Чего британцы не понимают о жизни в России

Когда я говорю англичанам, что только что вернулся из многолетней поездки в Россию, повисает неловкое молчание. В их сознании происходит короткое замыкание, и они будто начинают задыхаться прямо у меня на глазах. Какой вопрос от них прозвучит? Упомянут ли военный конфликт? Или решат поговорить о Льве Толстом?

Читайте ИноСМИ в нашем канале в Telegram

"Ого… Как интересно", — сказала мне наконец одна женщина, во взгляде которой читался неподдельный ужас. "Должно быть, вам было... нелегко", — сказала другая. Как мне донести до них, что до февраля прошлого года там было интересно и совсем не трудно?

Удручает, когда страна, о которой у тебя остались теплые воспоминания, приобретает дурную репутацию; еще печальнее, когда это заслуженно. Россию теперь считают страной, которая развязала конфликт с Украиной, сравняла с землей Бахмут, пыталась навязать братьям-славянам зиму без света и тепла и вызвала экологическую катастрофу. Таков теперь имидж России, и вы вправе сказать, что винить в этом русские могут только себя.

Даже до начала конфликта многие считали странным желание жить в России. За пределами Москвы и Санкт-Петербурга эту страну едва ли можно назвать туристическим направлением, и у иностранцев просто нет достаточного количества информации о ней — разве что из роликов на YouTube-канале Bald and Bankrupt про путешествия.

Вернувшись в Англию, я услышал множество причудливых вопросов: есть ли в городе, где я жил, бары и рестораны? Да их там столько, что можно ужинать в разных хоть целый год.

Есть ли там супермаркеты, торговые центры, кинотеатры и художественные галереи? Да, да и еще раз да. А какая там криминогенная обстановка в Ростове? Опасно было жить? Ну, лично мне никогда не доводилось сталкиваться с грабежами или угрозами, и я спокойно гулял по ночам.

После этих слов собеседники начинают таращиться на меня так, будто я сочиняю на ходу, но вот-вот признаюсь, как все обстоит на самом деле: “Ладно-ладно, нет там никаких баров и ресторанов, а переговариваются все шепотом. В пятницу вечером на улицах пусто, а из разбитых окон заброшенных домов доносится маниакальный смех. С утра до вечера все пьют самогон, а питаются одной картошкой и капустой от местного фермера. И за мной по пятам круглосуточно ходит личный эфэсбэшник Никита”.

В такое они поверили бы гораздо охотнее, чем в шокирующую правду: что в России вполне можно жить нормальной жизнью, причем — о ужас — некоторые вещи мне больше нравилось там, чем дома.

Откуда вплоть до этого последнего кошмарного года брались истории о России? Можно попробовать составить список. Темная, зловещая игра Путина в трехмерные шахматы. Убийства журналистов и оппонентов. Мертвые олигархи в Беркшире, чья смерть может быть связана с самоубийством или тем, что полиция называет “преступным умыслом”. Карикатурно богатые миллиардеры, открывшие вульгарные рестораны в Мэйфейре, в которых ни один нормальный человек никогда не смог бы себе позволить пообедать, да и не захотел бы. Сомнительные русские эмигранты, водящие дружбу с членами британского правительства. Водка, преступность, проституция и ужасающая регулярность катастрофических событий: осада школы в Беслане, захват чеченскими боевиками театра на Дубровке и трагически неумелое участие полиции в обоих случаях.

А еще воображение рисует величественные парады победы, тяжелую торжественность фильмов Тарковского и старые драмы Би-би-си, в которых актеры говорят с преувеличенно "русским" акцентом, где каждая реплика в каждом диалоге имеет подтекст "сделай или умри", где никто не улыбается и никогда не светит солнце. Не имея иного представления о людях и повседневной жизни в России, только так мы ее себе и представляем. Люди настолько сильно поверили в то, что Россия — это огромный вакуум несчастных людей, что, когда в 2018 году состоялся Чемпионат мира по футболу и по телевиденью показали веселящихся русских, иностранцы испытали культурный шок.

"Даже не знаю, — написал Шон Уокер (Shaun Walker) из Guardian, — могли ли иностранные корреспонденты вообще рассказать как-то лучше об этой стране".

По аналогии с тем, как поляки всегда считали лето перед Второй мировой войной особенно идиллическим, воспоминания о временах до февраля прошлого года напоминают приятный сон. Я помню один августовский день, когда время, казалось, остановилось: мы с дочерью бегали друг за другом по парку с водяными пистолетами и играли в футбол с соседской семьей. Неподалеку молодой уличный музыкант играл песни группы Oasis, а симпатичная девушка собирала в шляпу деньги. А в конце года мы катались на санках в парке, слушали концерт Бетховена в местной филармонии и ходили по центральному рынку, закупая продукты для новогоднего стола.

Жизнь была логична, имела смысл и отличалась обнадеживающей безоблачностью. Мы говорили об ипотеке и марках автомобилей, в какую школу отправлять детей, и можно ли давать взятки. Мы смотрели по телевизору мультики про Машу и медведя, подпевая героям, ездили на маршрутке в местный торговый центр и убили целый день на поход в Икею. И все это казалось бесконечным: не было ни одной веской причины, почему так не может продолжаться вечно. Если б мы только знали, что нас ждет…

Сейчас я не общаюсь со многими, кого узнал за эти четыре года. Наряду с разрывом дружеских отношений из-за темы конфликта возникла накрывшая многих неопределенность. Когда ты перестаешь выходить на связь, а если и выходишь, то чувствуешь неловкость и стеснение. Они не знают, что вы на самом деле о них думаете, а вы понятия не имеете, какого мнения они о вас, учитывая полтора года концентрированной антизападной пропаганды. Вся эта ситуация встала между всеми нами, и обсуждать ее не следует, ведь теперь мы по разные стороны баррикад.

Многое напоминает мне о тех четырех годах в России: две милые кошки, которых мы привезли в Англию через Кавказ; дочь — наполовину русская; пара дорогих друзей, которые не сбились с курса и с каждой неделей становятся все ценнее. Но все же воспоминания постепенно умирают. Вновь заявляет о себе официальная западная версия образа России, которой Кремль только играет на руку. Ростов, когда-то переливавшийся всеми цветами радуги, начинает исчезать за облаками пыли. Я либо забываю, либо неправильно помню не только названия улиц и магазинов, но и повседневную атмосферу, целый мир, реальность — столь же убедительную, как и везде. И это беспокоит меня, ибо если даже те из нас, кто познал лучшую сторону России, не могут ее зафиксировать, то каковы надежды на “починку” мира и обретение кредита доверия, когда нынешнее безумие растеряет темп и неизбежно, бесславно заглохнет?

Автор статьи: Робин Эшенден (Robin Ashenden)