Кодекс Назарбаева: как правильно «мочить в сортирах» ИГИЛ
Казахстан предложил членам ООН определить правила антитеррористических операций
Казахстан предложит государствам-членам ООН кодекс поведения при проведении международных антитеррористических операций. Об этом 11 января заявил глава республики Нурсултан Назарбаев, выступая на дебатах в Совете Безопасности всемирной организации.
Как выразился президент Казахстана, Астанинский кодекс может стать основой для формирования Глобальной антитеррористической коалиции (сети) под эгидой ООН, создать которую было предложено на 70-й сессии Генеральной ассамблеи. Астана призывает активизировать диалог политических и религиозных лидеров, прежде всего в контексте противостояния экстремизму и радикализму. По словам лидера республики, именно с этим убеждением Казахстан будет председательствовать в Комитете 1267 Совета Безопасности по борьбе с запрещенными в России и ряде других стран террористическим группировкам.
Насколько реализуема подобная инициатива Казахстана?
События в Сирии хорошо демонстрируют, что в рамках ООН трудно добиться консенсуса. Скажем, в конце декабря 2016 года Генеральная ассамблея ООН приняла резолюцию о создании нового механизма расследования в отношении лиц, ответственных за военные преступления в Сирии с 2011 года - для будущих судебных преследований. Однако, как замечают эксперты, сложно представить себе реальный правовой механизм расследования, когда каждая из сторон конфликта представляет свою версию событий.
Подобная судьба может ожидать и «кодекс поведения», предложенный к разработке Астаной. Тем более что до сих международное сообщество не выработало четких базовых принципов борьбы с терроризмом и не имеет единой площадки-центра для борьбы с явлением, за исключением Интерпола.
Ведущий научный сотрудник Института проблем международной безопасности РАН Алексей Фененко напоминает, что подобная идея уже появлялась в формате Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), когда совет глав государств принял декларацию в Астане в 2005 году после завершения активной военной фазы антитеррористической операции в Афганистане. Она содержала призыв к участникам коалиции «определиться с конечными сроками временного использования объектов инфраструктуры и пребывания воинских контингентов на территориях стран-членов ШОС».
— Идея разработки некого кодекса поведения при проведении антитеррористических операций не новая, тем не менее, проблемы остались прежними. Например, я бы обратил внимание вот на такие три вопроса.
Во-первых, военнопленные, которые объявлены террористами, не имеют международно-правового статуса. Несмотря на функционирующую систему Гаагских и Женевских конвенций о нормах обращения с военнопленными, появилась группа, с которой фактически можно делать все что угодно. Достаточно только объявить этих людей террористами и к ним можно применять любые пытки, не стесняясь в методах при допросах и т. д.
Во-вторых, не определено — необходимо или нет объявлять войну при проведении антитеррористической операции. Борьба с терроризмом стала удобным предлогом для того, чтобы вмешиваться в дела любой страны без формального объявления войны. А это фактически означает обход Устава ООН.
В-третьих, нет норм обращения с гражданским населением при проведении соответствующих контртеррористических мероприятий, то есть допустимость/недопустимость поражения определенных объектов под предлогом борьбы с терроризмом.
Таким образом, идея разработки подобного кодекса появлялась некоторое время назад, но теперь, к моменту ухода Барака Обамы с поста президента, как я понимаю, Россия пытается ее возродить через Казахстан.
Однако востоковед, главный редактор журнала «Проблемы национальной стратегии» РИСИ Аждар Куртов считает, что вряд ли ооновская инициатива Казахстана по «кодексу поведения» выдвинута с подачи России.
— Казахстан вошел в число непостоянных членов Совета Безопасности ООН на двухлетний срок, начиная с 1 января 2017 года. Местные эксперты уже заявили, что страна будет продвигать идею превентивной дипломатии и делать акцент на консолидации борьбы с экстремизмом и терроризмом. Но и без этого Астана любит инициировать громкие, «широковещательные» инициативы, как правило, по определению нереализуемые на практике, но работающие на пиар. Тут нечему удивляться, просто это такая своеобразная особенность казахстанской дипломатии и вообще внешней политики страны.
— Но по содержанию подобная инициатива может быть полезной?
— Во-первых, скажем прямо, ооновские документы страдают отсутствием конкретики — в них чаще всего декларативные, общие фразы типа «стороны стремятся к тому-то и руководствуются тем-то». Термин «кодекс» предполагает объемный документ, а конкретные механизмы в ооновских текстах прописать по определению тяжело. Одно дело — принимать кодекс в рамках государства, другое — в рамках международного сообщества, когда каждая страна иметь свое видение проблемы.
Во-вторых, вокруг реформы ООН, которая объективно назрела, уже давно идут жаркие дебаты. Борьба с терроризмом — это, прежде всего, функция Совета Безопасности, а как раз этот орган и находится под прицелом преобразований. Они сводятся к расширению формата, лишению или оставлению права вето за постоянными членами Совбеза (Россия выступает категорически против пересмотра и отмены права вето) и др.
В-третьих, практика последних лет показывает, что даже в достаточно простых вопросах оценки деятельности «Исламского государства» * и других радикальных групп в позициях членов Совбеза нет единого мнения — в силу разных причин. Например, недавно Египет в Совете Безопасности проголосовал сразу за обе резолюции по Алеппо — российскую и французскую, которые совершенно противоречили друг другу.
Учитывая эти факторы, договориться по единому кодексу с конкретными обязательствами будет проблематично. Думаю, сами казахстанские дипломаты это прекрасно понимают, поэтому их усилия направлены больше на пиар, чем на реальную работу над кодексом.
— Теоретически такие механизмы возможно выработать?
— Честно говоря, сложно представить. Есть резолюции Совета Безопасности ООН и Глобальная контртеррористическая стратегия ООН. Но борьба с терроризмом требует разных подходов, которые зависят от конкретных обстоятельств, зачастую неповторяемых. Все и так прекрасно понимают, что при освобождении заложников нужно руководствоваться гуманными соображениями для максимального сохранения их жизней.
Нужно быть готовым, что даже если какие-то государства согласятся с содержанием «кодекса поведения», то они будут продолжать действовать, как и раньше. Например, Израиль придерживается жестких методов борьбы с террористами, например, на экстренном заседании правительства было принято решение разрушить дом, принадлежавший семье террориста, который 8 января протаранил толпу военных.
Что касается защиты населения при проведении операций, то существует так называемое «Право войны» или международное гуманитарное право, которое представляет собой совокупность международно-правовых норм и принципов, регулирующих защиту жертв войны, ограничивающих методы и средства ведения, разделяющих комбатантов и некомбатантов и т. д. Скажем, террористический захват населенного пункта ИГ в Сирии и Ираке от военного ничем не отличается. А дублировать все это в каких-то новых документах смысла нет.
Современная международно-правовая система остро нуждается не в кодексе «антитеррористического поведения», а в своем наличии и работоспособности, подчеркивает заместитель директора Института политического и военного анализа Александр Храмчихин.
— Говорить о каких-то частных вещах бессмысленно. Просто президент Казахстана любит инициировать подобные вещи в рамках ООН. Например, направленные на избавление человечества от угрозы ядерного и химического оружия и уменьшения арсеналов обычного вооружения — чтобы об Астане говорили как о лидере в сфере разоружения, нераспространения и ядерной безопасности.
Повторю, никакой международной системы фактически не существует, хотя юридически она огромная и разветвленная. Скажем, перед тем как разрабатывать подобный кодекс, неплохо было бы четко определить — что такое «антитеррористическая операция» и четко придерживаться формулировок.
То, что происходит в Донбассе, в ООН практически официально называется «АТО», хотя эта «операция» никакого отношения к этому не имеет, потому что в Донбассе нет никакого терроризма (в 2015 году секретариат Генеральной ассамблеи ООН в докладе Совету ООН по правам человека официально признал, что на Украине «трактовка конфликта как антитеррористической операции привела к значительной путанице между наблюдателями и в некоторых случаях, как представляется, между самими участниками»).
В общем, «антитеррористическая операция» сейчас навешивается на все подряд и смысл этого понятия утрачен. Соответственно, надо сначала определиться с этим, а потом уже говорить о каких-то масштабных документах.
* «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ) решением Верховного суда РФ от 29 декабря 2014 года признано террористической организацией и её деятельность в России запрещена.
Антон Мардасов
Фото: Zuma/ТАСС
