Захват врагом по 500 км² не наводит ни на какие мысли? Интервью с Евгенией Закревской
Украинский фронт посыпался, заявляет аэроразведчица ВСУ Закревская в интервью Hromadske. Россияне постоянно учатся и становятся всё опаснее, признает военнослужащая. Западная помощь не дает Киеву никакого преимущества над Москвой.
В последние месяцы России удается стремительно продвигаться на поле боя. Между тем, в Генштабе подтверждают спад мобилизации. Проблема кадрового голода в армии снова вышла на первый план, обнажив проблемы, очевидно, и с системой управления войсками.
О четких сроках службы, бессмысленных ротациях, бронировании, СОЧ, мобилизации женщин и решениях, без которых невозможно победить, — в разговоре Hromadske с адвокатом, а ныне аэроразведчицей Евгенией Закревской.
— Мы сейчас видим значительные изменения линии фронта не в нашу пользу. Согласны ли вы с оценками, что фронт у нас фактически посыпался? И в чем тогда ключевая проблема: в системе управления, ресурсах или нехватке людей?
Евгения Закревская: Наша ключевая проблема в том, что мы до сих пор не получили ни технологическое, ни организационное преимущество над противником — ни в воздухе, ни на земле. На море в определенной степени — да. Но этого недостаточно. Численного преимущества у нас быть не может — ни в людях, ни в средствах, ни в боекомплектах (пока). Поэтому очень важно получить технологическое преимущество и суметь его использовать для победы.
А между тем, всё равно нужно сдерживать противника на всей линии фронта. И чем дольше у нас отсутствует преимущество, тем дороже такое сдерживание в людях.
Помощь партнеров сама по себе не конвертируется в преимущество. Хотя она может помочь в какой-то мере создать паритет. Создание технологического и организационного преимущества — приоритетная задача командования. Это не просто высокотехнологичное решение или продукт — "супердрон" или "волшебный боекомплект". Это решение и технология, которые внедрены на поле боя и дают возможность безопасно подойти поближе / ударить дальше / попасть точнее / поразить больше.
<…>
— Следующим хочу затронуть болезненный кадровый вопрос армии: большого количества самовольно покидающих части (звучат цифры примерно о 100 тысячах военных). Дошло и до публичных проявлений: я про случай Сергея Гнездилова, который таким образом привлекает внимание к установлению четких сроков службы или же права на демобилизацию. В основе, очевидно, критическая усталость. Вы тоже третий год на фронте. ؙКак думаете, вопрос "Слушайте, а когда мне будет замена?" критичен для справедливости?
— Я два с половиной года в армии. А кто-то уже пять, шесть 10 лет воюет. Я здесь с 24 февраля 2022-го, а кто-то с 2014-го, 2016-го. Кто-то пришел добровольцем, кто-то остался после срочной. Наше войско, которое взяло на себя удар в первые дни конфликта, — это добровольцы 2014-го, 15-го, 16-го годов…
Я не судья и не прокурор уставшим: у кого сложнее ситуация, кто воюет дольше, чем я, кто воюет в пехоте.
Могу говорить только за себя: я не пойду в СОЧ. Не могу представить себе, насколько я должна устать, чтобы отойти от того, что "нельзя сдавать своих, которые встряли в бой, и нельзя прощать чужих, которые тебя бьют".
Запрос на справедливость — это хорошо. Но требуя таким образом справедливости для себя, ты одновременно отказываешь в справедливости своим собратьям, которые остаются в строю, и тем, кто уже в строю навеки. Я не считаю, что справедливость лично для меня важнее, чем для них.
— Реалистична ли вообще, по вашему мнению, история с четкими сроками службы в нынешних условиях? И должно ли Минобороны, которое в свое время обещало законодательно урегулировать этот вопрос, сейчас честно его обсудить?
— Простые математические расчеты, сопоставление скорости потерь, мобилизации пополнения (которое еще нужно научить) и ежедневное наблюдение за продвижением красного цвета на DeepState не позволяют мне верить в возможность "четких сроков службы".
— Говорить о замене, когда новоприбывших людей не хватает даже на пополнение потерь, немного бессмысленно.
— Что должно сделать с этим Минобороны? По меньшей мере, обеспечить своевременную ротацию и реальное восстановление частей, которые понесли потери, — до того, как у них "закончится пехота". Обеспечить слаживание частей после восстановления, пополнения и обучения. Дать возможность отгулять этим военным все отпуска, не отгулянные с самого начала конфликта.
— И еще я убеждена, что во время ротации, когда военнослужащие не на полигоне, они должны быть дома с родными, в отпуске, за границей, в горах, на море, на реабилитации. То есть реально отдыхать, восстанавливаться, общаться с близкими, жить жизнь, пить лавандовое латте, если им это нужно, посещать спортзалы или театры. А не мести плац, "стоять на калитке" или бессмысленно торчать на ППД.
— Как сделать всё это возможным? Активизировать мобилизацию. Очевидно, уже давно нужно объявить обязательную мобилизацию женщин. Контролировать реальность предоставления отпусков и изменить подход к ротациям. Но кроме того, конечно, нужно человеческое отношение к военным со стороны командиров всех уровней.
— Нужна ли откровенная коммуникация с обществом? Я, честно говоря, не знаю, что может быть откровеннее, чем DeepState.
— Разве карта DeepState закрыта для общего использования? И захват противником по 400–500 квадратных километров в месяц не наводит ни на какие мысли?
<…>
— Вы говорили, что всё наше поколение родилось для боевых действий. Но верите ли вы, что мы сможем мобилизовать достаточно воинов?
— Я считаю, что давно актуальна общая мобилизация женщин. Конечно, это не закроет вопрос пополнения полностью, но без этого тоже никак.
Плюс нужно навести порядок с бронированием. Не должно быть так, что, например, "Балистика" — производитель военного снаряжения — не может забронировать своих работников, а службы доставки, спортзалы, гостиницы делают это без проблем.
И это не редкие случаи, это системная проблема. Очевидно, что-то не так с критериями "критически необходимых" и тем, как эти критерии применяют.
Мои слова, что мы все рождены для военных действий, — это просто констатация действительности. Мы рождены и живем здесь, на Украине, в то время, когда начался и продолжается этот конфликт с Россией.
Хотим мы или нет, мы рождены для сражений. И от нас зависит, рождаются ли наши дети также для этого. Этот выбор очень прост: оккупация, эмиграция или сопротивление. Я выбираю сопротивление. И на самом деле единственный честный выбор именно гражданина государства — это сопротивление.
<…>
— Сейчас вы аэроразведчица. В чем самые большие вызовы вашего направления? Есть ли до сих пор дефицит операторов дронов и самих беспилотников?
— Самый большой вызов — эффективная координация. РЭР, РЭБ, аэроразведка, ударные дроны, FPV-камикадзе — всё должно работать слаженно. РЭБ, которым ты защищаешь свою машину или блиндаж, не должен глушить свои FPV или разведчики. Информация об опасности в воздухе и работе РЭБ должна доводиться до всех работающих рядом и учитываться ими. Ну и, конечно, вражеский РЭБ — одна из самых больших проблем.
Следующий уровень взаимодействия — с производителями БПЛА. Я убеждена, что команды разработчиков время от времени должны выезжать и работать со своими "птичками" в реальных условиях. Тогда, надеюсь, будет меньше "мачт", которые могут поднять не менее четырех человек; упаковок, блестящих за километр; или "птичек", которые летают исключительно в тепличных условиях с GPS и без помех.
— В чем мы отстаем от противника, а в чем выигрываем? И как быстро здесь всё меняется?
— Само по себе ничего не меняется. Меняем либо мы, либо противник. Мы либо инициируем изменения, либо реагируем на них. Не всегда быстро. К сожалению.
А вот противник реагирует, учится, становится всё опаснее. Россиян гораздо больше, а у нас до сих пор нет технологического преимущества.
Чтобы выиграть в конфликте, нам нужно не "успевать", запрыгивая в последний вагон, а создавать реальное технологическое преимущество на поле боя. Иначе мы просто закончимся.
— Трудно ли быть в армии известному юристу? И что вы как юрист хотели бы изменить или улучшить в армии?
<…>
— С точки зрения юриста изменить и улучшать в армии можно многое. Начиная с организации делопроизводства, которое отстает от гражданского лет на 30.
Я действительно не знаю другой государственной структуры, кроме армии, где часть процессов просто невозможно даже отследить, не то что проверить. Где одни приказы выполняются, другие просто остаются в столе и "умирают" без реализации. И никогда не известно: твой рапорт рассмотрели и отказали, потеряли или он еще ждет своего времени "какой-то там месяц".
Еще важнее, на мой взгляд, качественные служебные расследования по поводу погибших и пропавших без вести. Не должно быть так, что бойцы, чью смерть видели и зафиксировали собратья, остаются "пропавшими без вести" месяцы, годы или навсегда. Это часто случается сейчас, если не смогли забрать тело. А их семьи остаются в подвешенном состоянии, самостоятельно собирают по крохам информацию, попадают на крючок мошенников, годами лелеют напрасные надежды.
Автор: Оксана Иваницкая.
Опубликовано: Мировое обозрение Источник
