Как Россия положила конец рабству в Средней Азии

Зачем присоединили Среднюю Азию

Среднеазиатские (центральноазиатские) ханства активно торговали с Персией, Китаем и Индией, налаживали связи с Россией. Оживлёнными были торговые пути на Волгу и в Сибирь. Русские купцы везли в Азию кожи, меха, сукно, деревянную посуду. Обратно привозили хлопчатобумажные ткани, шёлковые ткани и сшитые из них изделия. Бухарские купцы часто были торговыми посредниками, доставляя товары из Китая, в меньшей степени из Индии и Персии.



С начала XVIII столетия, освоив Сибирь и Поволжье, Россия стремится укрепить свои позиции в Средней Азии и получить прямой выход на рынки Персии, Афганистана, Индии и Китая.

При этом русским нужно было ликвидировать очаги местных степняков-хищников, которые жили войной, набегами, работорговлей. То есть уничтожить непроизводительный, хищническо-паразитический способ хозяйствования, присущий южным ханствам. Это были государственные образования вроде Крымского ханства (Разбойно-паразитическое Крымское ханство и борьба с ним), мешающие развитию Русской цивилизации и Русского государства.

При этом в древних городах Средней Азии имелось и производящее хозяйство, ремесла, имеющие древние корни.

С другой стороны, в 1820–1830-х гг. о своих интересах в Центральной Азии заявляет Великобритания, которая тогда была мировой империей, сверхдержавой вроде нынешних США. Это заставляет Россию активизировать в регионе свою политику, чтобы не получить форпосты англичан в южном подбрюшье державы.

Завоевание Туркестана

Первую попытку присоединить богатые торговые города Средней Азии сделал царь Пётр I, который имел стратегическое видение и понимал стратегическую и экономическую необходимость прорыва России к «тёплым морям» (в Персию и Индию).

Ныне эта идея существует в виде проекта «Южный коридор» — системы газопроводов, транспортных коммуникаций (включая железные дороги) из России через среднеазиатские республики и Афганистан в Индию, Пакистан и Иран.

В 1716 году Пётр приказал послать к Хиве войска под командой князя Александра Бековича-Черкасского. В июне 1717 года 4-тысячный отряд Бековича двинулся из Гурьева в сторону Хивы. Через месяц русские добрались до урочища Карагач, где путь им преградила хивинская армия, в шесть раз превышавшая силы Бековича. Завязался трехдневный бой, который показал разницу в классе между азиатской ордой и русской регулярной армией. Хивинцы были наголову разбиты, потеряв сотни людей. Русские потери были минимальны.

Русские вошли в Хиву. Хивинцы начали мирные переговоры. Они смогли обмануть Бековича. Под предлогом, что они не смогут прокормить весь отряд, они предложили разделить его на пять частей и отправить на постой в несколько городов. Как только русские разделились и отошли от Хивы на 100 вёрст, они были неожиданно атакованы превосходящими силами противника. Большая часть русских была перебита, оставшихся превратили в рабов. Голову Бековича хан Хивы отправил в подарок бухарскому правителю.

Пётр, который нашёл другой путь к южным морям – через Каспий и Персию (Как Пётр I прорубал «дверь» на Восток; Часть 2), к проблеме Туркестана уже не возвращался.

В 1740 году персы разгромили хивинского хана и отпустили всех русских пленников. В Россию спустя 23 года удалось вернуться лишь нескольким десяткам престарелых бывших солдат.

После провальной экспедиции Бековича Россия почти 150 лет забыла про Среднюю Азию. Для защиты южных областей от степняков-разбойников строили Сибирские линии, включая Тоболо-Ишимскую и Иртышскую линии. Естественно, что строительство и содержание укреплений и крепостей, их гарнизонов стоили сил и средств.


В первой половине XIX века под покровительство России перешли кочевые роды казахов (их тогда называли «сибирскими киргизами») — Младший жуз, Средний жуз и Старший жуз. Казахи испытывали давление других кочевников (ногайцев, джунгар, хивинцев) и предпочли перейти под руку «белых царей». В ранее диких землях русские строят города-крепости, включая Кокчетав (ныне Кокшетау), Акмолинск (ныне Астана, столица Казахстана), Верное (ныне Алма-Ата).

К середине XIX века Россия, которая решила ряд других стратегических задач (в частности, присоединила Кавказ), вернулась к проблеме Средней Азии. Стратегические и экономические интересы требовали присоединить Туркестан. Хотя министры финансов, не желающие тратить деньги, и дипломаты, которые боялись международных осложнений (раздражения Англии), не желали этого. В итоге военные взяли вверх, «занозу» надо было вытащить.

Русские с помощью дипломатов, путешественников и купцов, среди которых были и военные разведчики, уже хорошо изучили регион. Самым крупным государством был Бухарский эмират, в котором проживали 3 миллиона человек. Кокандский хан имел полтора миллиона подданных, а хивинский — полмиллиона. Три этих довольно отсталых даже по азиатским меркам монархии постоянно враждовали между собой. В самих ханствах постоянно происходили дворцовые перевороты, междоусобицы, восстания. В распрях и набегах горели города и селения, гибли и страдали простые люди. Процветало рабство.

При этом в Центральную Азию стали проникать англичане, которые обосновались в Индии. На рынках Коканда, Хивы и Бухары появились множество английских товаров. Власти этих государств явно симпатизировали британским торговцам: их облагали меньшими пошлинами, чем русских купцов. Британцы могли привезти современное оружие – винтовки и пушки.

Штурм Туркестана

Необходимо было решить задачу, пока не стало поздно. 26 ноября 1839 года свыше 6 тыс. солдат и казаков двинулись из Оренбурга на юг. Возглавил экспедицию военный губернатор Оренбурга Василий Перовский. Зимний степной поход окончился неудачей: русские страдали от холода и болезней, хивинцы атаковали непрошеных гостей на маршах и бивуаках, киргизы-проводники оказались предателями. Потеряв более двух тысяч человек убитыми и пленными, Перовский в начале 1840 года вернулся в Оренбург.

Через 13 лет Перовский возобновил наступление, но уже провёл работу над ошибками. В степи возводились новые укрепления, которые были опорой наших войск. Одновременно русские отряды громили и брали укрепления и заставы кокандцев. В 1853 г. штурмом взяли Ак-Мечеть (теперешняя Кызылорда) на реке Сырдарья. Падение Ак-Мечети взломало оборону Кокандского ханства. Попытки кокандцев отбить крепость успеха не принесли.

В следующем году Перовский основал форт Верный (ныне Алма-Ата), который собирался сделать опорным пунктом для завоевания Коканда. Этим планам помешала начавшаяся Крымская война. Русские спешно подписали с кокандским ханом выгодное для себя перемирие.

Следующий этап борьбы за Среднюю Азию начался в мае 1864 года, когда отряды полковников Веревкина и Черняева с двух сторон вторглись в пределы Кокандского ханства. Сходу им удалось взять города Туркестан и Аулие-Ату, за что оба были произведены в генералы.

Кокандский хан Алимкул двинул войско навстречу русским, но тут ему в спину ударил сосед — бухарский эмир, который под шумок решил оттяпать Ташкент. Алимкул заметался, пытаясь дать отпор всем врагам, но не успевал нигде. Русские заняли Чимкент, а в Ташкенте начались стычки между сторонниками присоединения города к России (за это ратовали купцы и ремесленники) и духовенством, которому больше нравился бухарский эмир. Алимкул подавил эти беспорядки, но пропустил приближавшийся к Ташкенту отряд Черняева.

9 мая 1865 года произошло сражение, в котором погиб кокандский хан, а его войско было разбито. Развивая успех, Черняев с ходу начал штурм Ташкента. После двухдневных уличных боев городские власти выразили готовность полностью подчиниться «белому царю» Александру II. В том же году Ташкент и большая часть территории Кокандского ханства стали частью Российской империи.

Воспользовавшись моментом, бухарский эмир захватил Коканд. Русским, которые уже считали нового хана своим вассалом, это не понравилось, и они объявили Бухаре войну. Против русских штыков армия эмира не потянула. И вскоре Ходжент и другие города Ферганской долины стали частью образованного в 1867 году Туркестанского генерал-губернаторства с центром в Ташкенте. В Туркестанское генерал-губернаторство вошли Сырдарьинская (центр — г. Ташкент) и Семиреченская (центр — крепость Верный) области.

В 1866 г. бухарскому эмиру Музаффар ад-Дину (1860 — 1886) Россия предложила подписать договор о протекторате. Эмир должен был признать все территориальные захваты России в Центральной Азии, обеспечить русским купцам свободу передвижения в Бухаре и выплатить военную контрибуцию. Музаффар ад-Дин отказался признать этот договор. Начались пограничные стычки.

В марте 1868 года бухарский эмир объявил России священную войну — газават. В апреле бухарские войска пересекли границу и заняли позицию у реки Зеравшан, неподалеку от Самарканда. Подоспевшие русские в бою, продолжавшемся целый день, наголову разбили бухарцев. Самаркандцы открыли ворота перед туркестанским генерал-губернатором Константином Кауфманом и попросились в российское подданство.

Русские войска двинулись к Бухаре. 2 июня на холмах Зирбулак произошло решающее сражение, после которого бухарская армия перестала существовать. Через пару недель эмир Музафар заключил с Россией мирный договор. Он признал вассальную зависимость от России, обязался выплатить контрибуцию в полмиллиона рублей и отдал города Ходжент, Ура-Тюбе и Джизак.

В составе Туркестанского генерал-губернаторства создан Зарафшанский округ. Однако капитуляцию эмира не признает часть бухарских феодалов и мусульманских религиозных деятелей, которые поднимают мятеж в Самарканде. Русские войска подавляют мятеж. Ограничивается право Бухары вести самостоятельную внешнюю торговлю. Бухарский эмират наряду с Хивой включается в общероссийскую таможенную систему. Формально эмират просуществовал до 1920 г. и был упразднен в результате революции.

Падение Хивы и ликвидация Кокандского ханства

Последним независимым государством в Средней Азии осталось Хивинское ханство. Кампания началась в 1869 году. В феврале 1873 года 12 тысяч солдат под командованием генерала Кауфмана двинулись через пески к Хиве. Слабая хивинская армия достойного сопротивления оказать не смогла. 26 мая русские подошли к стенам Хивы. После трехдневного штурма город пал.

Хан Саййид Мухаммад Рахим (1864 — 1910) с несколькими придворными успел сбежать в пустыню. Русские отловили беглого монарха, вернули его в его же столицу и заставили подписать мирный договор. Хива признала своё подчинение России и согласилась выплатить контрибуцию в 2,2 млн рублей. Во всем ханстве запрещалось рабство, а русские купцы получали право беспошлинной торговли. Весь правый берег Амударьи становился русским, что почти уполовинило территорию Хивинского ханства. Внешние сношения и таможня перешли под контроль российских чиновников.

В 1875 году забурлил покоренный Коканд. Признавший вассальную зависимость от России хан Худояр сбежал, а посаженный на престол муллами его сын Насреддин подчиняться империи не хотел. Зазвучали призывы к газавату. В ответ русские войска вступили в пределы ханства и заняли Коканд. Насреддин подписал очередное мирное соглашение, отдал России Наманганское бекство и согласился выплатить очередную контрибуцию.

Тем не менее волнения в ханстве на этом не успокоились. Во избежание дальнейших сложностей 19 февраля 1876 года Россия упразднила Кокандское ханство, его земли вошли в состав Ферганской области Туркестанского генерал-губернаторства.

Непокорёнными в Средней Азии остались только туркменские племена, населявшие оазисы в закаспийских пустынях и не имевшие централизованной власти. На их территории зарилась Англия, активно поддерживавшая туркменов и текинцев, живших в основном грабежом соседних областей. В 1878 году Англия захватила Афганистан и собиралась занять и территорию Туркмении.

В январе 1881 года генерал Михаил Скобелев в жестоком бою взял главную крепость противника Геок-Тепе. В мае 1881 года Ахалтекинский оазис превратился в Закаспийскую область с центром в Асхабаде.

После срытия стен Геок-Тепе русские, доказывая лживость английской пропаганды, стали подчеркнуто дружелюбно относиться к местному населению. Это возымело действие. Обитатели пока остававшихся независимыми Тедженского, Мервского и Пендинского оазисов, несмотря на науськивания британцев, забыли о прежней враждебности к русским. В январе 1884 года жители Мерва приняли решение вступить в российское подданство, и 31 января в Асхабаде их представители принесли присягу императору Александру III. Завоевание Средней Азии завершилось.

Во главе Туркестанского генерал-губернаторства император поставил Константина Кауфмана, активного участника среднеазиатских кампаний. Среднюю Азию разделили на пять областей: Сырдарьинскую, Самаркандскую, Ферганскую, Семиреченскую и Закаспийскую. Во главе каждой стоял военный губернатор. Области делились на уезды, уезды — на волости. Мусульмане допускались к управлению лишь на самом нижнем, волостном уровне.

Кауфман оказался умелым администратором. Как отмечал управляющий его канцелярией Георгий Фёдоров, «это был истинно царёв наместник на Востоке, и туземцы недаром называли его Ярым-Падша (Половина Царя). Снабжённый огромными полномочиями, окружённый блестящим ореолом почти безграничной власти (которою он ни разу не злоупотреблял), Кауфман представлял собой более чем царского наместника; он был действительно половиной царя». Под руководством Кауфмана Туркестан стал быстро развиваться.

Бухарский эмират и Хивинское ханство оставались внутри Туркестана формально независимыми. Русское правительство не спешило ликвидировать эти монархии, считая вполне достаточной их вассальную зависимость. Окончательно ликвидировала эмират и ханство уже только Советская власть в 1920-х годах.

Так Россия без больших потерь своего и местного населения, за сравнительно короткий срок присоединила территорию, сравнимую с Сибирью. Она выиграла кон Большой игры, не дав Англии выйти в южное подбрюшье империи.

Ликвидация рабства

Россия принесла в Среднюю Азию мир, прекратились набеги, войны между монархиями, междоусобицы, перевороты и восстания. Население стало расти, как и экономика. Развивалась социальная, экономическая и транспортная инфраструктура.

Было ликвидировано позорное рабовладение, которое, в сущности, оставалось пережитком древнего мира. Степные хищники порабощали не только местных простых людей, но и соседей, включая русских. Многие тысячи русских людей были обращены в рабов и проданы. В основном это были русские и другие народы России с Поволжья, персы из Хорасана.

Так, согласно оценкам исследователей, в середине XIX века только в Хиве насчитывалось около 30 тысяч рабов (10–15% от всего населения ханства, которое тогда оценивалось в 200–300 тысяч человек).

Русские солдаты и власти освободили от рабства в Самарканде, Бухаре, Хиве и других городах тысячи людей. Один из первых указов генерал-губернатора Туркестана, генерала Кауфмана, был посвящён именно вопросам рабства. Он потребовал от бухарского эмира и хивинского хана прекратить поимку и продажу людей в рабство.

«Чёрные» исторические мифы, которые создаются в бывших постсоветских республиках и активно поддерживаемые западными структурами, стремятся представить Россию исключительно как «тюрьму народов», русских как «захватчиков, колонизаторов и угнетателей».

В реальности именно Российская империя, а затем и Советский Союз заложили основы современной социальной (включая образование и медицину), экономической и транспортной инфраструктуры в Средней Азии. А в СССР создали и государственность Казахстана, Узбекистана, Киргизии, Таджикистана и Туркмении.

Именно русские установили порядок, безопасную жизнь, что позволило жителям Туркестана (ранее дикой и пустынной территории) начать бурный демографический рост. Ранее население не росло, так как просто гибло из-за войн, локальных геноцидов, эпидемий и голода.

Русские уничтожили рабство и ряд других древних и позорных традиций региона. Так, до установления русского протектората в Бухаре и Хиве широко применялись кровавые и жестокие публичные наказания – отрезание ушей и носов, ослепление, волочение по улицам (человека привязывали к лошади и гнали её). Русские запретили это варварство.

Ещё один обычай, который русские отменили, – это форма рабства в виде бача-бази (буквально означает «играть с мальчиками»). Это вид сексуального рабства и детской проституции, вовлекающий мальчиков в исполнение эротических танцев в женском образе перед клиентами, которые могут также «купить» исполнителя для сексуального удовлетворения.

Эта форма рабства процветала в Туркестане, сохранившись с древнейших времен рабовладельческих государств. Что интересно, эта традиция ныне вполне сохранилась в Пакистане и Афганистане, присутствует на Ближнем Востоке.

Об этих рабах и бачах в Туркестане хорошо написал русский великий русский художник Василий Верещагин.

Приложение. В. В. Верещагин. Из путешествия по Средней Азии // Очерки, наброски, воспоминания В. В. Верещагина. — СПб., 1883.

Для начала несколько слов о невольничьих караван-сараях и торговле рабами. Правда, что ни невольничьих караван-сараев, ни торговли рабами теперь уж не существует в Ташкенте, тем не менее сказать кое-что по этому поводу будет, думаю, неизлишне и небезынтересно. Здания для этой торговли в городах Средней Азии устраиваются так же, как и все караван-сараи; только разделяются они на большее число маленьких клетушек, с отдельною дверью в каждую; если двор большой, то посредине его навес для вьючного скота; тут же, большею частью, помещается и продажный люд, между которым ненадежные привязываются к деревянным столбам навеса. Народу всякого на таких дворах толкается обыкновенно много: кто покупает, кто просто глазеет.

Покупающий расспросит товар: что он умеет делать, какие знает ремесла и т. п. Затем поведет в каморку и там при хозяине осмотрит, нет ли каких-нибудь телесных недостатков или болезней. Женщины молодые большею частью на дворе не выставляются, а смотрятся в каморках и осматриваются не самим покупателем, а опытными пожилыми знахарками.

Цены на людей, разумеется, различны, смотря по времени и большему или меньшему приливу «товара». Под осень обыкновенно торг этот идет шибче, и в городе Бухаре, например, под это время в каждом из десятка имеющихся там невольничьих караван-сараев бывает, как мне говорили, от 100 до 150 человек, выставленных на продажу. Так как больше всего доставляют рабов Средней Азии несчастные, смежные с туркменскими племенами персидские границы, то удачи или неудачи охотничьих подвигов туркменцев в этих местах главным образом устанавливают цену на рабов в Хиве, Бухаре и в Коканде; но иногда войны и неизбежные при этом обращения в рабство всех пленных, если они не мусульмане суннитского толка (в противном случае захват и перепродажа всех рабов побежденной стороны), значительно и разом на всех этих рынках изменяют цены: в таких случаях человек идет за очень дешевую цену — за несколько десятков рублей, иногда даже за 10 рублей.

Вообще, мужчин в продаже гораздо больше, чем женщин, между прочим, потому, что туркмены, продавая охотно мужчин, больше удерживают у себя женщин. Красивая молодая женщина стоит очень дорого, рублей до 1000 и более.

В хорошей цене также стоят хорошенькие мальчики: на них огромный спрос во всю Среднюю Азию. Мне случалось слышать рассказы бывших рабов-персиян о том, как маленькие еще они были захвачены туркменами: одни в поле, на работе, вместе с отцом и братьями, другие просто на улице деревни, среди белого дня, при бессильном вое и крике трусливого населения. Истории следующих затем странствований, перехода этих несчастных из рук разбойника-туркменца в руки торговца рабами и отсюда в дом купивших их, крайне печальны, и нельзя не порадоваться, что благодаря вмешательству русских этот грязный омут стал, видимо, прочищаться.

Влияние русское на торговлю рабами сказалось в трех наиболее выдающихся фактах: во-первых, вообще уменьшилось число рабов, потому что во всей присоединенной к России стране они сделались свободными; во-вторых, вообще уменьшился спрос на новых рабов, потому что во все эти новоприобретенные страны нет более сбыта их, а в такие города, как Ташкент, Ходжент, Самарканд и другие, сбыт их был немал; в-третьих, торговля эта значительно упала, уменьшилась в размере и во всех соседних варварских государствах Средней Азии по тому простому и не лишенному смысла предположению, что русские не сегодня-завтра могут пожаловать в каждый из них, и так как в каждом из них хорошо знают, что рабов русские немилосердно освобождают, то и все покупки и сделки этого рода принимают теперь малонадежный, неблагодарный вид.

Но не одни только, так сказать, официальные рабы вздохнули теперь свободнее: всякого рода бедность и загнанность начинают смело смотреть в глаза капиталу, знати, могуществу, чувствующим оттого немалое смущение.

А другой сорт рабов, который не поименован так обидно ни в одном учебнике, но который тем не менее представляет самый ужасный вид невольничества — матери, жены, дочери среднеазиатских дикарей, разве не испытывают медленного, но неотразимого влияния на их положение и судьбу кяфирских («кяфир» — неверный) законов и всех кяфирских порядков? Без сомнения, да; и чтоб не ходить далеко, достаточно послушать осторожные, но горькие жалобы, которые изливает в беседе со мною хозяин моего дома, старик аксакал. «Последние дни приходят!» — говорит он и машет отчаянно рукою. «Что так?» — «Да как же! Чего же еще ожидать, и жену свою муж не поучи: станешь бить — стращает, что к русским уйдет…» В самом деле, как не смутиться азиатцу, когда его собственность, его вещь, правильно приобретенная, законно закабаленная, начинает заявлять о каких-то своих правах и прежде всего о праве не быть по произволу битою! Как не огорчиться таким расколом и как не угадать виновников всей этой ереси!..

О незаслуженно униженном положении восточной женщины было уже говорено немало многим множеством путешественников, и здесь повторять общих мест не буду; скажу только, что судьба женщины в Средней Азии, говоря вообще, еще печальнее судьбы ее сестры в более западных странах, каковы Персия, Турция и другие. Еще ниже, чем у последних, ее гражданское положение, еще сильнее замкнутость и отверженность от ее властителя-мужчины, еще теснее ограничение деятельности одною физическою, животною стороною, если можно так выразиться. С колыбели запроданная мужчине, неразвитым, неразумным ребенком взятая им, она даже в половом отношении не живет полною жизнью, потому что к эпохе сознательного зрелого возраста уже успевает состариться, задавленная нравственно ролью самки и физически работою вьючной скотины. Все умственное движение, все развитие может сказываться поэтому только в самых низших проявлениях человеческого ума — в интриге, сплетне и т. п., зато и удивляться нечего, что они интригуют, сплетничают…


Такое крайне униженное положение женщин составляет главную причину, между прочим, одного ненормального явления, каким представляется здешний «батча». В буквальном переводе «батча» значит мальчик; но так как эти мальчики исполняют еще какую-то странную и, как я уже сказал, не совсем нормальную роль, то и слово «батча» имеет еще другой смысл, неудобный для объяснения.

В батчи-плясуны поступают обыкновенно хорошенькие мальчики, начиная лет с восьми, а иногда и более. Из рук неразборчивых на способ добывания денег родителей ребенок попадает на руки к одному, к двум, иногда и многим поклонникам красоты, отчасти немножко и аферистам, которые с помощью старых, окончивших свою карьеру плясунов и певцов выучивают этим искусствам своего питомца и раз выученного нянчат, одевают, как куколку, нежат, холят и отдают за деньги на вечера желающим для публичных представлений.

Такие публичные представления — «тамаша» — мне случалось видеть много раз; но особенно осталось в памяти первое мною виденное, бывшее у одного богатого купца С. А.

«Тамаша» даются почти каждый день в том или в другом доме города, а иногда и во многих разом, перед постом главного праздника байрама, когда бывает наиболее всего свадеб, сопровождающихся обыкновенно подобными представлениями. Тогда во всех концах города слышны стук бубен и барабанов, крики и мерные удары в ладоши, под такт пения и пляски батчи. Имея еще в городе мало знакомых, я просил С. А. нарочно устроить «тамашу» и раз, поздним вечером, по уведомлению его, что представление приготовлено и скоро начнется, мы, компанией в несколько человек, отправились к нему в дом.

В воротах и перед воротами дома мы нашли много народа; двор был набит битком; только посередине оставался большой круг, составленный сидящими на земле, чающими представления зрителями; всё остальное пространство двора — сплошная масса голов; народ во всех дверях, по галереям, на крышах (на крышах больше женщины). С одной стороны круга, на возвышении, музыканты — несколько больших бубнов и маленькие барабаны; около этих музыкантов, на почетное место, усадили нас, к несчастью для наших ушей. Двор был освещен громадным нефтяным факелом, светившим сильным красным пламенем, которое придавало, вместе с темно-лазуревым звездным небом, удивительный эффект сцене.

«Пойдемте-ка сюда», — шепнул мне один знакомый сарт, подмигнув глазком, как это делается при предложении какого-нибудь запретного плода. «Что такое, зачем?» — «Посмотрим, как батчу одевают». В одной из комнат, двери которой, выходящие на двор, были скромности ради закрыты, несколько избранных, большею частью из почетных туземцев, почтительно окружали батчу, прехорошенького мальчика, одевавшегося для представления; его преображали в девочку: подвязали длинные волосы в несколько мелко заплетенных кос, голову покрыли большим светлым шелковым платком и потом, выше лба, перевязали еще другим, узко сложенным, ярко-красным. Перед батчой держали зеркало, в которое он всё время кокетливо смотрелся. Толстый-претолстый сарт держал свечку, другие благоговейно, едва дыша (я не преувеличиваю), смотрели на операцию и за честь считали помочь ей, когда нужно что-нибудь подправить, подержать. В заключение туалета мальчику подчернили брови и ресницы, налепили на лицо несколько смушек — signes de beauté — и он, действительно преобразившийся в девочку, вышел к зрителям, приветствовавшим его громким, дружным, одобрительным криком.

Батча тихо, плавно начал ходить по кругу; он мерно, в такт тихо вторивших бубен и ударов в ладоши зрителей, выступал, грациозно изгибаясь телом, играя руками и поводя головою. Глаза его, большие, красивые, черные, и хорошенький рот имели какое-то вызывающее выражение, временами слишком нескромное. Счастливцы из зрителей, к которым обращался батча с такими многозначительными взглядами и улыбками, таяли от удовольствия и в отплату за лестное внимание принимали возможно униженные позы, придавали своему лицу подобострастные, умильные выражения. «Радость моя, сердце мое», — раздавалось со всех сторон. «Возьми жизнь мою, — кричали ему, — она ничто перед одною твоею улыбкою» и т. п. Вот музыка заиграла чаще и громче; следуя ей, танец сделался оживленнее; ноги — батча танцует босиком — стали выделывать ловкие, быстрые движения; руки змеями завертелись около заходившего корпуса; бубны застучали еще чаще, еще громче; еще быстрее завертелся батча, так что сотни глаз едва успевали следить за его движениями; наконец, при отчаянном треске музыки и неистовом возгласе зрителей воспоследовала заключительная фигура, после которой танцор или танцовщица, как угодно, освежившись немного поданным ему чаем, снова тихо заходил по сцене, плавно размахивая руками, раздавая улыбки и бросая направо и налево свои нежные, томные, лукавые взгляды.

Чрезвычайно интересны музыканты; с учащением такта танца они еще более, чем зрители, приходят в восторженное состояние, а в самых сильных местах даже вскакивают с корточек на колени и донельзя яростно надрывают свои и без того громкие инструменты. Батчу-девочку сменяет батча-мальчик, общий характер танцев которого мало разнится от первых. Пляска переменяется пением оригинальным, но и монотонным, однообразным, большею частью грустным! Тоска и грусть по милом, неудовлетворенная, подавленная, но восторженная любовь и очень редко любовь счастливая служат обыкновенными темами этих песен, слушая которые туземец пригорюнится, а подчас и всплакнет.

Интереснейшая, хотя неофициальная и не всем доступная, часть представления начинается тогда, когда официальная, т. е. пляска и пение, окончилась. Тут начинается угощение батчи, продолжающееся довольно долго, — угощение очень странное для мало знакомого с туземными нравами и обычаями. Вхожу я в комнату во время одной из таких закулисных сцен и застаю такую картину: у стены важно и гордо восседает маленький батча; высоко вздернувши свой носик и прищуря глаза, он смотрит кругом надменно, с сознанием своего достоинства; от него вдоль стен, по всей комнате, сидят, один возле другого, поджавши ноги, на коленях, сарты разных видов, размеров и возрастов — молодые и старые, маленькие и высокие, тонкие и толстые; все, уткнувшись локтями в колени и возможно согнувшись, умильно смотрят на батчу; они следят за каждым его движением, ловят его взгляды, прислушиваются к каждому его слову. Счастливец, которого мальчишка удостоит своим взглядом и еще более словом, отвечает самым почтительным, подобострастным образом, скорчив предварительно из лица своего и всей фигуры вид полнейшего ничтожества и сделавши бату (род приветствия, состоящего в дергании себя за бороду), прибавляя постоянно, для большего уважения, слово «таксир» (государь). Кому выпадет честь подать что-либо батче, чашку ли чая или что-либо другое, тот сделает это не иначе как ползком, на коленях и непременно сделавши предварительно бату. Мальчик принимает всё это как нечто должное, ему подобающее, и никакой благодарности выражать за это не считает себя обязанным.

Я сказал выше, что мальчик часто содержится несколькими лицами: десятью, пятнадцатью, двадцатью; все они наперерыв друг перед другом стараются угодить мальчику; на подарки ему тратят последние деньги, забывая часто свои семьи, своих жен, детей, нуждающихся в необходимом, живущих впроголодь.