откровенно пользовались несовершенством производственных отношений и попросту «снимали сливки». Другими словами, все народное хозяйство было связано плановыми показателями, а предприятия, находящиеся в условиях эксперимента, имели хозяйственную свободу. Нечто подобное будет происходить в перестройку, когда из экономики различными «эффективными» кооперативами будут выводиться денежные средства, завышаться цены на продукцию, что не могли сделать государственные предприятия.
Текст официальных постановлений и стенограммы Пленумов ЦК, интересующиеся с легкостью найдут в интернете. Я же кратко постараюсь рассказать основные реальные результаты проведенных преобразований.
Во-первых, фактически произошла деформация главных целей, которые преследовали предприятия. Главным стало – извлечение прибыли. Прибыль продолжала образовываться как процент от себестоимости. То есть, чем выше себестоимость, тем выше прибыль. Так включился механизм затратной экономики. Поясню, как это работало на примере, приведенном выше:
«Снизил коллектив себестоимость автомобиля в два раза – с 5000 до 2500 рублей – уменьшилась и его прибыль с 1000 до 500 рублей. Увеличить прибыль за счёт произвольного повышения цены автомобиля тоже нельзя: цена должна быть равна себестоимости плюс 20 процентов от неё, то есть 3000 рублей.
Итак, при снижении себестоимости автомобиля вдвое цена его будет одинаковой как при прежней, так и при новой модели – 3000 рублей. Но при прежней модели прибыль предприятия составляла 3500 рублей, а при новой – всего 500 рублей. А за счёт прибыли содержались детские сады, спортивные сооружения, базы и дома отдыха, строилось жильё и пр. Значит, при новой модели подрывались возможности социального развития предприятия. В результате все, кто раньше за снижение себестоимости и цены поощрялся, теперь стали за это материально наказываться. Ясно, что коллектив при новой модели бороться за снижение себестоимости не будет, а значит, исчезла и возможность снижения цен. Потеряли и коллектив завода, и потребитель продукции, и государство, и население».
Из этого исходило второе следствие. Предприятиям стал невыгоден научно-технический прогресс. Зачем уменьшать затраты на производство, если можно планомерно увеличивать себестоимость конечной продукции? Поэтому, под различными предлогами, коллективы предприятий старались замедлить внедрение новых технологий. Старые технологии способствовали процветанию – росла себестоимость и прибыль.
Третье следствие, выходящее из первого и второго, заключалось в прекращении реального роста производительности труда. Зачем повышать производительность труда, если ее целью является снижение затрат ресурсов и времени на единицу продукции? Предприятие заинтересовано в росте стоимости продукции. Приведу пример из статьи (к сожалению, она так и не была опубликована) Виталия Федоровича Быкова, моего университетского преподавателя, который 11 лет находился на руководящих партийных должностях управления промышленностью г. Комсомольска-на-Амуре. Он был на практике знаком с результатом реформ:
В. Ф. Быков на встрече с космонавтом В.В. Рюминым, 1982 год, г. Комсомольск-на-Амуре
8 апреля 1978 г. приезд Л.И. Брежнева в г. Комсомольск-на-Амуре
«Интерес к увеличению стоимости привел к варварскому расходованию материальных ресурсов, ибо стоимость прирастала затратами прошлого труда. Например, металлургические предприятия были заинтересованы выпускать прокат, содержащий как можно больше металла, т.е. по максимально допустимой толщине. Затем из этого проката, диаметром 100 или даже 200 мм точился вал для какого-нибудь дымососа или компрессора диаметром 50 или 25 мм».
Четвертым следствием стало снижение количества произведенной продукции в натуральной форме. Что называется в штуках. Ведь при росте себестоимости изделий и количества, затраченных на их производство материалов, постепенно падало реальное количество выпускаемых изделий: «…валовой общественный продукт и национальный доход страны увеличились в 1985 году по сравнению с 1965 годом в 2,8 раза (от себя добавим — в денежном выражении). Но за этот период на каждый рубль национального дохода и валового продукта уменьшилось производство зерна, мяса, молока, овощей, тканей, обуви и ввод жилья в 2 раза, а картофеля — в 4 раза в натуральном выражении».
Что получалось в итоге? Официальная статистика ежегодно фиксировала прирост производительности труда в масштабах страны. Но большую часть этого роста давало банальное завышение стоимости выпускаемой продукции. В. Ф. Быков приводил пример:
«…Что это был за «рост» первых двух пятилеток после реформы покажем на примере одной из подмосковных текстильных фабрик, на которой посчастливилось побывать автору в 1971 году. Руководство фабрики бойко рассказывало о том, как они за 5 лет увеличили объем производства, естественно в стоимостной форме, в 2 с лишним раза и производительность труда в 2 раза. На вопрос: как им удалось поднять в 2 раза производительность труда, не меняя оборудование, не внедряя никаких новых технологий и не сокращая промышленно-производственный персонал, выяснилось следующее. В предыдущую пятилетку фабрика выпускала легкие ткани — ситец и сатин. В результате реформы перешли на дорогие и тяжелые ткани — шерсть и сукно. Естественно, станки стали вращаться медленнее: вместо 1 млн. погонных метров в смену лёгких тканей стали производить 700-800 тыс. метров тяжелых тканей. Как видим реальная производительность труда упала на 30-20%. Но стоимость одного метра тканей увеличилась в 2-3 с лишним раза и вместе с ней (стоимостью) повысилась в 2 раза производительность труда. Вот вам и рост производительности труда в 2 раза в стоимостном выражении».
Но это было не самое страшное, самым печальным было другое: народное хозяйство стало неуправляемым. Экономика стала работать не как единый организм, а как совокупность предприятий, преследующих свои местечковые интересы, а не целой страны – системы. Преобладающим стал хозрасчет отдельного предприятия. Сокращение реального производства при одновременном «выполнении» плана в стоимостных показателях привел к скрытой инфляции в виде товарного дефицита – доходы населения, благодаря премиям и росту зарплат стали существенно выше реальной производительности труда. Возникла нехватка товаров народного потребления (особенно дешевых изделий, которые были нужны населению, но их небольшая стоимость мало интересовала предприятия). Это вызвало растущее недовольство населения. Резко упала дисциплина поставок. Серьезный удар был нанесен по межзаводской кооперации. Ведь машиностроительное производство это не один большой завод, который делал все сам. В производстве машин и оборудования участвовали сотни смежных заводов. Недопоставка «копеечного» изделия, являющегося комплектующим для другого завода, зачастую останавливала целые конвейеры. В производстве любого сложного изделия – бульдозера, комбайна, станка участвуют десятки и сотни поставщиков:
«…Ревденский завод по обработке цветных металлов в Свердловской области недопоставил Казанскому производственному объединению «Теплоконтроль» 19 тонн бронзового проката для изготовления пружин к манометрам. Цех, выпускающий эти изделия, постоянно лихорадило, он неоднократно останавливался. Без четырехкопеечной пружины нельзя сделать манометр. В результате в 1982 году объединение недодало своим заказчикам 428 тысяч манометров. У «Теплоконтроля» 18 тысяч потребителей. Многие из них недополучили необходимые им приборы. В числе пострадавших оказались Ковровский экскаваторный, Алапаевский станкостроительный, Барнаульский аппаратно-механический заводы, московский завод «Рассвет» и многие, многие другие... Цена манометра 4 рубля 70 копеек. Но срыв его поставок ведет к тому, что большое количество экскаваторов, станков и другого оборудования стоимостью в десятки тысяч каждое своевременно не поступает заказчикам, давая тем самым всё новые и новые импульсы для продолжения цепной реакции сбоев и простоев».
В итоге заводы, которые не могли завершить производство и получить прибыль, теряли премиальную часть, что вызывало массовую текучесть кадров из-за низких заработков. Люди шли за лучшей долей на другие предприятия. В какие расходы выливалось народному хозяйству подобная «рыночная эффективность» каждого отдельно взятого предприятия, надеюсь, объяснять не нужно. Вместе с этим, экономическая модель, созданная Сталиным, имевшая опыт реализации масштабных национальных проектов была настолько прочной, что подобные «реформы» крайне медленно подтачивали ее. По сути, мы до сих пор мы пользуемся ее достижениями…
Безусловно, сильное государство не давало быстро увеличивать прибыль предприятий, а также допускать быстрый рост себестоимости изделий. Если какой-то завод слишком быстро увеличивал свои затраты, то это включали в план и премирования не полагалось. Хозяйственные руководители это быстро усвоили, и процессы дезорганизации экономики получались медленные. Именно тогда в голову хозяйственных руководителей начал проникать вопрос, а не «реформировать» ли политическую систему, чтобы обогащаться можно было быстрее? Так начала формироваться перестроечная «элита», на которую впоследствии стал опираться Горбачев.
Страна, благодаря проведенной реформе, утратила перспективу. Множество советских граждан постепенно разочаровывалось в пропагандируемых идеалах. Это было понятно. Если на словах, говорили об ускорении научно-технического прогресса, рационализации, экономии, а фактически реальная рационализация производства была просто невыгодна и никак не поощрялась. Данное явление позднее назвали уравниловкой. Это гасило творческий потенциал и вызывало апатию у людей. Напротив, те, кто мог грамотно осуществлять «рационализацию» в сторону увеличения стоимости (в основном это было руководство предприятий), процветали. Фактически это было узаконенной формой вредительства и способствовало отбору на руководящие должности беспринципных людей с обывательской психологией, из которых впоследствии вырастут олигархи и прочие «эффективные менеджеры». Процесс деградации советской элиты значительно ускорился. Мао Цзэдун, говоря, что «советские ревизионисты» занимаются реставрацией капитализма и предали идеи Сталина, оказался полностью прав.
Подведем краткий итог. В 1965 году в советское народное хозяйство были внедрены элементы рыночного хозяйства, которые в итоге значительно дезорганизовали экономику СССР, затормозили развитие научно-технического прогресса, вызвали дефицит и имели другие негативные последствия. Если говорить экономическим языком, то к 1985 году у нас была не административно-командная экономика, а «система децентрализованного воспроизводства краткосрочной прибыли на базе обособленного предприятия». Эта архаичная либерально-экономическая модель действует в головах многих наших экономистов и поныне. Разве не либералы говорят нам, что необходимо все приватизировать, разделить? Что каждое отдельное предприятие должно быть экономически обособлено и «экономически эффективно»? Что госкорпорации неэффективны? К чему это приводит – может подсказать опыт реформы 1965 года.
И самый главный вопрос к либеральным экономистам. Почему они лукавят? Ведь, говоря о «дефиците», «неэффективности», «расточительности», они характеризуют не плановую экономику СССР, а то, что принесли «рыночные преобразования». Нужно говорить правду, уважаемые
Читайте нас: