В чем оказался прав Путин

<...>

Если мы будем честны сами с собой – а беспощадная честность исключительно важна в военное время – нам придется признать, что кое-что в вопросе спецоперации российский президент понял и сделал правильно. Это ни в коем случае не оправдывает его решение начать военные действия, а также то, какие способы их ведения он избрал. Я просто отмечаю те аспекты вооруженного конфликта, где суждения и оценки Путина оказались верными. Игнорировать его верные шаги – значит, допускать те же самые ошибки, которые сделал он. Это недооценка противника и неверное прочтение ключевых составляющих ситуации.

Так в чем он оказался прав?

Администрация Байдена надеялась, что угроза "беспрецедентных санкций" удержит Путина от наступления. Потом она надеялась, что сумеет задушить ограничениями его военную машину, вызовет недовольство населения и принудит его к смене курса. Начиная военные действия, Путин был уверен, что Россия выдержит любые санкции, которые мы можем ввести. И он оказался прав (пока). Спрос на российское сырье достаточно высок. Экономика страны продолжает успешно работать с очень незначительным снижением ВВП. Долговременные последствия могут оказаться серьезнее, однако Путин верно предположил, что одними только санкциями невозможно предопределить исход конфликта.

Во-вторых, Путин верно просчитал, что российский народ терпимо отнесется к большим издержкам, и что неудачи на поле боя не приведут к его свержению. Поначалу он, может, и надеялся, что военные действия закончатся быстро и обойдутся дешево; однако потом, после первых неудач, он решил продолжать начатое и мобилизовал резервы, будучи уверенным в том, что большая часть россиян согласится с его решением, а возникшую оппозицию он сможет подавить. Мобилизация дополнительных сил проходила беспорядочно по нашим меркам, однако Россия сумела сохранить крупные силы на поле боя, и при этом для власти Путина не возникло никакой угрозы. Конечно, все может измениться, но пока он доказывает свою правоту в этом вопросе.

В-третьих, Путин понял, что другие государства будут отстаивать свои собственные интересы, и далеко не все страны осудят его за начатые боевые действия. Европа, Соединенные Штаты и некоторые другие отреагировали резко и решительно, однако ключевые страны глобального юга и некоторые другие значимые государства (например, Саудовская Аравия и Израиль) этого не сделали. Военная операция не пошла на пользу международной репутации России (что показало голосование на Генеральной Ассамблее ООН с подавляющим осуждением происходящего), однако решительное противодействие ей оказывает лишь ограниченное количество стран мира.

И самое важное. Путин понял, что для России судьба Украины намного важнее, чем для Запада. Заметим: она намного важнее для самих украинцев, которые идут на колоссальные жертвы ради защиты своей страны. Но у Путина есть преимущество перед главными сторонниками Киева в плане готовности к издержкам и рискам. И дело не в том, что у Запада слабое, робкое и трусливое руководство, а в том, что политическая ориентация крупной приграничной соседки всегда имела для Москвы большее значение, чем для далеких государств и народов, особенно для тех людей, которые живут в богатой и хорошо защищенной стране по другую сторону Атлантического океана.

Из-за такой основополагающей асимметрии интересов и мотивации Соединенные Штаты, Германия и остальные члены НАТО тщательно выверяют свои ответные действия. И именно поэтому президент Джо Байден с самого начала исключил отправку на Украину американских войск. Он правильно понял настрой Путина, который решил, что судьба Украины стоит того, чтобы направить туда несколько сотен тысяч военнослужащих сражаться и погибать. Но американцы думают совсем иначе по поводу отправки своих сыновей и дочерей на борьбу с ним. Есть смысл послать украинцам несколько миллиардов долларов помощи, чтобы они могли защитить свою страну; но Украина не настолько важна для США, чтобы подвергать опасности свои войска или создавать существенный риск ядерной войны. С учетом такой разницы в мотивации мы пытаемся остановить Россию, не задействуя в борьбе с ней американские войска. Неизвестно, будет ли такой подход результативным.

Этим объясняется и то, почему украинцы – и их самые шумные сторонники на Западе – всеми силами пытаются привязать судьбу своей страны к огромному множеству посторонних вопросов. Если послушать их, то получается, что российский контроль над Крымом и частью Донбасса нанесет смертельный удар по "основанному на правилах порядку", что это приглашение Китаю захватить Тайвань, что это большой подарок диктаторам всего мира, катастрофический провал демократии, признак того, что ядерный шантаж вполне возможен и что путинская армия с помощью такого шантажа может маршем пройти до Ла-Манша. Сторонники жесткой линии на Западе выдвигают эти аргументы, чтобы судьба Украины показалась нам столь же важной, какой она является для России. Однако такая тактика запугивания не выдерживает критики. Судьбы мира в XXI веке будут определяться не тем, кто станет контролировать украинские территории, за которые ведется борьба, – Киевом или Москвой. Они будут определяться тем, какие страны владеют ключевыми технологиями, а также климатическими изменениями и политическими событиями во многих других местах.

Признать такую асимметрию – значит понять, почему ядерные угрозы играют лишь ограниченную роль, и почему страх перед ядерным шантажом не обоснован. Как написал много лет назад Томас Шеллинг, обмен ядерными ударами – страшная перспектива, и поэтому торг в тени ядерного оружия превращается в состязание по принципу "кто больше рискнет". Никто не хочет применять даже одну ракету с ядерной боеголовкой, но та сторона, для которой рассматриваемый вопрос важнее, будет готова пойти на больший риск, особенно если на кону ее жизненно важные интересы. По этой причине нельзя полностью исключать возможность применения ядерного оружия Россией в случае ее возможного катастрофического поражения. Понимание этого накладывает определенные ограничения на то, как далеко мы готовы зайти. Опять же, это не из-за того, что западные лидеры – люди слабовольные или малодушные. Это из-за того, что они люди разумные и осмотрительные.

Значит ли это, что мы уступим "ядерному шантажу"? Сможет ли Путин использовать такие угрозы, чтобы выбить дополнительные уступки по другим направлениям? Ответ отрицательный, потому что чем дальше он попытается зайти, тем больше такая асимметрия в мотивации будет в нашу пользу. Если Россия попытается принуждать других к уступкам по вопросам, затрагивающим их жизненно важные интересы, ее требования останутся неуслышанными. Представьте себе: Путин звонит Байдену и говорит, что нанесет ядерный удар, если Америка не вернет России Аляску. Байден посмеется и посоветует ему перезвонить, когда протрезвеет. Ядерные угрозы противника с целью принуждения не убедительны, когда соотношение решимости на нашей стороне. Стоит вспомнить, что ни США, ни Советский Союз не преуспели в ядерном шантаже в годы продолжительной холодной войны (причем, даже против неядерных государств), хотя в их распоряжении были огромные арсеналы.

Но в одном случае ситуация может измениться, хотя такая перспектива неутешительна. Чем больше помощи, оружия, разведывательных данных и дипломатической поддержки США и НАТО будут предоставлять Украине, тем больше их репутация будет зависеть от исхода конфликта. По этой причине президент Владимир Зеленский и украинцы требуют все больше и больше помощи. В их интересах как можно прочнее привязать Запад к своей судьбе. Я ни в коей мере не осуждаю их за это. Будь я на их месте, я поступил бы точно так же.

Последствия для репутации часто преувеличивают, но из-за такой обеспокоенности войны продолжаются даже тогда, когда они не затрагивают жизненно важные материальные интересы. В 1969 году Генри Киссинджер понял, что Вьетнам не обладает большой стратегической ценностью для США, и что реально одержать там победу невозможно. Но он заявил: "Присутствие 500 тысяч американцев решило вопрос важности Вьетнама. Дело в том, что сейчас это уже вопрос веры в американские обещания". Основываясь на этой вере, Киссинджер и президент Ричард Никсон продолжали американскую войну во Вьетнаме еще четыре года, тщетно пытаясь "добиться мира с честью". Такой же вывод применим к отправке танков "Абрамс" и истребителей F-16 на Украину. Чем больше оружия мы туда отправляем, тем больше у нас обязательств. К сожалению, когда обе стороны начинают думать, что для защиты жизненно важных интересов они должны нанести решительное поражение противнику, заканчивать войны становится труднее, а вероятность эскалации возрастает.

Повторю: все вышесказанное не означает, что Путин был прав, развязав военные действия, или что НАТО поступает неправильно, помогая Украине. Но Путин не во всем ошибся, и понимание того, что он сделал правильно, должно повлиять на то, как Киев и его сторонники будут действовать в предстоящие месяцы.