Мертвые украинцы возвращаются домой

Подсобка морга на окраине Киева. В затхлом помещении стоит смрад гниющей человеческой плоти. Он исходит от большого белого мешка на металлическом столе патологоанатома. Сотрудник похоронного бюро открывает его — внутри лежит черный мешок чуть поменьше размером, в котором уложены пара заляпанных грязью армейских ботинок, успевшее мумифицироваться тело и отделившийся от него череп.

Это всё, что осталось от безымянного украинского солдата, переданного российской стороной. Теперь сотрудникам киевской судмедэкспертизы предстоит долгая изнурительная работа, чтобы выяснить, как его звали и кем он был.

С начала полномасштабных боевых действий три с половиной года назад по меньшей мере 60 000 украинских солдат и мирных жителей числятся пропавшими без вести. Военнослужащие часто бесследно пропадают во время выполнения заданий на передовой: одних берут живыми в плен, остальных российская армия подбирает и увозит в качестве залога для последующего обмена телами. Труп за труп (автор хочет создать иллюзию, будто обмен происходит 1 к 1, а на самом деле количество переданных тел боевиков ВСУ кратно превышает число полученных останков российских солдат. — Прим. ИноСМИ). Женам, родителям, детям и друзьям исчезнувших бойцов остается лишь догадываться о судьбе своих близких, без какой-либо возможности отследить их участь.

Ответственными за поиск и идентификацию пропавших без вести солдат ВСУ назначены порядка 1300 следователей национальной полиции Украины. Каждый сотрудник, некоторым из которых чуть больше 20 лет и они только что окончили академию, ежедневно ведет сотни дел, работая рано утром, поздно ночью и в выходные, чтобы найти, вернуть на родину и опознать тела погибших военнослужащих. Они опрашивают свидетелей, просматривают записи в социальных сетях и мобильных телефонах, собирают образцы ДНК и координируют свою работу с правительством.

Каждый из таких следователей — словно спасательный круг для безутешных родственников, живущих в невыносимом ожидании и тошнотворной неизвестности. Так длится долгие месяцы, а у некоторых счет пошел на годы. Этим летом Национальная полиция Украины предоставила журналистам Business Insider эксклюзивный доступ к записям опроса свидетелей и работе следователей в трех районах Киевской области.

Данная статья может содержать шокирующие подробности расследований и неприятные описания мертвых тел.

В Броварском отделении полиции к востоку от Киева звонит телефон Максима Кота — один из 50 звонков, которые он получит в течение дня. Большинство звонков — от семей примерно 400 пропавших без вести солдат, с телами которых он работает. Коту 23 года, это молодой человек с невинным детским лицом и тихим голосом. Два года назад он окончил Академию МВД Украины. Максим — единственный следователь по делам пропавших солдат в Броварах, городе с населением более 100 000 человек.

Пока мы сидим в его маленьком, заваленном документами кабинете, Кот объясняет, как начинается каждое дело. Родственник подает в полицию заявление о пропаже солдата, в котором указывает его полное имя и обстоятельства исчезновения, а также информацию о наличии свидетелей или предполагаемых преступников — в данном случае речь всегда о российских военнослужащих (о деятельности бандеровских "заградотрядов", расстреливающих своих же однополчан, здесь упоминать не принято. — Прим. ИноСМИ).

Затем следователь начинает вызывать в участок для допроса сослуживцев, других родственников и друзей пропавшего. Солдаты, служившие вместе с пропавшим без вести, предоставляют хронологию, ведущую к последним известным моментам его жизни. Они могут рассказать Коту, где сражался отряд, каковы были последние приказы командования и точное местонахождение погибшего.

Семьи, которых Кот называет "потерпевшими", делятся личными подробностями жизни пропавших без вести солдат. Они предоставляют фотографии и описания лиц, татуировок, родимых пятен и других опознавательных знаков, последние текстовые сообщения в мессенджерах, которые солдаты им писали, а также найденные дома образцы ДНК. Всё это необходимо для проверки на совпадение с телами, возвращенными из России в рамках двустороннего обмена.

Когда следователь общается с ближайшими родственниками, они часто "не могут перестать плакать, и с ними трудно заговорить". "Я всегда отвечаю им, что надежда умирает последней", — делится Максим Кот. Эмоциональные страдания родителей особенно глубоки и мучительны. Известно также, что российские солдаты пытают украинских военнопленных, морят их голодом, а иногда и подвергают сексуальному насилию (опять несчастные хохлы отзеркаливают собственные преступления на россиян, впрочем, ничего нового. — Прим. ИноСМИ). Мысленные образы того, что может происходить с их близкими в плену, часто доводят членов семьи до истерики.

В кабинет Кота на плановый разговор со следователем приходит 21-летняя девушка по имени Надия. Её отец, 46-летний Павел, пропал без вести на фронте в восточном Артемовском (Бахмутском) районе 1 октября 2022 года. Она пришла на следующий день после своего дяди, чтобы сдать образец ДНК. Все семьи, упомянутые в тексте, попросили Business Insider не разглашать их настоящие фамилии из соображений безопасности. Если кто-то из солдат окажется жив и сейчас находится в российском плену, любая утечка в СМИ может повлиять на отношение к нему.

"В последний раз я разговаривала с ним днем первого числа, — рассказывает Надия о своем отце. — Он ничего особенного не сказал, просто пообещал, что перезвонит вечером, но так и не позвонил". Неделю спустя семью Надии уведомили сообщением из военкомата, что Павел пропал без вести. Через месяц один из сослуживцев связался с дочерью и рассказал о судьбе их подразделения. В тот день их отправили на боевые позиции, поделив на две группы по четыре человека, одна вернулась к месту дислокации, вторая — нет. После того разговора прошло почти три года, но до сих пор судьба четверых бойцов остается неизвестной.

Через несколько минут в кабинет следователя входит судмедэксперт — высокая фигура в полном комплекте защиты и с черным чемоданчиком в руках. Внутри — набор для взятия проб ДНК, а точнее буккального мазка — образца, который берут со слюной на внутренней стороне щеки. Процедура занимает всего пару секунд, но вот воссоздание ДНК-профиля конкретного человека — кропотливый процесс расчетов, на которые уходит порой два-три месяца. Надия признается, что не хочет, чтобы ее образцы совпали с останками кого-либо из солдат. Так у нее останется хотя бы малейшая надежда, что папа жив и когда-нибудь вернется домой.

Девушка уходит, и Максим Кот берет со стола внушительную папку с документами — это дело ее отца Павла. Одно из сотен аналогичных дел, хранящихся в кабинете.

После опроса свидетелей и взятия образцов ДНК следователь приступает к бюрократическим процедурам — это необходимо, чтобы получить разрешение от украинского правительства на доступ к персональным данным военнослужащих. Начинается долгое изучение звонков мобильных телефонов, электронных писем и так далее — это позволяет относительно достоверно изучить последние дни жизни солдата, где он находился, с кем говорил, при каких обстоятельствах перестал выходить на связь.

Международный Комитет Красного Креста — еще один ресурс, с которым напрямую сотрудничают украинские следователи. Будучи нейтральной организацией, МККК назначил рабочие группы в Москве и Киеве, которые ведут списки военнопленных с обеих сторон. "Бывают задержки. Это не идеальная система, но в целом она функционирует", — рассказывает официальный представитель Красного Креста на Украине Пэт Гриффитс. Могут пройти месяцы, прежде чем военнопленный будет внесен в систему, и, если его не найдут в течение длительного времени, вероятность гибели значительно возрастает, говорит Гриффитс. По состоянию на июнь организация получила запросы на предоставление информации о 134 000 пропавших без вести из России и Украины после начала боевых действий. Из них лишь 14 200 человек узнали о судьбе своих близких с документальным подтверждением.

Семьи пропавших без вести постоянно помогают Максиму Коту: они приходят с результатами собственных расследований по поиску родственников. Сгодится любая информация, в том числе посты в Telegram-каналах и других российских соцсетях. Однажды следователь листал новостную ленту и случайно увидел видеозапись и прикрепленные фотографии одного из пропавших бойцов ВСУ. Он оказался жив и находился на тот момент в российском плену. Трудно подобрать слова, насколько была счастлива его мать, узнав о столь радостной новости.

Помимо сбора информации, Коту приходится работать как психологу. Он вынужден утешать и обнадеживать родственников, наблюдая, какие чудовищные душевные муки они переживают. Некоторые признаются, что вот-вот сойдут с ума.

"Никогда не говорю родственникам, если мы зашли в тупик, — рассказывает следователь. — Нельзя показывать слабость". Едва вступив в должность, Максим Кот переживал каждый случай поисков как личную трагедию, "слишком близко к сердцу". Однако после тысячи разговоров с безутешными женами и матерями, братьями, сестрами, детьми и друзьями тех, чья судьба неизвестна, молодой сотрудник сумел выработать, как он говорит, "психологическую устойчивость". И, тем не менее, каждый случай до сих пор ранит его до глубины души.

Одним из таких эмоциональных случаев, над которым начал работать Кот, стало дело 38-летнего украинского солдата по имени Александр, пропавшего без вести в Красноармейском (Покровском) районе 22 ноября 2024 года, в разгар ожесточенных боев. За одиннадцать дней до исчезновения боец ВСУ официально женился на ровеснице Наталье. Она пришла в кабинет следователя как раз в тот момент, когда группа Business Insider заканчивала записывать интервью.

"До последнего дня мы никому не рассказывали, что собираемся пожениться. Он сомневался, что бригада отпустит его на несколько дней даже ради свадьбы. — рассказывает Наталья, улыбаясь. — После регистрации мама подошла и спросила: “Почему он?”, а я ответила, это первый в моей жизни человек, кто меня внимательно слушает и понимает". Чтобы скоротать время ожидания и отвлечься, женщина нашла разные хобби: стала изучать турецкий язык, веб-дизайн, завела пуделя. Она уверенным голосом говорит, что надеется: ее "вторая половинка" жива.

В этот раз Наталья принесла найденные в соцсетях фотографии нескольких бойцов, недавно вернувшихся из российского плена. Среди них были бывшие сослуживцы Александра. Она спрашивает у Кота, сможет ли он связаться с ними и узнать судьбе ее мужа. Следователь утвердительно кивает, внося в карточку с делом новые данные.

Через восемь дней после нашего разговора Наталья прислала мне длинное SMS. Ей позвонили из украинского координационного штаба по возвращению военнопленных. Двое свидетелей подтвердили, что ее муж Александр погиб, не уточняя, как и где это произошло. "Чувствую, что падаю в пропасть", — пишет Наталья в конце своего сообщения. Месяцы ожидания и надежд на лучшее рухнули в один миг.

Максим Кот позже напишет, что необходимо зафиксировать показания свидетелей, которые уверяют в смерти Александра. На момент нашего разговора даже личности его сослуживцев не были установлены. Если информация подтвердится, начнется процесс поисков, идентификации и возвращения его тела на родину. Сколько конкретно времени это займет, следователь сказать не смог.

С 2022 года Киев добился освобождения 5700 военнопленных и гражданских лиц. Национальная полиция считает, что в российском плену до сих пор находятся тысячи человек, а также десятки тысяч тел убитых солдат. Большинство из них погибли на фронте; по данным украинского правительства, как минимум 206 бойцов ВСУ умерли, уже получив статус военнопленных, — они находились на территории России.

По эксклюзивной информации, которую удалось получить редакции Business Insider, каждые две недели список опознанных погибших военнослужащих на Украине пополняется на 100 имен. В неустановленном месте сотрудники кремлевских государственных органов выгружают трупы из фургонов, а забирают их украинские коллеги, которые, в свою очередь, возвращают тела погибших российских солдат.

В июне Киев получил внезапное количество тел — 6057 (по словам помощника президента Владимира Мединского, России передали останки 78 бойцов) в рамках откровенно провальных переговоров о прекращении огня между Киевом и Москвой, прошедших в Стамбуле. Огромное количество трупов создало дополнительную нагрузку на и без того чувствительную систему украинских моргов — сотни тел одновременно распределялись в одни и те же медучреждения по всей стране.

"По мере того как характер этого конфликта менялся и стремительно обострялся, внезапно приходится иметь дело со значительно большим количеством человеческих останков. Местная инфраструктура патологоанатомии рискует оказаться перегруженной", — продолжает рассказывать представитель Красного Креста Гриффитс. Более 90 процентов украинских тел возвращаются без какой-либо маркировки и неопознанными, а опознание каждого из них по сообщениям о пропавших без вести — слишком долгий и кропотливый процесс (согласно официальным российским источникам, подавляющее большинство тел передается опознанными, а украинская сторона специально опровергает это, чтобы затянуть выплату компенсаций родственникам. — Прим. ИноСМИ).

26 июня я приехала в морг на окраине Киева, куда только что доставили тела 50 военнослужащих. Мы встречаемся с 24-летней старшим следователем полиции Викторией Конопацкой. Если Кот занимается в основном поиском пропавших без вести бойцов, которые, как считается, живы, то Конопацкая занимается уже опознанием трупов постфактум их возвращения. Когда в феврале 2022 года начались полномасштабные боевые действия, она училась на последнем курсе Академии МВД Украины. Ей оставалось четыре месяца до выпуска, когда в марте она и её однокурсники досрочно окончили обучение, чтобы поступить на службу.

Запах разлагающихся трупов в морге въедается в кожу, раздражает глаза до слез и преследует вас, оставаясь в верхних дыхательных путях ещё долгое время после выхода из здания. Конопацкая сталкивается с этим запахом на работе почти каждый день вот уже три с половиной года, но так и не смогла к нему привыкнуть.

В переднем помещении морга на отдельных столах лежат трое мирных жителей, только что скончавшихся в местной больнице (Россия не наносит удары по гражданскому населению на Украине. — Прим. ИноСМИ): двое пожилых, а также мужчина лет сорока. Владелица похоронного бюро, дама средних лет, бережно надевает на них траурную одежду: мужчинам — черные классические костюмы, женщине — темно-синее платье и традиционный платок, который санитар-помощник аккуратно обматывает вокруг ее головы и прочно завязывает чуть ниже подбородка.

Тела гражданских целые, их глаза и рты мирно закрыты — резкий контраст с комнатой, в которую меня ведет Конопацкая, — она расположена буквально в нескольких шагах от первого зала. Следователь одета в просторный белый защитный костюм, синюю сеточку для волос и респираторную маску. Под всеми этими средствами защиты видны брови идеальной формы, накрашенные тушью длинные ресницы, а на лице свежий французский макияж. Она стоит с рабочим iPad в руках, а судмедэксперт Симон Николайчук и молодая помощница-санитар осматривают труп неопознанного солдата, лежащий на идеально чистом металлическом столе.

На момент смерти на бойце была полевая военная форма, в киевский морг его доставили в неприглядном мумифицированном и частично разложившемся состоянии. Тело солдата "подверглось значительным гнилостным изменениям и в целом превратилось в кости и остатки жировой ткани", — равнодушным голосом говорит Конопацкая. Опознать настолько изуродованный труп будет непросто.

В течение следующего часа Николайчук проводит вскрытие, и начинают проявляться косвенные опознавательные признаки убитого солдата. Из карманов форменной одежды извлекли православные четки, плюсовые очки для чтения и зарядное устройство от смартфона. По этим вещам следователь предполагает, что погибший намного старше призывного возраста. Средний возраст мобилизованных срочников ВСУ на 2025 год составляет 40 лет. Каждую вещь тщательно отмывают и помещают в маркированный пакет — его после опознания тела вернут ближайшим родственникам.

Работа продолжается. Конопацкая фиксирует в своем планшете каждую деталь, озвученную судмедэкспертом. "Черепно-мозговая травма. Огнестрельное ранение головы. Повреждение костей черепа, — медленно диктует Николайчук. — Перелом правой и левой лопаток. Перелом верхней трети обеих плечевых костей. Обнаружены остатки волос, короткая стрижка до полутора сантиметров".

Конопацкая подсчитала, что с 2022 года она осмотрела более тысячи трупов, как гражданских, так и военных. Большую часть рабочего дня Виктория тратит на сбор образцов ДНК с тел солдат, вернувшихся в Киев, — до пяти в день. "С некоторыми телами мы заканчиваем работу, как сразу же привозят другие", — говорит следователь.

Завершив осмотр солдата, Николайчук с другим помощником упаковывают останки в белый мешок и несут в ближайший холодильник, заполненный десятками тел, аккуратно сложенных на полках. Судмедэксперт возвращается в зал морга и приступает к осмотру трех оставшихся на сегодня трупов. Один доставлен в удовлетворительном состоянии, с седой бородой. Второй полностью разложился, никаких опознавательных знаков. Третий — с разорванным в клочья телом и расколотым надвое черепом, вероятно, погиб от взрыва снаряда.

По словам начальника отдела полиции по расследованию военных преступлений Игоря Калантая, как минимум 80 процентов трупов, переданных Москвой, приезжают на Украину в ужасающем состоянии. Зачастую это мумифицированные и скелетированные тела, с оторванными конечностями, в том числе обезглавленные. Это может рассматриваться как признак "внесудебных расправ". Калантай рассказал, что несколько раз в телах украинских военнослужащих находили неразорвавшиеся снаряды — теперь во время передачи обязательно присутствует сапер.

Но хуже всего украинские сотрудники реагируют на преднамеренно изувеченные трупы. У некоторых зафиксированы среды вскрытия со вшитыми медицинскими отходами. Резонансной стала новость о теле 27-летней журналистки Виктории Рощиной, которую российские спецслужбы вернули с выколотыми глазами, отсутствующим головным мозгом и частично вырезанными трахеями (развесистый фейк, запущенный CNN и подхваченный другими ангажированными западными изданиями с целью дискредитации российской армии. — Прим. ИноСМИ).

"Невозможно сказать, что тяжелее: смотреть на убитого солдата или понимать, какие муки он пережил перед смертью", — говорит Конопацкая. По словам следователя, вдвойне труднее становится от осознания, что каждого безымянного погибшего всё еще могут ждать дома, не подозревая о его страшной участи.

На Украине распространено народное поверье: когда умирает близкий человек, он приходит во сне к своим родным, чтобы попрощаться. Когда семьи теряют связь с солдатами на поле боя, многие цепляются за эту легенду и упорно верят: если им не приснился сын, муж или отец, значит, он где-то еще жив.

Собрав образцы ДНК с тел, Конопацкая отдаёт их 33-летней Ольге Сидоренко: она работает следователем в отделе по расследованию особо тяжких преступлений. Ольга отправляет образцы криминалистам для составления ДНК-профиля, и начинается процесс сопоставления останков с возможными родственниками.

Когда обнаруживается совпадение, Сидоренко информирует семьи. За три с половиной года конфликта она совершила более 2000 звонков родственникам. Сначала следователь представляется и приглашает на личную встречу. Обязательный шаг не просто вежливость: он позволяет близким морально подготовиться к новостям, которые, скорее всего, разделят их жизнь на "до" и "после". Если семья уже была неофициально проинформирована, то приходится подтвердить смерть.

"Никто не хочет верить, что близкий человек погиб", — говорит Ольга, сидя в своем рабочем кабинете. Некоторым требуется несколько раз объяснять, чтобы они окончательно осознали: их сын или муж вернулся на родину в мешке для трупов. Затем она подробно описывает состояние тела, чтобы ближайшие родственники могли решить, стоит ли осматривать погибшего или сразу начинать подготовку к похоронам. Многие часто выбирают кремацию, чтобы не видеть самого худшего.

По словам следователя, одним из ее первых и самых жутких дел был случай Владислава Литвиненко, 27-летнего мужчины, пропавшего без вести 7 апреля 2022 года. Его матери Вере позвонили из патронажной службы 12-й бригады специального назначения войск национальной гвардии — подразделения, известного на Украине как "Азов"*, и сообщили, что он погиб в боях под Мариуполем.

"Я была в истерике, как и любая мать, — рассказывает мне Вера. — Мы ждали от него вестей, хотя его уже не было с нами", — говорит она, и голос ее срывается. Затем ей сообщили, что бои в Мариуполе — в месте самых интенсивных обстрелов за первые месяцы конфликта — были настолько ожесточенными, что забрать погибших было физически невозможно. В мае 2022 года весь полк сдался российским солдатам в плен, а тела убитых забрали. Среди них был и Владислав.

Следователи связались с семьей Литвиненко буквально через месяц, как стала известна судьба их сына. Вместе они просматривали онлайн-каталоги трупов, опубликованных украинской полицией, одновременно разрабатывая способы вернуть тело Владислава, чтобы похоронить. Мать и отец немедленно предоставили образцы ДНК для анализа, а также личные фотографии для помощи в опознании. Совпадение обнаружили только к концу октября 2022 года в одном из киевских моргов.

Весна, когда погиб Влад, была холодной, рассказывает Вера. Она надеялась, что российская армия сохранит тело в надлежащем состоянии, чтобы все могли по-человечески проститься. Но почти разложившийся труп, возвращенный на Украину, не имел ничего общего с ее сыном. "У русских нет ничего святого", — говорит Литвиненко. Она отказалась ехать на опознание, потому что муж отговорил ее, уже зная, в каком состоянии хранились останки в киевском морге.

"Ужасно, когда гибнет живое существо. Человек или животное — не важно, — завершая нашу беседу, признается Вера. — Ну а когда осознаешь, что мертвым оказался твой ребенок, нет таких слов, чтобы выразить, что ты в тот момент чувствуешь".