Донбасс шел не за идеей
Советский Союз сгустился на востоке Украины, как остатки тумана в расселине, куда не долетает свежий ветер. Переодевшись и выучив слова «бартер», «вайфай» и «бутик», жители региона мало изменились внутренне. Этот внутренний советский человек все еще жив, готов бороться с фашистами, обвинять в порочности Госдеп и слепо доверять слову своих вождей, при этом боясь их и презирая». Это цитата из книги украинского журналиста и писателя Максима Бутченко «Художник войны», который на днях представил в Вильнюсе свою книгу.
Ее герои — два брата, которые оказались по разные стороны фронта. Один работает шахтером и поддерживает сепаратистов. Другой — давно живет в Киеве, сторонник Майдана и официальных украинских властей. Перед презентацией книги Бутченко дал Delfi интервью, в котором рассказал о Донбассе и менталитете жителей этого региона Украины.
Delfi.lt: О чем вы хотели рассказать в своей книге?
Книга направлена на три категории читателей. На жителей Украины, жителей Донбасса и на жителей России, которые должны понять, что вся эта авантюра с «Русским миром» заранее провалилась, потому что построена на других принципах, нежели даже внутри России. Донбасс шел не за идеей, а шел из-за еды. И последняя категория — это жители ближнего зарубежья, которые смогут понять, к чему могут привести последствия продвижения «Русского мира» на их территорию и как это может отразиться на их жизни. Поэтому «Художник войны» — это рассказ о маленьких людях, которые стали частью большой истории, отображением этой истории, потому что правда находилась в самом низу.
— Что такое Донбасс? Часто можно услышать, что это особый регион, как можно охарактеризовать мышление людей, которые там живут?
Это отличается в корне от того, с какой формулировкой выходили из Союза на Западной Украине. В Западной Украине это был этап решительной борьбы за независимость, право нации на самоопределение и в силу исторических традиций, это была некая победа патриотических сил. На востоке это было желание перехода к другой жизни. Донбасс — это сосредоточение крупных промышленных предприятий, но они в большинстве, особенно угольные предприятия, работают по технологиям шестидесятых годов с чрезвычайно тяжелыми условиями труда, которые в советское время довольно достойно оплачивались. Но произошел слом, нарушились экономические связи и началась депрессия. Все это разрушилось и возник дисбаланс, когда человек работает сумасшедшим трудом (я сам видел, как здоровые мужики добывают уголь, теряя сознание). Все это влияло на психологический фон. Было так, что они работают в чрезвычайно опасных условиях, а эти условия никак не компенсируются. И в середине девяностых мы получали зарплату мукой, сахаром. На это и жили. Постепенно наладились выплаты в денежном эквиваленте, но не изменилась психология. И в начале девяностых годов было заложено чувство надломленности и обиды.
— Обиды на что?
— Обиды на государство как таковое, потому что оно не смогло обеспечить условия труда и все остальное. Это связано с представлением о том, что государство — это некий монстр, исполин, который должен обеспечить все, а мы — лишь винтики. Такое происходило в девяностых. В 2000-ом образовалась Партия регионов и больше 15 лет она властвовала на Донбассе. Получилась некоторая резервация. Т.е. власти менялись, приходили президенты, но на местах ничего не изменялось. Приходил в «помаранчевый период» губернатор и менял только верхушку, вся вертикаль оставалась прежней. Поэтому произошла консервация, и настроения, о которых я говорил выше, остались.
Плюс так и не был найден этнический, национальный идентификатор. Люди не могли определить, что такое культура Донбасса. А это один из основных элементов, который должен быть связующим в этом регионе. Особенно это касалось старшего и среднего поколения. Именно они были драйверами всего сепаратистского движения. Другой момент — Оранжевая революция. Понятно, что Партия регионов, во главе которой стоял Виктор Янукович, этого не хотела и шахтеров начали свозить на «шахтерские майданы», как мы их называли. Им платили по 100 долларов, это были огромные деньги в 2004 году. Я не поехал, это было против моих внутренних убеждений. Многие поехали, и это были маленькие шаги, которые выстроились в большое событие.
Невозможно сказать, что ничего не было и вдруг раз и появился подпитываемый Россией сепаратизм. Это происходило поэтапно. Я не видел, чтобы люди на Донбассе сами выходили на митинги. В начале девяностых в Киеве была так называемая «Революция на граните». Такого на Донбассе никогда не было в течение 25 лет. В силу инфантилизма, наличия затаенной обиды и в силу того, что они никогда не были готовы к активным действиям, а полагались на кого-то, кто стоит над ними, на власть. А власть была — Партия регионов, которая ассоциировалась со «своими». Это очень важный термин, почему возникла культура «своего».
В 1960-х годах на Донбасс завезли много людей, которые отбывали заключение. У них оставался срок и чтобы его скостить, они соглашались на переезд в Донбасс. Мне рассказывали деды, что в звене из 10 человек, 9 сидело. И появился идентификатор «свой-чужой», он стал определяющим, внедрился в народные массы. Когда Партия регионов фактически руководила этим регионом, она была «своя», все остальные были «чужие». Т.е. это приверженность какой-то посттюремной культуре.
— Как вообще получилось, что стали разделять Украину?
— Есть одна история на уровне легенды. Была президентская гонка и Янукович ездил по регионам. Он ездил, но люди вяло реагировали на его компанию. В это время его уже курировали российские политтехнологи. Они ему с самого начала дали инструкцию, как себя вести. Она лежала у него в кармане. И вот он приезжает на завод, что-то рассказывает, а люди реагируют вяло. В какой-то момент он достает бумажку и начинает говорить тезисы о двух Украинах, Западной и Восточной, которая кормит остальную часть Украины и которая несправедливо обижена. Он начинает давить на те темы, которые я упомянул. И люди это восприняли, а Янукович уловил эту нотку, начал развивать тезисы о двух Украинах. Люди это восприняли. Так что вся эта вещь была заложена российскими политтехнологами.
Потом это чувство уязвленного, обиженного стало развиваться и одновременно на эти идеи начали накладывать совсем другие форматы. В 2005-2006 году начали говорить о Криворожской донецкой республике. Это был еще тогда, когда сепаратизм никто не воспринимал серьезно. И постепенно, слой за слоем на обиженность накладывали целый ряд идеологических форм. И эти формы находились в неактивном состоянии. Люди понимали, что есть один мир и другой мир, а они в той стороне мира, где все неправильно. Основная мотивация жителей Донбасса — это обеспечение материальной жизни. Они никогда не выходили, не готовы были умирать за идею, никогда за нее не боролись в силу своего менталитета. Поэтому когда говорили, что они поддерживали Партию регионов и Януковича, все понимали, что это происходит из-под палки. Все управлялось в ручном режиме.
— Неспособны к действиям, не хотят, но все же кое-кто из этих людей взял в итоге в руки автомат…
— Теперь мы подходим в периоду, когда все это произошло. За четыре года Янукович установил фактически диктаторский режим, он встал во главе страны, но люди не почувствовали изменений. Несправедливость осталась (и это хорошо заметно по Межигорью) и основа для недовольства, социальная и экономическая, осталась. При этом были все эти наложенные идеологические формы, начиная с того, что «Донбасс кормит Украину» и заканчивая всякого рода криворожскими республиками. И когда Янукович сбежал, люди почувствовали себя преданными. Это был «свой» человек, которому доверяли. И они обозлились и на ту власть, которая существовала, и на ту, которая пришла. Они оказались подвешенными между несколькими мирами, оказались нигде. И в тот же момент (когда заходят русские, в первую очередь представители спецслужб, которые захватывали здания милиции и СБУ) начали проявляться сепаратистские настроения.
И люди изменились. Они не выходили на митинги, а стали выходить. У них случился какой-то внутренний альтернативный Майдан, как я это называю. Я описываю это в своей книге, когда жители, которые никогда не выходили на митинги, вдруг вышли встречать «Правый сектор» (который, конечно же, не появился). И все эти идеи, которые стали насаждаться, снова не имели очень важного аспекта — идеологического обоснования. Это было то же желание хорошей жизни, как у жителей, пенсионеров Крыма. Донбасс вышел не за «Русский мир», не за идеологию, не за Путина. Он вышел за всю эту юношескую обиженность, за восстановление справедливости, за лучшую жизнь, экономические и материальные условия. Это основная идея, за которую вышли люди. Новороссия и т.д — это все навязанная ширма. Суть же заключалась в том, что они подумали: придет Россия, возьмет их к себе и они заживут лучше.
— Почему на Донбассе люди оказались восприимчивы к пропаганде?
— Я недавно прочел один случай, который объясняет то, почему нацизм успешно интегрировался в немецкое общество в 1930-х годах. Основное объяснение в том, что человек оказался ненужным, выброшенным. Он почувствовал, что не нужен этому миру. Все общество построено на том, что нет независимых элементов, а весь механизм взаимосвязан. И в случае с Донбассом, когда произошел слом и Янукович их предал, этот механизм рассыпался. Они остались каждый по отдельности. Нечто похожее происходило и в Германии. И весь возврат к идее великого государства происходил тогда, когда люди были растеряны, почувствовали себя нужными. Нечто похожее произошло на Донбассе. Вдруг приходит человек и говорит: у нас есть механизм, он работает, пусть с некоторыми изъянами, это «Русский мир».
Давайте, вы туда интегрируетесь и заживем хорошо. Люди восприняли идею, но не восприняли суть. Они не готовы были за нее умереть, но они с ней согласились. И, соответственно, они согласились интегрироваться в эту систему, которая очень четкая в определении «друг-враг». «Русский мир» строится на том, что определяется вражеская среда, а потом определяется своя. В этот момент получилось, что в этой системе «друг-враг» были разделены семьи, те, кто считались близкими, оказались врагами. Этот феномен я до конца не могу объяснить, почему факт родства не стал препятствием для внедрения этой идеологической системы, а наоборот. То, что я писал — это реальная история. Таких историй было множество. Люди были настолько эмоционально взвинчены, что отношения отец и сын приобретали другие условия. И приход новой системы сильно их изменил.
— Но и со стороны Киева определение «друг-враг» тоже очень четко определено?
— На Украине общество само по себе неоднородно, в отличие от Донбасса. Там есть так называемые «вышиватники», но их процент невелик. Так что определение «друг-враг» со стороны Украины намного мягче. Они больше готовы к компромиссу, чем на Донбассе. Я много общаюсь с теми людьми на Донбассе и многие из них прямо говорят, что их «кинули». Сейчас они постепенно приходят в сознание, и это будет длится долго. Люди не готовы к быстрым переменам, как и процесс сепаратизма зарождался долго и не был одномоментным. И сейчас возврат к осмыслению произошедшего займет много времени. Проблема в том, что на Донбассе не было переосмысления как такового. Кроме того, они не могут связать причины и следствия.
— Сможет ли Украина жить с Донбассом?
— Я общаюсь с проукраински настроенными людьми из разных регионов. Я думаю, что эти люди на Донбассе придут к осознанию того, что главный их мотив, материальное обеспечение, не был удовлетворен. Эта территория искусственно поддерживается. В тот день, когда последний мешок с деньгами пересчет границу и они останутся по крайней мере две недели без денег, там начнется коллапс и истерия. И в этот момент Украине нужно быть готовой, прийти туда с новой концепцией, которая состоит в том, что диалог нужно было вести не на верхах, а вести его с той частью общества, которая трезво оценивает ситуацию, и сейчас создавать публичное поле, где свое мнение люди будут высказывать. В конце концов приходить к компромиссу и вырабатывать новую концепцию отношений. Тогда Донбасс вернется, если мы построим связи не сверху, а снизу. Процесс примирения начинается в того, что выговаривают обиды, потом говорят о последствиях действий, а потом — о том, как выходить из ситуации. Нечто похожее должно произойти с Донбассом. Процесс примирения может занять 10-15 лет, а может и больше.
Константин Амелюшкин
Фото: РИА Новости, Андрей Стенин
