Пилот НАТО обеспокоен тем, что российские самолеты «стали летать иначе»

Bild, Германия

В последние недели участились инциденты с участием путинских боевых самолетов, которые дважды нарушали воздушные границы Эстонии и Финляндии.

Корреспонденты нашего издания побывали на базе НАТО в эстонском Эмари и встретились с командующим немецкого контингента, пилотом самолета Eurofighter Свеном Якобом (Sven Jacob). Он рассказал о новой тактике путинских пилотов.

Bild: Господин подполковник, в последние месяцы политическое напряжение между Россией и Западом значительно усилилось. Каким образом это повлияло на военную ситуацию в воздушном пространстве Прибалтики?

Свен Якоб: Принципиально ситуация в сфере безопасности не изменилась. Однако мы заметили, что осенью некоторые из типичных маневров русских несколько изменились, то есть русские самолеты стали летать несколько иначе и в несколько иное время. В связи с тем, что в последние пару недель количество полетов увеличилось, увеличилось и количество наших вылетов по тревоге. В 2015 годы мы также провели здесь, в Эмари, четыре месяца. Сейчас же мы находимся здесь пока всего два месяца, но число наших вылетов уже превысило прошлогоднее за целых четыре месяца.

Вместе с тем, почти половина из этих вылетов пришлась на сутки 6-7 октября. То есть по количеству вылетов нельзя просто взять и сказать, что ситуация резко изменилась. Это был особый способ проведения маневров, заставивший нас подниматься в небо так часто. В прошлом году тоже имели место российские учения, но тогда мы лишь однажды наблюдали сразу большое количество самолетов в небе и вынуждены были подняться по тревоге. В этом же году число наших вылетов увеличилось, хотя количество самолетов в пересчете на случай значительно сократилось.

— Почему, по-вашему, в этом году русские избрали иной стиль поведения в небе?

— Я, конечно, могу лишь предполагать, но мне кажется, что это своего рода проверка: насколько часто и с какой интенсивностью НАТО будет реагировать на их действия? Мы не можем точно знать замыслы русских, но знаем, что их полеты, с точки зрения тактики, были не слишком высококачественными.

— 6 и 7 октября русские самолеты дважды нарушали воздушное пространство Эстонии и Финляндии. Как вы думаете, почему?

— Во-первых, надо сказать, что ни один российский самолет не пролетал ни над материковой частью, ни над островами, принадлежащими этим странам. Однако их территория начинается в 12 морских милях от береговой линии. По причине изогнутости береговой линии воздушное пространство также имеет изогнутые границы. Так что не исключено, что русские в каком-то месте просто «срезали угол». Не исключено, правда, что это была умышленная провокация. Однако в те моменты, когда мы оказывались поблизости от российских самолетов, они всегда находились над нейтральными водами.

Что касается этой истории с островом, то, конечно, общеизвестно, что он принадлежит Эстонии. И он находится как раз в пределах тех самых 12 морских миль. Однако интересно, что эта территория находится под контролем российских диспетчеров из Санкт-Петербурга. Таким образом, получается, что международный самолет летит над эстонской территорией, но под российским контролем. Конечно, это спорный вопрос. Русские знают это, и более тысячи российских самолетов и год придерживаются правил и не летают над этой территорией. Но иногда такие вещи все же случаются.

— Есть впечатляющие фото, сделанные пилотами Бундесвера, на которых российские самолеты, пролетающие на высоте около десяти километров, изображены совсем поблизости. Как можно сделать такой снимок? И как часто такие встречи происходят в воздухе?

— Эти фотографии мои пилоты сделали с помощью самой обычной цифровой фотокамеры — чтобы у них были доказательства, что русские там действительно летают, а еще в разведывательных целях: чтобы выяснить, оснащены ли они каким-нибудь современным оружием или чем-то в этом роде. По прошлому опыту, можно сказать, что эти транспортные самолеты обычно ведут себя относительно прилично. Обычно!

Они летят по своему маршруту и имеют четкую задачу. От них не приходится ожидать ничего из ряда вон выходящего. Но если вместе с ними летят боевые самолеты, то всегда есть элемент неожиданности: какая перед ним поставлена задача? И — самое главное — что думает этот конкретный пилот? Тут возможны некоторые различия. Обычно, когда мы пролетаем рядом друг с другом, мы как бы приветствуем друг друга. Кто-то при этом кивает или поднимает вверх большой палец. Иногда даже бывало, что пилоты предлагали друг другу подлететь поближе и сделать совместное фото. В общем, такие встречи получались вполне дружескими.

Но пару раз бывало и так, что кто-то требовал от другого пилота лететь прочь или уступить ему место в воздухе. Бывало, что нам в качестве «приветствия» показывали средний палец. Так что бывает по-всякому. В значительной степени это зависит от того, насколько велик стресс, в котором пребывает отдельно взятый пилот, а также от уровня его образования. Встречаются такие, уровень образования которых вполне сопоставим с нашим, но есть и намного менее образованные. Так что если русский пилот не проявляет готовности к сотрудничеству, мы оставляем ему место, чтобы на нагнетать обстановку.

В то же время мы имеем полное право в любой момент защищаться. Если бы вдруг по нам начали стрелять — хотя я такой вероятности совершенно не вижу, — то мы стали бы обороняться. Однако наше главное правило — не стрелять по ним. Для этого должно было бы произойти что-то из ряда вон выходящее.

— Однако вы всегда вооружены четырьмя ракетами класса «воздух-воздух» — это действительно так?

— Да, ракеты всегда при нас. Две из них предназначены для ближнего и две для дальнего боя. Однако вероятность, что мы применим их, весьма мала. Тут, в первую очередь, надо просто показать: «Ребята, у нас есть оружие!» Существует несколько уровней напряженности. Первый уровень — это когда мы летим рядом друг с другом и дружески приветствуем друг друга. Следующий уровень — когда мы говорим с ними на международной частоте, если, например, они летят или собираются лететь над сушей. Тогда нам приходится повышать напряжение, потому что мы не можем допустить этого. Следующий уровень — когда мы пристраиваемся рядом с ними и показываем: «У нас есть оружие, и вы его видите». Тем самым мы показываем, что нам уже не до шуток, и мы не потерпим, если они нарушат воздушное пространство. Впрочем, такого не случалось еще никогда и с большой вероятностью никогда и не случится.

— У вас может быть, хотя бы теоретически, задание защитить воздушное пространство с применением оружия?

— Нет, такого задания у нас нет. Вернее уровень напряженности может вырасти, но фактически у нас все равно нет такого задания. В случае продолжительного по времени нарушения воздушного пространства может поступить приказ от НАТО: «Просьба сбить!» То есть если бы, например, бомбардировщик летел из Санкт-Петербурга и вдруг повернул в сторону Таллинна, ситуация бы резко накалилась, и мы бы доложили об этом, и тогда что-то наверняка произошло бы. Но я должен подчеркнуть, что до сих пор со стороны российских ВВС не бывало никаких враждебных маневров.

— Это значит, что открытые угрозы России последних месяцев в адрес НАТО не находят отражения в виде агрессивного, воинственного поведения?

— Именно так. Они провоцируют нас тем, что постоянно отключают транспондеры. В принципе, мы вообще не знаем, оснащен ли тот или иной боевой самолет транспондером. Однако, вообще-то, когда самолет находится в международном воздушном пространстве, он должен его иметь — в противном случае он заведомо нарушает правила. О том, что транспондеры есть у всех транспортных самолетов, мы знаем. Это значит, что нам в целях безопасности надо взлетать, и когда мы оказываемся поблизости, они часто включают их. Но сначала транспондер бывает выключен, и лишь потом включается. А иногда мы не общаемся предварительно с различными контрольными станциями, а потом вдруг заговариваем с ними, пролетая мимо.

При этом возможны самые разные комбинации: с летным планом, без летного плата, с транспондером или без, с разговором или без. Это, по меньшей мере, проверка для НАТО, если не какая-то провокация с неприличными жестами. Но об агрессивном поведении говорить, определенно, не приходится. Они хотят показать: «Мы здесь». А мы реагируем на все эти провокации. Не ответными провокациями, а тем, что показываем им: «Мы знаем, что вы здесь. Но и мы тоже здесь!»