В список Героев не попал

 Как лейтенант Берест капитуляцию гарнизона рейхстага принимал.

Оценка подвига и судьбы лейтенанта Береста – один из самых обидных проколов советского агитпропа да и современного российского тоже. И только сегодня, спустя 72 лет в городе, где Алексей Берест совершил свой последний подвиг – в Ростове-на-Дону – ставят ему памятник на деньги, собранные горожанами. Чиновники Управления Президента по государственным наградам по-прежнему безмолвствуют.

…Первым в рейхстаг ворвался батальон капитана Степана Неустроева. Одну из рот поднял в атаку его замполит лейтенант Алексей Берест.

Водружали знамя над рейхстагом вчетвером: знаменитые на всю страну сержанты Егоров и Кантария, а также менее известный комбат Победы капитан Неустроев, и уж совсем мало кому известный лейтенант Берест.

«Водружение Знамени Победы складывалось как бы из трех этапов, – пояснял в своих воспоминаниях Степан Неустроев. – Прежде всего, необходимо было ворваться в рейхстаг и овладеть им (хотя бы частично). Дальше: во взятом уже рейхстаге добраться по лестнице на верхние этажи, затем в чердачные помещения и на крышу. Там установить Знамя. И, наконец, отбить фашистские контратаки!».

К этим этапам надо бы добавить и еще один: ведь знамя Победы было сначала установлено на фронтоне рейхстага, а не на куполе. И в этом предварительном воздвижении участвовали трое: все те же Егоров и Кантария под руководством лейтенанта Алексея Береста, заместителя командира батальона по политчасти.

Заметим, что Бересту в это время было 26 лет и он был на четыре года старше своего комбата. Кантарии было 24 года, а сержанту Егорову 5 мая должно было стукнуть аж 22 года!

Вспоминает Неустроев:

«Я приказал лейтенанту Бересту:

– Пойдешь вместе с разведчиками и на фронтоне, над парадным подъездом, привяжешь знамя, чтобы его было видно с площади и из "дома Гиммлера".

Про себя с раздражением подумал: "Пусть им любуются тыловики и высокое начальство". Мне в ту пору было только двадцать два года, и я не понимал политического значения водружения знамени. Главным считал – взять рейхстаг, а кто будет привязывать на крыше рейхстага знамя, было для меня тогда неважно.

Берест, Егоров и Кантария направились к лестнице, ведущей на верхние этажи, им расчищали путь автоматчики из роты Сьянова. И почти сразу же откуда-то сверху послышалась стрельба и грохот разрывов гранат, но через минуту или две все стихло...

Прошло с полчаса. Берест и разведчики все не возвращались. Мы с нетерпением ожидали их внизу, в вестибюле. Минуты тянулись медленно. Но вот наконец на лестнице послышались шаги, ровные, спокойные и тяжелые. Так мог ходить только Берест.

Алексей Прокопьевич доложил:

– Знамя Победы установили на бронзовой конной скульптуре на фронтоне главного подъезда. Привязали ремнями. Не оторвется. Простоит сотни лет!»

Позже выяснилась причина задержки: в ходе боя обрушилась часть винтовой лестницы, ведущей на крышу здания, но Берест нашёл выход: на плечи ему стал Кантария, сверху – Егоров. «И вот – пишет историк, – ярко-красное знамя, привязанное солдатскими ремнями к бронзовой ноге кайзеровской лошади, заколыхалось на крыше гитлеровского парламента».

Но это был промежуточный этап на пути Знамени к самой верхней точке рейхстага – к вершине его стеклянного купола. Несколько позже и это будет сделано. Однако заметим сейчас, что оба знаменосца – Егоров и Кантария стояли на плечах Алексея Береста пока укрепляли Знамя над фронтоном. Все трое рисковали жизнью в равной степени. Ведь в рейхстаг был захвачен не полностью, а в воздухе в изобилии носились как прицельные, так и шальные пули.

В наградной список Героев взятия рейхстага лейтенант Берест, однако, не попал. Почему? Может быть, это ему надо было стоять на плечах Егорова и Кантарии, укрепляя древко на фронтоне? Или фронтон вообще не в счет, а для полного героизма надо было подняться на купол? Но у Береста есть и еще одна заслуга, вполне достойная геройской звезды: он спустился в подземелье рейхстага, набитое загнанными в подвалы фашистами. Вот как это было по рассказу комбата Неустроева:

«Часам к одиннадцати дня (1 мая – Н.Ч.) гитлеровцы снова пошли на прорыв. Они стремились, невзирая ни на что, вырваться из подземелья. В трех-четырех местах им удалось потеснить нас, и в эту брешь на первый этаж хлынули солдаты и офицеры противника.

От разрывов фаустпатронов возникли пожары, которые быстро слились в сплошную огневую завесу. Горели деревянная обшивка, стены, покрытые масляной краской, роскошные сафьяновые кресла и диваны, ковры, стулья. Возник пожар и в зале, где стояли десятки стеллажей с архивами. Огонь, словно смерч, подхватывал и пожирал все на своем пути. Уже через полчаса пожар бушевал почти на всем первом этаже.

Кругом дым, дым, дым... Он колыхался в воздухе черными волнами, обволакивал непроницаемой пеленой залы, коридоры, комнаты.

На людях тлела одежда, обгорали волосы, брови, было трудно дышать. Фашистскому гарнизону терять было нечего – они шли напролом, решив любой ценой выбить нас из рейхстага.

Мы сдерживали их напор и делали отчаянные попытки потушить пожар. Огонь охватил уже второй этаж. Батальон оказался в исключительно тяжелом положении. Связи с соседними подразделениями у нас не было. Батальон оказался в “мешке” – с фронта надвигается пламя пожара, а выход закрыт!

Принимаю твердое решение–лучше сгореть в огне или погибнуть в бою, чем покинуть рейхстаг, который достался такой дорогой ценой. Мне приходилось десятки раз перебегать из одной роты в другую, из одного взвода в другой. Обстановка обязывала быть там, где наиболее угрожающее положение. Мне казалось, что вот-вот упаду. Лицо и руки покрылись ожогами. Но люди смотрели на меня. Я обязан был выстоять!

До позднего вечера 1 мая в горящем рейхстаге шел бой. Только в ночь на 2 мая нам удалось ротой под командованием капитана Ярунова обойтии атаковать фашистов с тыла. Гитлеровцы не выдержали удара и скрылись в подземелье. Но положение наше оставалось тяжелым. Люди были крайне изнурены. На многих болтались обгоревшие лохмотья. У большинства солдат руки и лица покрылись ожогами. Ко всему прочему нас мучила жажда, кончались боеприпасы...

И вдруг противник прекратил огонь. Мы насторожились. Вскоре из-за угла лестницы, ведущей в подземелье, фашисты высунули белый флаг. Какое-то мгновенье мы смотрели на него, не веря своим глазам. Я вызвал рядового Прыгунова, знавшего немецкий язык, и сказал ему:

– Пойдешь и выяснишь, что значит этот флаг.

Мучительно долго тянулись минуты. Укрывшись за колоннами и статуями, мы ждали возвращения Прыгунова. Некоторые считали, что он исчез навсегда, другие верили, что вернется.

Прыгунов вернулся. Притом с важным известием: фашисты предлагают начать переговоры. Стрельба прекратилась с обеих сторон. В здании наступила такая тишина, что малейший стук эхом отдавался в дальних углах.

Гитлеровцы ставили условие, что станут вести переговоры только с генералом или по меньшей мере с полковником. Но кто из полковников или генералов сможет пробиться к нам, когда каждый метр Королевской площади находится под прицелом?

Я искал выход из положения и кое-что придумал.

– Кузьма, вызови сюда Береста.

Манера свободно, с достоинством держаться и богатырский рост всегда придавали лейтенанту Бересту внушительный вид.

Оглядев еще раз с ног до головы нашего замполита, я подумал, что он вполне сойдет за полковника. Стоит лишь заменить лейтенантские погоны.

Я открыл ему свой замысел.

– Раз надо, я готов идти, – ответил Берест.

Лейтенант не заставил себя долго ждать. Мигом достал из полевой сумки маленькое зеркальце, приготовил бритву, кисточку, вылил из фляги последние капли воды и через несколько минут доложил, что к переговорам готов.

– Ну как, пойдет? – повернулся он к нам.

Мы с Гусевым критическим взглядом окинули Алексея Прокопьевича.

– Брюки бы надо заменить – рваные, но ничего, война, после заменим, – пошутил Гусев.

– А вот шинель следует поменять сейчас. Фуражку возьмешь у капитана Матвеева, – подсказал я.

Шинель он сбросил, надел трофейную кожаную куртку.

– Теперь, кажется, придраться не к чему, – похлопывая Береста по плечу, заключил я и напомнил, что задача состоит в том, чтобы заставить гитлеровцев безоговорочно сложить оружие.

Наша делегация для переговоров состояла из трех человек: Берест – в роли полковника, я – его адъютант и Прыгунов – переводчик.

Во время боя на мне поверх кителя была надета телогрейка. Она сильно обгорела, из дыр торчали клочья ваты. Но под телогрейкой сохранился почти новый, с капитанскими погонами китель. На груди пять орденов. По внешнему виду я оказался для роли адъютанта вполне подходящим.

Можно было бы свой китель надеть на другого человека и послать его с Берестом. Но это шло уже против моей совести. Люди назовут меня трусом, а это страшно, когда подчиненные не видят в своем командире смелого и решительного человека. Сейчас, через десятки лет, скажу откровенно – идти на переговоры мне было страшно, но другого выхода не было...

Когда мы ступили на лестничную площадку, навстречу нам вышел немецкий офицер. Приложив руку к головному убору, он коротко, но вежливо указал, куда следовало идти.

Не проронив ни слова, мы не спеша спустились вниз и попали в слабо освещенную, похожую на каземат комнату.

Здесь уже находились два офицера и переводчик – представители командования немецкого гарнизона. За их спинами проходила оборона. На нас были направлены дула пулеметов и автоматов. По спине пробежал мороз. Немцы смотрели на нас враждебно. В помещении установилась мертвая тишина.

Лейтенант Берест, нарушив молчание, решительно заявил:

– Все выходы из подземелья блокированы. Вы окружены. При попытке прорваться наверх каждый из вас будет уничтожен. Чтобы избежать напрасных жертв, предлагаю сложить оружие, при этом гарантирую жизнь всем вашим офицерам и солдатам. Вы будете отправлены в наш тыл.

Встретивший нас офицер на ломаном русском заговорил:

– Немецкое командование не против капитуляции, но при условии, что вы отведете своих солдат с огневых позиций. Они возбуждены боем и могут устроить над нами самосуд. Мы поднимемся наверх, проверим, выполнено ли предъявленное условие, и только после этого гарнизон рейхстага выйдет, чтобы сдаться в плен.

Наш “полковник” категорически отверг предложение фашистов. Он продолжал настаивать на своем.

– У вас нет другого выхода. Если не сложите оружие – все до единого будете уничтожены. Сдадитесь в плен – мы гарантируем вам жизнь, – повторил Берест.

Снова наступило молчание. Первым его нарушил гитлеровец:

– Ваши требования я доложу коменданту. Ответ дадим через двадцать минут.

– Если в указанное время вы не вывесите белый флаг, начнем штурм, – заявил Берест.

И мы покинули подземелье. Легко сказать сейчас: покинули подземелье... А тогда пулеметы и автоматы смотрели в наши спины. Услышишь за спиной какой-то стук, даже шорох, и кажется, что вот-вот прозвучит очередь.

Дорога казалась очень длинной. А ее следовало пройти ровным, спокойным шагом. Нужно отдать должное Алексею Прокопьевичу Бересту. Он шел неторопливо, высоко подняв голову. Мы с Ваней Прыгуновым сопровождали своего “полковника”.

Дипломатическая миссия лейтенанта Береста принесла свои плоды: остатки гарнизона рейхстага приняли капитуляцию. Уже за одно это да еще вкупе с вылазкой на фронтон, да еще за утренний прорыв в рейхстаг во главе роты 26-летний офицер достоин высшей воинской награды. Но в список героев командир полка полковник Зинченко лейтенанта Береста не включил. Почему? Об этом мог сказать только он, но никто его об этом так и не спросил, а в 1991 году он умер. Возможно, сказал бы, что за свои подвиги 1 мая лейтенант Берест был награжден орденом Красного Знамени. А на Героя Советского Союза чем-то не дотянул. Ну, да Бог с ней, с Золотой Звездой. Алексей Прокопьевич служил по закону чести – “не до ордена, была бы Родина”».

А то, что он истинный герой, Берест доказал ценой своей жизни в 1970 году, когда бросился под поезд спасать упавшую на рельсы девочку. Девочку спас, а сам погиб.

Но и этот подвиг ему «простили». Ни одна чиновная душа не откликнулась на эту героическую трагедию. А вот народ откликнулся. Поставили бронзовые памятники герою и в Волгограде, и в Киеве, и вот теперь по происшествие почти полувека и в Ростове-на-Дону, где Берест совершил свой последний подвиг. Ростовчане собрали на монумент свыше 4 миллионов рублей.

А ведь Воин с мечом и девочкой на руках, что стоит в берлинском Трептов-парке, это и есть прообраз памятника Бересту. Там все поразительно совпадает – и меч, и разрубленная свастика. Вот только девочку он спас не немецкую, а свою родную – русскую. Помнит ли она об этом? Помним ли мы об этом?

Николай Черкашин