Франция: год расставания с прошлым
В статье «Греческий вопрос в европейском концерте» мы остановились на окончательной потере Портой Эллады в 1830, от чего выиграли, если рассуждать с точки зрения сиюминутной перспективы, три великие державы, разгромившие османо-египетский флот в Наваринском сражении. Петербург же вдобавок еще и принудил силой оружия Константинополь соблюдать условия Бухарестского мирного договора и Аккерманской конвенции.
Но в особенности выгадала Франция, вернувшая великодержавный статус, пусть и без прежнего доминирования в Европе, и вышедшая, начав завоевание Алжира, на новый виток строительства колониальной империи, к неудовольствию Великобритании, и спокойно-нейтральном отношении России. Кто бы мог тогда подумать, что покорение французами Северной Африки аукнется нам Севастополем.
Да, насчет сиюминутной перспективы, повторю сказанное в минувшем разговоре: независимость Греции обострила на Балканах клубок противоречий, подобно снежному кому, нараставшему и спустя восемьдесят четыре года обрушившемуся на Европу залпами Первой мировой.
Для Франции же 1830 год обернулся не только внешнеполитическими успехами, но и Июльской революцией.
«Луи Филипп покидает Королевский дворец 31 июля 1830 года». Картина кисти Эмиля Жана Ораса Верне
Я планировал вскользь коснуться этого и продолжить повествование о происходивших в концерте ведущих держав событиях, ставших прологом к Крымской войне и несправедливо пребывающих в ее тени.
Однако мне показалось важным сделать шаг в сторону, повременить с политическими коллизиями на европейской авансцене второй четверти XIX столетия и поговорить на тему, не менее интересную и более глубокую.
За фасадом революции
За социальной подоплекой в очередной раз сотрясшей Францию революции, на мой взгляд, ускользает важный культурологический аспект – завершение, согласно определению великого медиевиста Жака Ле Гоффа, долгого Средневековья.
1830 стал рубежом для представлений о сакральной природе монаршей власти, под которой следует подразумевать веру подданных в способность монархов творить чудеса.
Описанная выдающимся антропологом Д. Фрэзером, она уходит корнями в архаику и встречается на всех континентах со времен первых цивилизаций. И рожденная крещением Хлодвига Франция – речь, разумеется, о духовно-культурном рождении – не стала исключением.
Берущие свое начало в первобытнообщинном строе представления о сакральном характере власти нередко ассоциировались с родом правителя. С появлением дружины стала формироваться вера в чудодейственные способности вождя, обусловленные его военной удачей, понимаемой в более широком, нежели сегодня, смысле.
Жак Ле Гофф – выдающийся французский медиевист и автор концепции долгого Средневековья, верность которой в каком-то смысле правление Карла X и подтвердило
Собственно, мифологическое сознание и франков, и романизированных галлов наделяло потомков Хлодвига – Меровингов, магическими способностями, скрывавшимися в их длинных волосах – обратите внимание на аллюзии с библейским Самсоном.
Недаром взошедший на трон основатель династии Каролингов Пипин Короткий приказал не просто отправить в монастырь последнего из Меровингов – Хильдерика III, но и остричь ему волосы, лишая тем самым на символическом и весьма значимом для средневекового человека плане весь род магической силы и обусловленных ею сакральных прав на престол.
Для нас же важна поддержка Пипина папой Римским Захарией и его преемником – Стефаном II, совершившим в 754 году над первым монархом из династии Каролингов обряд миропомазания, причем для этого папа специально пересек Альпы и прибыл в Италию, чего до него понтифики не делали.
С одной стороны, Стефан II такими образом выражал заинтересованность в союзе с Пипином, рассматривая его в качестве защитника от угрожавших Риму лангобардов. Но было бы упрощением только в этом видеть причины поддержки папами Каролингов. Они находили в свержении Хильдерика III и пострижении его волос возможность подчеркнуть исключительную прерогативу Церкви и творить чудеса, и совершать священнодействия.
«Последний из Меровингов». На принадлежащем кисти Эвариста Виталя Люмине полотне изображена сцена пострижения волос Хильдерика III
До появления авраамических религий, зороастризма, или шире – до эпохи, названной К. Ясперсом осевым временем, подобные функции сочетал, повторю, в себе правитель. Взять хотя бы сакральный статус фараонов, присущие энси шумерских городов божественные энергии мэ, или мандат неба, получаемый китайскими императорами.
С укреплением на руинах Западной Римской империи позиций папства такие представления стали камнем преткновения во взаимоотношениях светской и духовной власти, в рамках которых Церковь отрицала сакральность монаршего рода или личные чудодейственные способности правителя, что, однако, не коррелировало с продолжавшим оставаться мифологическим сознанием населения.
Последнее выразилось в следующей вере: начиная с Роберта II Благочестивого (996–1031) – сына основателя династии Капетингов Гуго, короли обладали даром исцелять больных золотухой посредством возложения рук, произнося следующую формулу:
Король руки на тебя возлагает, пусть же Господь от недуга тебя исцелит.
Возможно, в раннее Средневековье она звучала иначе, но суть, полагаю, оставалась неизменной.
«Отлучение от церкви Роберта Благочестивого». Картина кисти Жана Поля Лорана. Дело в том, что король сочетался вторым браком со своей троюродной сестрой Бертой Бургундской, а это запрещалось канонами католической церкви. Позже Роберт был вынужден развестись с Бертой
Здесь, казалось бы, уместно написать: по суеверным представлениям необразованных народных масс или, как их называл выдающийся советский медиевист А. Я. Гуревич, безмолвствующего большинства.
Обыкновенный человек или препоясанный мечом клирик: споры о статусе короля
Однако способность монархов творить чудеса не отрицалась и частью интеллектуальной элиты, что породило дискуссии на предмет: тождественна ли монаршая корона священническому сану, является ли король обыкновенным мирянином, или же он – препоясанный мечом клирик?
Папство, особенно в контексте направленных на утверждение примата церковной власти над светской григорианских реформ, давало на поставленный вопрос отрицательный ответ.
При том, что, как ни странно, именно понтификат и дал повод наделять монаршую власть сакральными прерогативами, поскольку, как пишет выдающийся отечественный филолог Б. А. Успенский:
Именно помазание определяло во Франции и затем в Англии веру в чудотворную силу монаршего прикосновения. Можно предположить, что эта вера была поддержана словами Господа из благодарственного псалма Давида: «Не прикасайтеся к помазанным моим»: если к монарху, помазанному Господом, нельзя прикасаться, то возложение рук, совершаемое монархом для исцеления, собственно не является прикосновением – напротив, оно сообщает больному благодатную (очищающую) силу, полученную при помазании.
Не лишенное, согласитесь, логики рассуждение, содержащее прозрачный намек на отождествление королевской власти со священнической.
Еще аргумент, приводимый в одной из работ Бориса Андреевича в пользу пусть и косвенного, но довода о священническом характере монаршей власти:
Связь инаугурационного помазания с обрядом крещения отразилась в легенде о священном сосуде, созданной Гинкмаром, архиепископом Реймским, в связи с коронацией Карла Лысого в 869 г. По утверждению Гинкмара, он помазал Карла тем самым миром, которое было применено при крещении короля Хлодвига, основателя династии Меровингов, в день Рождества Христова (496, 498, 499 или 508 г.) и которое было ниспослано с неба по молитве св. Ремигия, крестившего Хлодвига (согласно этой легенде, сосуд, в котором находилось миро, явился в клюве белого голубя). В дальнейшем королей Франции при коронации мазали миром из данного сосуда (вплоть до революции, когда в 1793 г. сосуд был уничтожен); утверждалось, что это было то же самое миро, которое каждый раз после использования чудесным образом возобновлялось в сосуде.
Да и в целом, несмотря на все усилия Рима, средневековое мышление отказывалось мириться со статусом короля как обыкновенного мирянина.
Раскроем фундаментальную работу выдающегося французского медиевиста, основателя школы Анналов, расстрелянного нацистами героя Сопротивления Марка Блока:
Что представляли из себя короли. Почти все люди верили в их, если воспользоваться выражением Петра из Блуа, «святость». Более того. Что народ считал источником этой «святости»? В большой мере, конечно, родовую предопределенность, в которую массы, хранительницы архаических идей, бесспорно не переставали верить; однако, начиная с каролингских времен, в большем согласии с христианским учением, народ стал считать таким источником религиозный обряд, помазание, иначе говоря – тот святой елей, который, с другой стороны, казался стольким страждущим наиболее действенным лекарством от их болезней. Таким образом, получалось, что короли дважды предназначены для того, чтобы играть роль благодетелей-чудотворцев: во-первых, своим священным характером самим по себе, а во-вторых, одним из его источников, наиболее явным и почтенным. Как же могли они в этих обстоятельствах рано или поздно не прослыть целителями?
То есть обряд миропомазания в представлении части общественности, от крестьян и ремесленников, до военной аристократии и теологов, соответствовал священническому рукоположению и уравнивал короля с диаконом.
А раз так, то прерогатива совершать чудеса распространялась и на королевскую власть. О чем, например, писал в «Трактате о коронации» живший в XIV веке кармелит Жан Голен.
Примечательно стремление монархов не просто совершать исцеления посредством возложения рук, но и убедить в сакральном характере их власти римских пап:
По крайней мере дважды, – отмечает Блок, – при Карле VII и при Людовике XI, французские послы при папском дворе упоминают эти чудеса, дабы доказать сугубую святость французского королевского дома и логически вытекающую из нее законность власти их повелителей над церковью.
Понтификат отвергал такие претензии, в том числе по соображениям меркантильным, ибо католическая церковь со времен крушения Западной Римской империи нередко осуществляла политическую власть на Апеннинах и к эпохе высокого Средневековья видела в этом свою прерогативу в масштабах всей Европы.
В ответ сторонники тождественности королевской власти священству приводили следующую аргументацию.
Пример: Париж 1493, два клирика претендуют на сан епископа. Один из них хоть и был утвержден папой, но также назначен королем.
Собственно, соответствующее право монарха и оспаривалось, на что последовал ответ одного из адвокатов:
Точно так же король не простой мирянин, ибо он не только коронован и помазан (миропомазание и служило аргументацией видеть в монархе священника – Прим. авт.) на царство, как прочие короли, но и освящен; больше того, одним прикосновением своей руки король, по преданию, исцеляет больных, следственно, нечего удивляться и тому, что владеет он и правом регалии.
И подобного рода дискуссии шли в высокое Средневековья по всей Европе. Об их масштабе свидетельствует имя Уильяма Оккама, написавшего «Восемь вопросов о правлении и достоинстве папы» и утверждавшего, на примере исцеления французскими королями золотушных больных, религиозный характер монаршей власти.
Короли – писал Блок, – отличались от простых смертных; они считались существами священными; больше того, в Англии, как, впрочем, и во Франции, они слыли чудотворцами… Петр из Блуа (французский богослов и поэт XII – начала XIII века – Прим. авт.) рассуждал примерно так: мой повелитель – особа священная; значит, мой повелитель может исцелять больных. Вывод на первый взгляд странный; однако мы скоро убедимся, что с точки зрения людей XII века ровно ничего странного в таком подходе не было.
Что интересно: по меньшей мере в раннее Средневековье представления о сакральном статусе короля разделяла и часть епископата.
Блок приводит на сей счет любопытный документ:
Священники, принимавшие участие в Орлеанском соборе 511 г., сообщили Хлодвигу свои решения. Ибо такая ревность почитания достославной веры католической снедает вас, что, находясь под действием духа священнического, повелели вы священникам, толкуя о важных делах, собираться вместе.
Отцы собора назвали священническим не что иное, как дух Хлодвига. Особенно поражает в этом случае близость к стилю восточных соборов (видимо, речь о Вселенских соборах, на первом из которых император-язычник Константин был возведен в диаконский сан –Прим. авт.).
Отцы собора назвали священническим не что иное, как дух Хлодвига. Особенно поражает в этом случае близость к стилю восточных соборов (видимо, речь о Вселенских соборах, на первом из которых император-язычник Константин был возведен в диаконский сан –Прим. авт.).
Разумеется, удар по описанным выше представлениям нанесла Великая французская революция, а еще ранее – господа типа Вольтера:
«Философы», – писал, заключив это слово в кавычки, Блок, – приучив подданных видеть в государях не более чем наследственных представителей Государства, одновременно отучили их искать, а следовательно, и находить в монархах что бы то ни было чудесное.
В реставрации же Священным союзом Бурбонов в каком-то смысле можно увидеть попытку повернуть историю вспять. И неудивительно, что усаженный на трон русскими штыками политически близорукий Людовик XVIII через год слетел с него.
Однако он, покровительствуя возрождению католических монастырей и ордену иезуитов, насколько я знаю, все же не претендовал на возвращении монаршей власти сакрального статуса, не педалировал эту тему и не отождествлял, во всяком случае публично, королевский титул со священным саном.
А вот наследовавший ему в 1824 Карл X смотрел на дело иначе, точнее – даже не столько он сам, сколько некоторая часть его окружения. Прежде всего в Реймсском соборе 29 мая 1825 года над Карлом X был совершен пышный обряд коронации, ставший последним не только для Бурбонов, но в истории Франции: ни Луи-Филипп I, ни Наполеон III коронованы не были, равно как и не восстанавливали обряд возложения рук на больных золотухой.
То есть Карл X завершил начавшуюся 15 октября 816 года эпоху, ознаменованную коронацией и миропомазанием в Реймсском соборе Людовика I Благочестивого.
Но еще до торжества 20 мая 1825 года Карл X, находившийся под влиянием иезуитов, удивил соотечественников, приняв выдержанный в парадигме средневекового мышления и мало вязавшийся с реалиями XIX столетия закон о святотатстве, предусматривающий наказание, вплоть, если не ошибаюсь, до смертной казни, за осквернение священных сосудов; впрочем, на практике не применявшийся.
«Коронация Карла X в Реймсе». Работа кисти Франсуа Жерара
В самой пышной коронации и сам монарх, и его роялистское окружение видели отнюдь не завершение, а возрождение прежних традиций, выраженных в том числе и в священнодействии (я умышленно ставлю здесь знак вопроса) короля посредством возложения рук на больных золотухой. Неслучайно Блок цитирует слова из оды «Коронация» Виктора Гюго:
Вот он, священник и король.
Как реагировали на это при дворе?
По-разному. Были те, кто отговаривал короля от восстановления обряда, но нашлись его сторонники.
Возглавлявший МИД барон М. Де Дамас вспоминал:
Многие литераторы, которым поручено было изучить этот вопрос, с важным видом утверждали, будто возложение рук на золотушных есть не что иное, как простонародное суеверие, которое ни в коем случае не достойно воскрешения. Все мы были христиане; тем не менее двор согласился с этой идеей, и, невзирая на протесты духовенства, было решено, что исцелять король не будет. Народ, однако же, рассудил иначе…
После внутренних колебаний, Карл X совершил обряд возложения рук на золотушных больных.
Однако действо не встретило ни поддержки, ни понимания в широких слоях общества. Хотя согласно по официальным данным: из 121 больного 5 исцелились. Более король в годы сравнительно недолгого правления к обряду возложения рук на страждущих золотухой не прибегал.
Все это свидетельствовало: высокое и долгое Средневековье в истории Франции – пожалуй, самый блистательный ее период – окончательно осталось в прошлом, а монаршая власть более не претендовала на статус сакральной.
Сменивший Кала X на троне Луи-Филипп I шел уже в ногу со временем, не пытаясь реанимировать ставшую историей эпоху.
Использованная литература:
Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и в Англии / Предисл. Ж. Ле Гоффа. Науч. ред. и послесл. А. Я. Гуревича. М.: Языки русской культуры, 1998.
Дегоев В. В. Внешняя политика России и международные системы: 1700–1918 гг. М.: Московский государственный институт международных отношений (Университет); «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004.
Ле Гофф Жак. Герои и чудеса Средних веков. М., 2022.
Успенский Б. А. Царь и император: помазание на царство в семантике монарших титулов. М., 2000.
Успенский Б. А. Царь и Бог // Семиотика истории. Семиотика культуры. Избранные труды. Т. 1. М., 1996.
Черемухин В. В. Три портрета: Карл Х, Людовик XIX, Генрих V
Казань: Бук, 2019.
Шохин В. К. Представления о секулярности и религия Просвещения.
Опубликовано: Мировое обозрение Источник
Подпишись: