Самолет Ил-2, вполне заслуженно прозванный «летающим танком», в годы Великой отечественной использовался, прежде всего, по своей основной «специальности» - в качестве штурмовика. Но была у Ил-2 и другая воздушная «профессия» - артиллерийский корректировщик - разведчик. Такой вариант машины именовался Ил-2 КР.
Константину Ивановичу Миненкову (сайт «Я помню») в годы войны довелось пилотировать такой самолет: «Зимой 1943-го меня направили в формировавшуюся в городе Петровск Саратовской области 62-ю отдельную корректировочную эскадрилью. Надо сказать, что специальной подготовки мы не проходили, просто направили и все. Оттуда мы через Тамбов, Москву в Вязьму полетели на фронт. В Смоленске, из четырех эскадрилий 62-ой, 45-ой, 32-ой и еще одной, в каждой из которых было по пять самолетов, сформировали 117-й Корректировочный разведывательный авиационный полк».
О воздушной машине, на которой он воевал, мнение у пилота сложилось хорошее: «После СБ, Ил-2 поменьше и попроще в управлении. Он мог прощать грубые ошибки, которые СБ не прощал…Тебе на Ил-2 сделают в крыле дыру в метр, а он все равно прет. До аэродрома точно дойдешь, сядешь». Быть сбитым на Ил-2 или получить ранение Константину Ивановичу не пришлось, хотя попадания в его самолет бывали.
Вместе с пилотом на задание вылетал второй член экипажа: «Сзади вместо стрелка сидел штурман-корректировщик с радиостанцией РСБ-3БИС, и в фюзеляже стоял фотоаппарат. Штурманы заканчивали артиллерийские школы. Это были квалифицированные артиллеристы в звании «лейтенант» с мизерной штурманской подготовкой».
В 1943-45 годах, когда воевал Константин Миненков, истребители уже могли обеспечить прикрытие воздушных корректировщиков: «Мы действовали одиночными самолетами обычно под прикрытием истребителей. В полку была своя истребительная эскадрилья, но иногда нас прикрывали истребители из истребительных полков. В том числе и Нормандия-Неман». Очень своеобразно французские союзники отметили освобождение своей столицы: «Помню, мы стояли на аэродроме в Алитусе, когда союзники освободили Париж. Французские летчики подкупили наших зенитчиков, охранявших аэродром, и те давай палить в небо. Наш командир полка бегает, кричит: «Прекратите стрелять! Сейчас немцы прилетят и нас разбомбят!».
Пилоты в корректировочном полку в самом прямом смысле слова рвались на задание: «Летчики в очередь стояли за боевыми вылетами. Обижались, если кто-то вне очереди летал». Боевым признавался вовсе не каждый совершенный вылет: «В задании указывалось, что это - боевой вылет, но его засчитывали, только если ты выполнил поставленную задачу. Бывало такое, что не засчитывали. Например, связь работает плохо. Один раз полетели на корректировку, а наши продвинулись и корректировать нечего. Получается не боевой вылет. У нас в этом отношении было строго, поскольку мы были под контролем артиллерии. Они тут же позвонят, если что-то не так. А в авиации - там бордель был хороший».
У корректировщиков были три основные задачи: «Во-первых, визуальная разведка. Во-вторых, фотографирование и, в-третьих, корректировка артиллерийского огня».
Задания различались по степени сложности и опасности для экипажей: «Что такое полеты на корректировку? Я иду вдоль линии фронта над своей территорией на высоте 600-1000 метров, а штурман по рации корректирует огонь артиллеристов. Тут важно идти немного с наклоном, чтобы штурману хорошо были видны разрывы снарядов. Самое неприятное задание - это фотографирование. Обычно фотографировали передовую. Для этого набирали высоту полторы-две тысячи метров. Штурман включает фотоаппарат и тут уже я должен лететь не шелохнувшись. Вокруг шапки разрывов, снарядные трассы, а я не имею право маневрировать - съемки не будет, планшет смажется. Из таких полетов обычно дыры привозили, а иногда и экипажи гибли. Теряли экипажи… И от зениток и от истребителей, хотя и не так, как в штурмовой авиации».
Запрет на «обработку» немецких позиций пилоты нередко нарушали: «Бомбы и РС-ы нам не вешали, но пушки заряжали. Стрелять по наземным целям нам запрещалось, но мы были молодые, воинственные, так что нередко обрабатывали передний край, хотя потом и получали нагоняй от командира полка».
Полученные в разведке данные было еще необходимо доставить артиллеристам: «Всего я сделал семьдесят восемь боевых вылетов и около четырехсот вылетов на У-2. Я на нем хорошо летал. Разведданные привезут с вылета. Пленку проявят, планшет склеят, и я его на У-2 везу в штаб артиллеристам. Садился на самых маленьких площадках. За все время только раз винт сломал - не хватило площадочки - тормозов-то на самолете нет». Во время одного из таких полетов на У-2 Константин Иванович «нарвался» на гнев Василия Сталина: «Отвозил планшет на другой аэродром. Прилетаю. Заруливаю мимо стоянок лавочкиных и Ли-2 прямо к штабной землянке. Около нее развернулся. Газку дал, чтобы прожечь свечи. Вылез и пошел в землянку. А там какой-то офицер - как матом на меня попер! Оказалось, что в землянке было окно без стекла. Они там карты разложили, выбирали место, куда посадить полк, а я им винтом песочку подсыпал. Потом уже мне сказали, что это Василий Сталин».
Если потери у разведчиков – корректировщиков были меньше, чем у штурмовиков, то и награждали их скупее: «Мы же подчинялись артиллеристам Самолеты, горючее получали через Воздушную армию, а командовала нами артиллерия. Бывало, прилетишь самолеты получать в Куйбышев. Встречаешь там ребят-штурмовиков, с которыми вместе учился. У них по 50-60 вылетов, как и у меня, а грудь вся в орденах. Их награждала Воздушная армия. А нас награждала артиллерия. Операция прошла - они своих наградили, потом вспомнили, что у них еще летчики есть. Что осталось, то и подбросят. Хотя тогда мы не думали об орденах».
Но, несмотря на такую систему награждения, Константин Иванович Миненков получил за выполненные им 78 боевых вылетов ордена Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны второй степени…
Подпишись: