Начо Дуато: Мигель Бозе думает, что умеет танцевать

Хореограф, которому недавно исполнилось 68 лет, и его труппа представят в барселонском театре Тиволи программу, включающую его последнее творение "Cantus". По его словам, "теперь на меня не только смотрят, ко мне прислушиваются".

Начо Дуато выглядит настолько неземным, что кажется, будто он всё время парит в воздухе, выполняя прыжок гран-жете. Мы сидим за бокалом вина в баре отеля напротив барселонского театра Тиволи, где молодая труппа Дуато будет выступать с 30 апреля по 4 мая. Хореограф и бывший танцовщик красив и элегантен, даже в поношенной кожаной куртке и потрепанных ботинках. Своей легкостью и беззаботностью он напоминает маркиза де Карабаса, хотя внешне больше похож на Кота в сапогах с бархатистыми лапками. Когда берешь интервью у Дуато, уроженца Валенсии, которому в январе исполнилось 68 лет, надо быть готовым к тому, что он в любой момент может отпустить едкий комментарий. Тем не менее он обаятелен, открыт и искренен, хотя порой наша беседа превращается в его монолог. Дуато готов говорить обо всем: о России и конфликте на Украине, о политике Иньиго Эррехоне, о своем теле и поддержании себя в форме, о певце Мигеле Бозе и, конечно же, об искусстве и танце.

"В нашу программу входит балет "Gnawa", написанный под влиянием берберских и марокканских мотивов. Он продолжает тему балета "Mediterrania" и поиска ритуальных, музыкальных и духовных корней", — рассказывает Дуато о выступлениях труппы Начо Дуато (¡CND!). На фоне успокаивающей мелодии "чумба-чумба", звучащей в баре, Дуато рассказывает, что в своем возрасте может обойтись без селфи и общения по Skype. "Еще один балет — это "Дуэнде" на музыку Дебюсси. Мне очень нравятся композиторы-импрессионисты, больше всего Равель, меньше — Сати, — рассказывает хореограф, в задумчивости покачивая ногой. — Мы также привезли мою последнюю постановку "Cantus", премьера которой состоялась в ноябре. Балет написан на музыку Карла Дженкинса и посвящен ужасам войны и детям войны, любой войны: в Йемене, в Газе, на Украине. Дети страдают больше всех. Меня очень тронула речь главы Японской ассоциации пострадавших от атомных и водородных бомб "Нихон Хиданкё" и лауреата Нобелевской премии мира 2024 Тосиюки Мимаки".

Дуато продолжает работать в России, где руководит балетной труппой Михайловского театра в Санкт-Петербурге. "Я знаю, что меня за это критикуют. Мне говорят, что на моих руках кровь и что на мои налоги покупают оружие, чтобы воевать с Украиной. На самом деле я плачу налоги в Испании. Если бы я платил налоги в России, то на налог с моей зарплаты не могли бы купить даже каску для солдата. Если бы я работал в США, никто бы ничего не сказал, хотя США развязали войну с половиной стран мира. Мы ездили в Соединенные Штаты на гастроли с испанской Национальной танцевальной труппой, когда США вторглись в Ирак, и все молчали. Если честно, Испания пропускает корабли, поставляющие оружие в Израиль. Три месяца назад в Тель-Авиве состоялась премьера моего балета. Я не поехал туда, потому что не хотел подписывать письмо о согласии с политикой Нетаньяху. В России меня никогда не заставляли ничего подписывать. В труппе Михайловского театра работают двадцать пять украинцев, прима-балерина — тоже украинка. Искусство и конфликт — это разные вещи. Самое страшное в людях — это лицемерие и зависть. В Испании люди много завидуют. "Ты всё еще в России?" — спрашивают меня язвительно. Никто не вводит санкции против Израиля, а чтобы попасть в Россию, мне приходится лететь через Касабланку или Стамбул", — рассказывает Дуато.

В разгар нашей беседы он вспоминает о Чайковском: "Всё русское под запретом: музыка, гастроли. Я встречался с Путиным. Он очень хорошо играет на фортепиано, приходит на наши премьеры, дарит цветы прима-балеринам. В Испании ни один премьер-министр ни разу не пришел на мою постановку, только король и королева. Мне не нравится Путин, я считаю его диктатором, но я бы хотел посмотреть на нашего премьер-министра Санчеса во главе страны с 300-миллионным населением". Я спрашиваю, комфортно ли ему в России. "Да, я не получал такого признания в Испании, какое получаю в России, — отвечает Дуато. — Меня даже называют "новым Петипа" и удивляются, как я, будучи иностранцем, смог понять русскую душу и отразить это в моей постановке "Евгения Онегина" на музыку Чайковского. Меня назвали "испанцем с русской душой". Меня критикуют за то, что я редко бываю в Испании. В министерстве мне сказали, что я должен покинуть испанскую Национальную танцевальную труппу, потому что я затмевал остальных участников. Меня чуть не стошнило от таких слов. В общем, теперь чиновники добились того, что хотели: труппа лишилась руководителя и своей харизмы. Некоторые называют меня самовлюбленным типом. Если человек красив, то его считают нарциссом. Я не нарцисс, я просто хорошо выгляжу. У нас это семейное. Мои братья даже симпатичнее меня. В нашей семье красота — это норма".

Сменив тему, я спрашиваю, что Дуато думает о наводнении в его родной Валенсии. "Я сам родился в год большого наводнения в Валенсии. Вода достигла нашего этажа. От реки Турии сделали отток, но забыли об окрестностях. Моя племянница Кандела, дочь моей покойной сестры Карминьи, жила недалеко от оврага Пойо. Беременная, она просидела два дня на крыше. Вода ушла, а влажность осталась. Теперь у них в доме плохо закрывается мебель. Это позор. Очень плохое управление. У нынешнего главы Валенсии Масона нет совести. Что еще можно ожидать с такими партиями, как Народная партия и "Vox"? В Мадриде отменили пять моих концертов из-за поддержки "Vox". Мне сказали: "Или откажитесь, или мы отменим концерты". И отменили. Я не левый. Я во многом консервативен. Моя жизнь — это поиск истины, которая всегда субъективна, и внутренней красоты вещей". Дуато говорит, что ему "не нравится" политик Пабло Иглесиас. Ему показалось очень глупым, что он подарил королю DVD-набор "Игры престолов" вместо чего-то более культурно важного, например, опер Вагнера. Я спрашиваю про политика Иньиго Эррехона. "Он умеет только поддакивать. Сейчас время женщин. Они решают всё", — считает Дуато.

Я спрашиваю о возрасте и проблемах со здоровьем. Дуато отвечает, что у него прекрасный слух. "Это счастье, потому что я больше аудиал, чем визуал. Оглохнуть для меня намного хуже, чем ослепнуть". И продолжает: "Как можно жить, не слыша голос друга, птиц, воду, ветер, шорох простыни, четыре симфонии Брамса, "Русалку" и ее песню при луне! Я слышу очень хорошо, хотя потерял обоняние. У меня остались очень яркие воспоминания о запахах корицы и апельсинов. Сейчас я даже не чувствую запах своего одеколона. Какого? Я всегда пользуюсь Vetiver от Guerlain, подаренным мне Мигелем Бозе". — "Вы опровергли слова Мигеля Бозе о том, что вы любовь всей его жизни". — "Это ложь, нам просто нравилось, что нас видели вместе". — "Бозе посвятил вам песню "Я буду тебя любить" (Te amaré)?" — "Не может быть. Песня от лица монахини в школьном автобусе? Это была песня "Умереть от любви" (Morir de amor). Но мы никогда не любили друг друга. Это его навязчивая идея. Он был моим лучшим другом. Я не понимаю, что с ним случилось. Всё то, что он говорил про нас, мне было неприятно. И то, как меня сыграл в сериале о жизни Бозе сын актрисы Марлен Мурро, показалось мне полным неуважением. Мигель — прекрасный человек, но на него плохо повлияла слава: ты собираешь стадионы, зарабатываешь по три миллиона евро за вечер, и ты думаешь, что ты Бог, ты сходишь с ума. А я в это время собираю полные залы в Парижской опере, и это совсем другой мир". — "Вас объединял танец?" — "Разве он танцует? Это еще одна фантазия Мигеля, что он танцует. Что это за танец? Он не умеет танцевать".

Дуато очень высоко отзывается о Лючии Бозе: "Она любила меня как сына, говорила, что иногда ей снилось, что мы танцуем вместе". И у Мигеля Бозе, и у Начо Дуато были проблемы с отцами. "Ничего не поделаешь, мой отец был очень хорошим человеком, хотя ко мне он относился, как сволочь. Он стыдился меня, и это очень печально". Дуато вспоминает, как он переживал, когда в школе его дразнили гомиком. Он помолчал, глядя вдаль, и продолжил: "Главное, чтобы люди пришли в Тиволи. Они увидят то, что так долго ждали. Люди хотят видеть балет. Мой балет предназначен для людей, которые любят танец. Он рассказывает о важных проблемах, о моей сестре, которая умерла от СПИДа из-за наркотиков, о терроризме, о войне. Я не самый главный человек в труппе. Самое важное — это музыка. Поэзия тоже, но нет ничего лучше музыки. Плохо, когда человек хочет затмить музыку. Я делаю то, что мне говорит, например, Чайковский в своей музыке".

Я спрашиваю, какие указания Дуато дает танцорам. "Я никогда не говорю "нет". Нет ничего невозможного, — отвечает он. — Вы никогда не должны давать общие советы, только индивидуальные. Без моих танцоров я был бы никем. Я всю жизнь держал лошадей. Иногда мне кажется, что я всё о них знаю, но это не так. Танцоры похожи на лошадей. Малейшая ошибка — и лошадь навсегда потеряет к тебе уважение. Я просматриваю две тысячи танцоров в год, из которых отбираю двадцать. Когда я их вижу, я уже знаю, что они могут. Мне важна аура. Человек может быть не таким красивым, но в нем есть что-то, что мне может понравиться. В молодости на дискотеках я знакомился не с самыми красивыми парнями, а с теми, кто привлекал мое внимание. За сорок лет я уволил только двух танцоров. Одного — за то, что у него были отношения с моим партнером. Нет, это шутка. Я уволил их за лень и опоздания".

О своей репутации человека порой грубого и неприятного Дуато говорит: "У меня сильный характер, но тот, у кого он действительно есть, проявляет его меньше других. Я обожаю свою работу и свои успехи". Он сожалеет о том, что сейчас "в танце нет великих личностей", похожих на артистов из трупп Mudra, Cullberg, Nederlands. "Больше внимания уделяется технике, чем искусству", — добавляет Дуато.

Я спрашиваю, не расстроен ли он тем, что больше не танцует. "Ах, если бы я был молод и мог вот так закидывать ногу, — грустно говорит Дуато, поднимая ногу так, как обычному человеку вряд ли под силу. — Нет, ничего страшного. Мне это не нужно". А что с телом? "Честно говоря, у меня болит всё по очереди. У меня больное бедро, спина и плечи. Я выполнил столько арабесков за свою жизнь. Танцуя, вы убиваете тело. Но, как видите, мне 68 лет, и я всё еще могу сделать шпагат". В чем секрет сохранения гибкости, молодости и красоты? "Я никогда не езжу в лифте, — говорит Дуато и уверяет, что не стоит в планке и не подтягивается на турнике. Страдает ли он от неизбежной утраты красоты? "Конечно, это раздражает и сбивает с толку, но с возрастом многое приобретаешь. Теперь на меня не только смотрят, ко мне прислушиваются. Я бы не променял свою внешность в 20 лет на свою уверенность, на то, что я знаю и о чем прочитал". Он считает, что ему было бы сложно снова сдавать вступительные экзамены, так как когда-то он получил очень низкие баллы: "Я так и не закончил университет. У меня нет никакого звания, кроме почетной степени доктора на основании заслуг. В России это трудно понять".

Я спрашиваю, что бы Дуато сказал зрителям, которые придут в театр Тиволи. "Они увидят то, чего давно не видели и чего им не хватало, — говорит он. — Сегодня непонятно, что танцуют люди: хип-хоп, тик-ток или еще что-то. В Тиволи зрителей ждет настоящий танец. "Cantus" — одна из моих лучших вещей, а нынешняя молодая труппа, вышедшая из моей школы, — просто чудо. Имея так мало денег, мы при этом делаем так много".