Даурский рыцарь против Смуты

Современный портрет начальника Азиатской конной дивизии генерал-лейтенанта барона Р. Ф. фон Унгерна-Штернберга[/center]

Мировая война

Сотник Роман Фёдорович Унгерн-Штерберг вступил в ряды 34-го Донского казачьего полка в составе 5-й армии Юго-Западного фронта. С начала боевых действий он заслужил репутацию храброго и разумного офицера. В одной из аттестаций отмечалось:


За осенние бои в Галиции сотник отмечен орденом Святого Георгия IV степени. Им награждались за подвиги в войне. И орден был самой почётной наградой империи.

Этот орден Унгерн очень ценил и постоянно носил его. Служившие в дивизии Унгерна во время Гражданской войны офицеры знали, что барон весьма ценит тех, кто был награждён Георгиевскими крестами до февраля 1917 года. Кресты, пожалованные Временным правительством, барон считал второсортными.

Вскоре Роман Унгер стал легендарной личностью на фронте. Он стал отличным разведчиком, подолгу пропадал во вражеских тылах, корректировал огонь нашей артиллерии. Сослуживцы отмечали его удивительную выносливость. Казалось, что он неутомим. Подолгу мог оставаться без сна и пищи.

В течение первого года войны Унгерн получил пять ранений, к счастью, не тяжелых. Поэтому лечился тут же в обозе запасного полка. Свою службу барон ценил и по-настоящему любил. Истинный воин.

Командир полка в 1916 году отмечал:


Даже недоброжелатели отмечали, что простые казаки любят и доверяют своему командиру. Уже позднее, в Монголии, даже пожилые казаки называли его



- сообщает о Романе сослуживец.


Мать барона высылала ему значительные суммы.

В кутежах он отмечен не был. Очевидно, тратил деньги на снаряжение и пропитание своей сотни. Это был «рыцарь» в лучшем понимании этого слова. Подчиненные это видели и ценили. Знали, что барон не бросит, выручит и поддержит.

«Партизан»

В конце 1914 года Унгерн перешёл в 1-й Нерчинский полк Уссурийской дивизии. Воевал отважно и умело, был отмечен орденом Cвятой Анны IV степени «За храбрость».

Позиционная «окопная война» тяготила деятельного воина. В это время из лучших командиров и бойцов-добровольцев формируются диверсионные отряды, по аналогии с Отечественной войной 1812 года они назывались «партизанскими».

В сентябре 1915 года Роман Унгерн поступает в «Конный отряд особой важности при штабе Северного фронта», в специальную часть под началом атамана Пунина, которая должна была проводить глубокую разведку и диверсии в тылу врага. Отряд успешно участвовал в Митавской, Рижской, Двинской и других операциях.

Эскадронными командирами отряда были известные в будущем белые генералы – С. Н. Булак-Балахович (командир 2-го эскадрона), Ю. Н. Булак-Балахович (младший офицер 2-го эскадрона), Унгерн-Штернберг (командир 3-го эскадрона). Барон отметился как один из наиболее отчаянных и лихих командиров «партизанского» отряда.

Именно в это время формируется манера боя будущего белого генерала: лихая атака на превосходящие силы врага; внезапность, опрокидывающая все расчёты противника; пренебрежение неблагоприятными факторами, которые мешают операции.

Наличие желания, железной воли и энергии компенсирует любые неблагоприятные обстоятельства, считал сам Унгерн. Позднее, на допросе у чекистов, он произнёс фразу, которую можно назвать его девизом:


За время дальнейшей службы в особом отряде Роман Фёдорович получил ещё два ордена: орден Святого Станислава III степени и орден Святого Владимира IV степени.

В Нерчинский полк барон Унгерн возвратился летом 1916 года после конфликта с вышестоящим командиром (командир незаслуженно оскорбил барона и в ответ получил пощечину).

В сентябре 1916 года был произведён из сотников в подъесаулы, а затем и в есаулы — «за боевые отличия» и награждён орденом Святой Анны III степени.

Полком в это время командовал П. Н. Врангель. Полк, после отличия в боях, удостоился особой чести – шефства царевича Алексея. Была подготовлена полковая делегация во главе с комполка Врангелем. В неё вошли наиболее отличившиеся в боях казаки и офицеры, включая Унгерна.

В это время дивизия была отведена в резерв в Буковину. 21 октября Унгерн-Штернберг со своим другом подъесаулом Артамоновым получили короткий отпуск в город Черновцы.

Там произошёл скандал. Подвыпивший барон ударил тыловика. И вместо встречи с наследником престола Унгерн давал показания армейскому суду. Командир дивизии генерал Крымов, заместитель командира полка, отбывшего в Петроград, полковник Маковник, и сам Врангель, приславший из столицы телеграмму, дали Унгерну блестящие характеристики.

22 ноября корпусной суд 8-й армии постановил: Есаула Романа Фёдоровича, 29 лет от роду,


подвергнуть заключению сроком на два месяца. Фактически он отбыл его во время ареста.

Опытные офицеры требовались на передовой. Некоторое время Унгерн провёл в резерве.

Кавказ

Весной 1917 года барон Унгер был на Кавказском фронте.

Он перевёлся в 3-й Верхнеудинский полк Забайкальского казачьего войска, который действовал в Персии. Здесь его сослуживцем был однополчанин по Нерчинскому полку, будущий атаман Г. М. Семёнов.

Полк дислоцировался в районе Урмийского озера. Им командовал Прокопий Оглобин, сослуживец Унгерна по 1-му Нерчинскому полку. Войска Кавказского фронта, в силу своей удалённости от центра революции и больших городов, а также некоторой исторической консервативности кавказских частей, разлагались медленнее, чем войска других фронтов. На фронте было много казачьих частей.

Однако разложение быстро распространялось по армии и достигло и Кавказского фронта. Командование пыталось приостановить заражение революционным вирусом путем формирования ударных частей, куда переводились лучшие солдаты и командиры, сохранившие боеспособность. В остальных же частях ситуация только ухудшалась, их покидали самые храбрые и дисциплинированные бойцы.

Семёнов и Унгерн планировали сформировать добровольческие части, набранные из инородцев. Перед глазами был пример Кавказской кавалерийской туземной (горской) дивизии. В её состав входили Дагестанский, Кабардинский, Татарский, Черкесский, Чеченский и Ингушский полки, набранные из горцев-добровольцев. Офицеры были кадровыми, многие из гвардии, из лучших аристократических семей империи.

По блеску громких имён Дикая дивизия могла соперничать с гвардейскими частями. А простые горцы были готовы умереть за «белого царя». На Востоке всегда уважают сакральную традицию (русские цари считались чуть ли не потомками богов, священными владыками Азии).

По мысли Семёнова и Унгерна, такие части должны были оказывать психологическое (и если надо и силовое) воздействие на разложившиеся русские части. Получив разрешение штаба корпуса, командиры начали воплощать свою идею.

Семёнов хотел сформировать подразделение из бурят-монголов.

Роман Фёдорович формировал добровольческую дружину из айсоров-ассирийцев. Этот народ проживал в некоторых районах Турции, Персии и Российской империи. Будучи христианами, они подвергались преследованиям со стороны мусульман. Турция во время войны устроила настоящий геноцид христианских народов. Очутившись в зоне действия русской армии, айсоры с радостью встречали русских, оказывали им всяческую поддержку и помощь.

Прекрасно зная высокогорные районы, айсоры зарекомендовали себя прекрасными проводниками. Также они работали в тыловых вспомогательных службах.

Унгерн-Штернберг начал формировать айсорские боевые подразделения в апреле 1917 года. Айсоры активно вступали в боевые дружины и хорошо проявили себя в боях с турками. Семёнов отмечал, что айсорские дружины показали себя блестяще.

Однако фронт в условиях всеобщей смуты это спасти не могло. Ложка мёда в бочке мусора.

Кавказский фронт развалился.

Таким образом, барон Унгерн приобрёл первый положительный опыт формирования инородческих частей (его же активно использовали и противники белогвардейцев – красные, особенно Троцкий). По его мнению, инородцев, в силу их патриархального склада жизни, психологии трудно разложить. Они просто не понимают либеральную или социалистическую агитацию. Они подчиняются авторитетному воину, большому вождю.

Также балтийский рыцарь пришёл к выводу, что армия разложилась окончательно и привести её в порядок можно только самими драконовскими мерами. Опять же, после неудачи с добровольцами и «партизанами» красное командование поступит также – возродит традиционную армию с её порядками и жесткой дисциплиной.

Также Роман Унгерн отметил падение русского офицерского корпуса, его безволие и нерешительность. Поэтому в будущем в своей дивизии он будет поступать с офицерами крайне жестко. По средневековому кодексу чести, по которому жил Унгерн, офицеры-рыцари предали своего сюзерена-царя. И должны ответить за это кровью.

Как вспоминал один из офицеров, который служил в дивизии Унгерна:


Лишь смерть избавляет офицера от долга борьбы.

В результате Унгерн-Штернберг был настоящим представителем воинского сословия. Такими были спартанцы, дружинники Святослава Игоревича или японские самураи. Для него разложение и деградация эпохи Смуты были неприемлемы. Он всеми силами старался возродить свой идеал.

При этом Унгерн совершенно по-иному относился к простым солдатам и казакам. Он был для них отцом-командиром, «дедушкой». Относился к рядовым с заботой и уважением.
Барон стремился как можно лучше накормить и одеть своих солдат, обеспечить им лучшую медицинскую помощь. Раненых снабжали лучшим питанием. Бросить раненного в частях барона было нельзя. За это карали смертью.

«Теперь Россия потонет в крови!»

Армии больше не было.

Осталась только видимость. Роман Фёдорович покинул Кавказский фронт.

Документов, свидетельствующих о жизни барона весной – летом 1917 года, нет. Есть свидетельство, что летом он был в Ревеле. Возможно, что ждал известий от своего соратника Семёнова. Ранее они обсуждали возможность формирования бурятских и монгольских частей в Забайкалье, где у Семёнова были знакомства и связи.

Семёнов, как позднее отмечал Унгерн, был человеком хитрым и умным, то есть


Поэтому он пытался использовать благоприятный момент в своих целях.

Он был выбран делегатом Забайкальского войска. И предложил Керенскому создать в Бурятии отдельный конный Монголо-бурятский полк, чтобы


для которого живым укором стали бы инородцы, храбро сражающиеся за русское дело.

Летом Семёнов был назначен комиссаром Временного правительства и направлен в Забайкальскую область для формирования инородческих частей.

Одновременно хитроумный Семёнов заручился письменными полномочиями и от Петроградского совета. В это время февралисты-революционеры были встревожены ростом популярности большевиков и стремились восстановить порядок в армии, опереться на различные добровольческие и инородческие формирования. Правда, всё это было напрасно.

Во время Корниловского мятежа барон Унгерн, хотя и не поддерживал либеральные взгляды самого генерала Корнилова, присоединился к частям родной конной Уссурийской дивизии, которая шла на Петроград через Ревельский железнодорожный узел.

Монархист Роман Унгерн надеялся, что главнокомандующий уничтожит революционную заразу в столице и восстановит порядок в армии. Однако генералы проявили нерешительность и слабоволие, приостановили движение войск у Петрограда, начали переговоры с Керенским. Сам Корнилов остался в Ставке в Могилеве. Далеко от эпицентра событий и с лучшими своими частями (корниловцы и текинцы).

Ставка была полностью изолирована. А войска подверглись масштабной агитации. Командира 3-го кавалерийского корпуса Крымова, наступающего на столицу, довели до самоубийства, либо убили.

Выступление провалилось.

В целом провал Корнилова стал прообразом будущего поражения Белого движения.

Идеалом Корнилова (а затем и почти всех вождей Белого движения – Алексеев, Деникин, Врангель, Колчак и пр.) была либеральная западная цивилизация. Именно эта модель безоговорочно проиграет большевикам, которые имели мощную идею, носившую мессианский, религиозный характер, и проповедовали «царство справедливости», понятное русскому человеку.

Либералы-революционеры, западники, капиталисты не имели поддержки среди народных масс.

Корнилов, как представитель правого крыла революционеров-февралистов, уничтоживших русское самодержавие, выступил против левого крыла февралистов-революционеров.

И потерпел сокрушительное поражение.

Продолжение следует…