Стараниями зарубежных и доморощенных обличителей Красной Армии беспощадно суровые меры по укреплению дисциплины в сражающихся войсках – открытие огня по отступающим без приказа, расстрелы по приговору трибунала и вовсе без оного, использование заградительных отрядов и т. д., представляются многим чем-то совершенно невиданным и неслыханным в мировой военной истории, явлением, якобы присущим исключительно советским войскам.
Несчастным жертвам «промывки мозгов», уверовавшим в эту галиматью полезно было бы ознакомиться, например, с тем, какими удивительно «толерантными» методами поддерживала дисциплину в сражающихся войсках образцово-показательная демократическая Франция образца 1914: «Беженцы запрудили все дороги и сеяли панику среди войск, и без того деморализованных поспешным отступлением. То тут, то там вдоль шоссе валялись тела убитых французских солдат: на груди их белел кусок бумаги с краткой надписью, объясняющей их смерть: «Traitre» (предатель). Проходившие мимо солдаты плотнее сжимали ряды, а унтера и офицеры грознее наводили порядок в отступающих ротах. Суровость, проявлявшаяся французскими командирами для поддержания боевой дисциплины в трагические минуты, вначале меня поражала».
Так бывший российский военный агент (атташе) во Франции Алексей Игнатьев описал в мемуарах увиденное им в самом начале Первой мировой войны на Западном фронте. Игнатьев был опытным боевым офицером, воевал в Маньчжурии на русско-японской войне, крови видел предостаточно.
Но «суровость» французских командиров вначале его поражала.
Как же именно выглядела эта самая «суровость»? А вот как: «В одном из знакомых мне пограничных пехотных полков произошел такой случай. Рота была выдвинута для активной обороны небольшого, но важного в тактическом отношении моста. Под натиском передовых германских частей необстрелянная рота дрогнула и стала отходить к речке.
— Ни с места! — тщетно кричал командир роты, перебегая по стрелковой цепи от одного взвода к другому, но, убедившись, что его слова не действуют, он выхватил револьвер, застрелил двух взводных и задержал отступление. Мост был спасен. Демократическая свобода мирного времени потребовала суровой дисциплины для ведения войны».
Демократическая свобода, она, как и Восток, дело тонкое, можно сказать – деликатное. Застрелить двух взводных командиров, чтобы задержать отступление роты и мост спасти – что по этому поводу сказали бы профессиональные обличители Советского Союза и Красной Армии? Затянули бы хором родное до слез заклинание: «Такое возможно только «в этой стране», «Сталин, Берия, штрафбаты, заградотряды»? Предложили бы французам «платить и каяться» и прыгнуть всем вместе в знак протеста против нарушения прав человека в 1914 году с Эйфелевой башни?
Сколько же французских солдат лежало вдоль шоссе с надписью «Traitre»? А ведь это было лишь самое начало войны. Дальше было еще «демократичнее». Погибали в боях самые храбрые, те, кто первыми в атаку поднимались, со всеми вытекающими из этого для них последствиями. Оставшиеся пока что в живых их товарищи все чаще задумывались о том, что «немецкий солдат – такой же рабочий или крестьянин, как ты», и о том, «кому нужна эта война, кто на ней наживается». Таких становилось все больше, и в 1917 году дело уже дошло до необходимости знаменитый «бунт ста полков» усмирять.
Французскому военному руководству поневоле приходилось все жестче укреплять дисциплину, даже использовать артиллерию против собственных нестойких подразделений. Речь идет не о «дружественном огне» по ошибке, а о сознательном обстреле своих пехотинцев…
Сколько же всего французских солдат и офицеров к ноябрю 1918 года собственному командованию уничтожить пришлось для поддержания дисциплины и сохранения боеспособности частей? Кто-то сможет точно на этот вопрос ответить?
Само собой возникает вопрос – не стонала ли тогда несчастная Франция под гнетом тоталитарного коммунистического режима Иосифа Сталина, не заградительные ли отряды войск НКВД все это делали? Надо полагать, что стонала…
Максим Кустов
Читайте нас: