“Похоже, Западу передалось советское поведение”: Пиотровский о России и Ближнем Востоке

Имя Пиотровского стало частью истории Эрмитажа — второго по величине музея в мире, основанного 260 лет назад Екатериной Великой в Санкт-Петербурге. Михаил Пиотровский — известный российский историк, востоковед и археолог — был его директором последние 32 года. До него (с 1964 до 1990 года) эту чрезвычайно важную культурную должность занимал его отец Борис, который сам был известным востоковедом и археологом. В общей сложности Борис и Михаил руководили Эрмитажем почти 70 лет, став свидетелями многих политических и культурных изменений в России и мире.

Недавно в великолепном Большом тронном зале Императорского Зимнего дворца, соединенного с Эрмитажем, Пиотровский отпраздновал 80-летие. Президент Владимир Путин, с которым он, как говорят, очень близок, направил в честь этого события поздравительное послание. “Талант ученого, исследователя и организатора Вы посвятили благородной цели — сбережению уникального исторического, культурного, духовного достояния человечества. Ваш многолетний плодотворный труд на посту руководителя Эрмитажа — огромный вклад в развитие музейного дела в нашей стране, пример подвижнического служения людям, Отечеству”.

Пиотровский родился в Армении, в то время входившей в состав СССР, и буквально рос в Эрмитаже, когда его отца назначили там директором. Он изучал арабский язык сначала на факультете востоковедения в Ленинградском университете, а затем в Каире, а также участвовал в археологических раскопках на территории Йемена. Он написал около 300 научных работ, включая каталоги арабских рукописей, труды по религиозной и политической истории ислама и арабского мира, а также аравийской археологии.

Будучи директором Эрмитажа, Пиотровский возглавляет российское музейное сообщество и отвечал за развитие российского музееведения в постсоветский и постперестроечный периоды (период экономической перестройки 1980-х). Под его руководством Эрмитаж открылся миру, укрепил связи с западными музеями, расширил выставочные площади, создал центры в других странах и ассоциации с друзьями за рубежом, в том числе в Израиле, где ее возглавляет израильский бизнесмен Амир Гросс-Кабири (Amir Gross-Kabiri).

Всё это прекратилось в феврале 2022 года с началом конфликта между Россией и Украиной. Западные музеи разорвали связи с Эрмитажем, некоторые страны ввели против Пиотровского персональные санкции, а западные ассоциации приостановили совместную деятельность. И только израильская решила не отворачиваться от Эрмитажа.

В редком за последние три года интервью западным СМИ Пиотровский рассказывает о важности Эрмитажа; роли культуры в противоположность политике; национальной гордости военного времени; отношениях между Россией и Израилем; а также о том, какую позитивную роль Россия могла бы сыграть в делах Ближнего Востока.

Михаил Пиотровский: Думаю, всё потому, что у Государственного музея Эрмитаж очень интересная история. Он был основан императрицей Екатериной Великой тогда еще у черта на куличках. Она скупала лучшие коллекции Европы и привозила в Россию, в Санкт-Петербург. В то время город считался весьма отдаленным местом, как для нас сегодня Антарктида. Многие сочли приезд этих коллекций в Санкт-Петербург скандальным: как эти ужасные русские могут покупать лучшие коллекции и увозить их так далеко? После Екатерины каждый царь традиционно добавлял что-то в коллекцию. Таким образом, дворец стал музеем, а затем оброс собственно музейными зданиями.

Затем в России произошла революция, которая затронула также и эти здания. Позже Эрмитаж пережил немецкую блокаду во время Второй мировой войны. Этот музей полон истории, и в то же время в нем представлена великолепная коллекция произведений искусства, в которых рассказывается о диалоге различных культур. Вот почему он так важен для России и всего мира. Я называю его “энциклопедией мировой культуры”. Это не просто музей, в котором отчетливо чувствуется русский колорит, но великое достижение русской культуры — средоточие истории, искусства, науки и людей. Это отдельная экосистема. Такое сочетание делает ее интересной.

Великим мировым музеем он был с самого начала, а тридцать лет назад вместе со всей Россией стал более открытым миру. Мы смело вошли в эти джунгли, полные рисков и проблем. Тем не менее, нам удалось еще раз показать, насколько велик этот музей. Его признали одним из лучших в мире. Мы проявляли большую активность и задали музейную моду всем остальным. Меня несколько раз называли “лучшим директором музея в мире”, но эта честь принадлежит не мне, а ему. Если позволите процитировать Дональда Трампа, мы сделали Эрмитаж снова великим.

— Революцию он пережил не полностью, потому что после нее правительство, переехавшее в Москву, начало распродавать коллекции Эрмитажа, в том числе многие важные экспонаты. В начале революции в Санкт-Петербурге было довольно спокойно. Зимний дворец подвергся нескольким штурмам, и революционерам удалось проникнуть в него, но он выстоял, не получив особых повреждении. Большевики понимали важность музейных коллекций, поэтому их удалось защитить от грабившей Зимний дворец толпы. В Эрмитаж она не вошла.

Во время Первой мировой войны некоторые коллекции Эрмитажа были эвакуированы в Москву. После революции мы вернули их обратно. Для нас было важно, что правительство решило переехать в Москву. В противном случае оно заняло бы все здания дворца и Эрмитажа, и для музея у нас не осталось бы места.

Мы организовывали замечательную выставку, посвященную 100-летию революции и тому, как она виделась из Зимнего дворца. У нас свой особый взгляд и понимание революции. В ее начале сотрудники Эрмитажа один-два года бойкотировали советскую власть, но их никто не казнил. В 30-е годы многих отправили в ГУЛАГ, но не в таком количестве, как из других художественных учреждений. Было много других проблем, но сотрудникам музея удавалось идти своим путем и сохранять академические традиции, даже когда организовывать выставки было затруднительно.

— Это история блокады Ленинграда. Некоторые коллекции в то время отправили на Урал. Другие остались здесь, и сотрудники Эрмитажа защищали их и сами здания от бомбежек. Ночи они проводили прямо в залах, а днем читали друг другу лекции по истории искусств. Каждый год мы делаем выставку о том, как люди жили во время блокады. Сейчас мы организовали виртуальное реалити-шоу о бомбоубежище Эрмитажа, где люди выживали и умирали от голода. Мы изучаем историю эвакуации Эрмитажа и не только вспоминаем те исторические времена, но и узнаём из прошлого, чем должны заниматься музеи во время военных конфликтов. Для сохранения коллекций их перевозят в безопасное место, а затем возвращают с фиксацией происходящего. Документирование — одна из обязанностей музея.

— Угроза есть всем. Эрмитажу постоянно угрожают наводнения и террористы. Мы должны быть готовы ко всему, что может случиться. В то же время мы научились подходить к идее патриотизма, идее быть на стороне своей страны в любых возможных ситуациях. Это часть традиций Эрмитажа.

— Патриотизм — это, наверное, неправильный термин. В русском языке мы говорим об историческом самосознании, гордости за свою страну и любви к ней. Это то, что приходит с годами. В любой стране в обычные времена люди думают, что всё плохо. Но во время конфликта, когда родина нуждается в вас, вы должны решить, со своей вы страной или против нее. Нужно сделать выбор. Полагаю, Израилю эта ситуация знакома очень хорошо.

Также Эрмитаж является музеем российской истории. Мы показываем наши галереи, и это вызывает у людей гордость за страну. Каждый должен решить, на чьей он стороне. Это очень важный вопрос, который разделяет людей и в России. Меня постоянно критикуют за позицию по этому вопросу. Но я настаиваю на том, чтобы люди сами решали, хотят они с нами работать или нет. Эрмитаж — музей мирового значения, но в то же время очень русский.

— Наша семья всегда увлекалась историей России. Мой дед служил в армии, а прадед был генералом. Когда мой отец решил стать историком и археологом, ему сказали, что этими профессиями на жизнь не заработаешь. Но потом он пришел в Эрмитаж и стал известным археологом, проводил сенсационные раскопки на Южном Кавказе и в Армении. Работа принесла ему известность, а затем он 26 лет занимал пост директора Эрмитажа. Я пришел туда совсем еще ребенком и тоже очень интересовался историей и археологией. Я решил заняться чем-то более сложным, чем папа, и изучать арабский язык, который считался очень трудным. Я работал в Академии наук, а затем получил приглашение в Эрмитаж, где меня позже попросили занять место отца.

Когда отец умер, наступил период перестройки, и, как и в наши дни, всем пришлось выбирать. Тогда было неясно, как такой большой музей должен функционировать. На него было много нападок с разных сторон. Поэтому хорошо, что рядом был кто-то, кто знал музей вдоль и поперек с детства. Я думаю, это было правильное решение, потому что мы преодолели все кризисы и сделали наследие снова великим. Сегодня нам приходится работать в эпоху суверенитета культур. Каждая хочет подчеркнуть и объяснить, насколько она особенная. В то же время все мы являемся частью мировой культуры.

— Приходится справляться. Знаете, во время первой холодной войны мы жили довольно успешно. У нас есть опыт одиночества и общения с друзьями из разных стран. Поэтому как себя вести, мы знаем. Что касается санкций, позвольте рассказать вам историю: мы с британской журналисткой Джеральдин Норман (Geraldine Norman) написали книгу под названием "Культура как скандал. Из истории Эрмитажа", в которой описаны все скандалы в истории музея, будь то реальные или надуманные. Планировалось, что на английском языке книга выйдет в марте 2022 года, но после событий февраля издательство отменило публикацию. И тогда мы сами опубликовали книгу на русском языке, а в этом году — на английском. Нужно найти интересные пути делать то, что мы хотим. Жаль, что не получается сотрудничать с европейскими музеями, потому что им запретили. У нас не может быть выставок из Европы, а там — наших.

Из-за санкций мы работаем с другими странами. То, что называют “Востоком”, на самом деле является большей частью мира. Мы, вы [Израиль], Китай, Аравийский полуостров, Корея — почти вся планета. У меня такое чувство, что всё меняется. Музеи — хороший индикатор перемен. Когда что-то начинает меняться, это всегда ощущается в культуре. Ничто уже не будет прежним. Появится что-то новое, новый способ сотрудничества между культурами и странами.

<...>

— Русофобия действительно существует. Не такого масштаба, как антисемитизм, но иногда может развиваться в том же направлении. Людям нужен враг. Не еврей, так армянин. Я знаю это, так как сам наполовину армянин. А не еврей и не армянин, так русский. То поведение, что мы наблюдаем сегодня на Западе по отношению к России, — это стиль поведения Советского Союза. Во времена холодной войны, когда на Западе что-то происходило, СССР осуждал все западные институты и разрывал отношения. Каким-то образом эта болезнь тоталитаризма перекинулась на Запад, в то время как мы от нее избавились. Чтобы преодолеть ненависть, этот феномен нужно изучить.

— Будущее этих отношений зависит от нас, потому что они очень сложные. Имперская Россия была одной из стран, которые вытеснили евреев в Израиль. Позже Советский Союз помог создать государство Израиль и одним из первых признал его. Затем Израиль стал недружелюбен, начался период отсутствия дипломатических отношений. В то же время русские продолжали приезжать в Израиль. Здесь у нас фантастическая русская диаспора, которая играет важную роль в отношениях между двумя странами. Чтобы добиться мира на Ближнем Востоке, нужна правильная позиция России. Возможно, это прозвучит высокомерно, но мне кажется, российское присутствие на Ближнем Востоке очень важно для мира в целом. Не знаю, как этого добиться, особенно учитывая нынешнюю ситуацию в Сирии.

<...>

— Я мало говорю о политике. Но в целом ситуация сложна, как никогда. Одно и то же происходит уже тысячи лет, и всегда приходится находить решения. Говорят, в Осло его нашли, но не все были за то, чтобы ситуация разрешилась. Так или иначе, мы должны помочь людям понять друг друга. Это непросто. Делать это нужно в сфере культуры. Теперь у нас есть современные технологии. Арабы могут посещать выставки в Израиле, а израильтяне — арабские выставки. Культура не единственный рецепт решения проблемы, но она может помочь.

— Я не политик и ничего не могу предпринимать, не посоветовавшись с министром иностранных дел. По своему опыту я знаю, что, когда мы там бываем, когда у нас есть сильные российские культурные учреждения, выставки и экспедиции, когда мы встречаемся с людьми, это помогает всем чувствовать стабильность, а не истерию. Я думаю о российском присутствии на Ближнем Востоке как о большом корабле. Иногда военные корабли в Средиземном море символизируют войну, но в данном случае наличие метафорических кораблей из разных стран может помочь. Присутствие России в арабском мире и восстановление отношений с Израилем создавали ощущение, что ситуация улучшается. Поэтому Россия так важна.