Почему Запад откажется воевать

Западная политика во многом определяется противоречием, от которого ощущаешь лишь неловкость, перерастающую порой в испанский стыд. С одной стороны, наши лидеры пылко разглагольствуют о том, что дни мира миновали и что пора готовиться к тотальной войне поколенческого масштаба. С другой стороны, совершенно очевидно, что никого их призывы не трогают. По всей Европе и Америке политики открыто призывают население проникнуться приливом праведного патриотизма и откликнуться на зов долга, но такое чувство, что втуне: наши вооруженные силы постепенно съеживаются из-за нехватки новобранцев, а опросы показывают массовое нежелание воевать за “короля и державу” — причем характернее всего это равнодушие для молодежи. Даже в охваченной боевыми действиями Украине молодые люди предпочитают бегать от призыва и тусоваться по клубам.

Как же так вышло? Большинство “анализов” начинаются с заламывания рук из-за морального разложения молодежи — и им же заканчиваются. Но это мало что объясняет. В конце XIX века тоже звучали бесчисленные причитания из-за плачевного состояния духа молодежи, но это никак не отразилось ни на ее патриотизме, ни на желании защищать свою страну.

Пожалуй, более полезной станет модель британского историка Арнольда Тойнби. Трудом всей его жизни стала карта жизненных циклов империй. Для нас интерес представляет одна концепция: идея “внутреннего пролетариата” — группы, чья численность имеет тенденцию расти по мере загнивания и упадка той или иной империи.

Надо отметить, что “внутренний пролетариат” — не строго марксистский термин: и Маркс, и Тойнби позаимствовали слово “пролетариат” от названия беднейшего римского сословия (proletarii). В модели Тойнби, изложенной в его двенадцатитомном “Постижении истории”, он обозначает группу граждан, которые живут внутри империи, но по разным системным причинам больше не получают от нее никаких выгод — и потому едва ли бросятся на ее защиту. В конце концов именно это и произошло в Риме: когда для империи настала суровая година, а экономика рабовладельческого строя пришла в упадок, из-за сочетания налоговых поборов и болезненной нехватки рабочей силы римское гражданство стало скорее ярмом, чем привилегией. Когда же пришли варвары, многие резонно отказались им сопротивляться — мол, а зачем это нам?

Еще более наглядный пример можно обнаружить в анналах империи ацтеков, подчинившей себе немало народов и племен. Эрнан Кортес сверг ее, возглавив коалицию недовольных подданных, которым власть ацтеков не приносила никаких благ. Иными словами, его армия состояла из внутренних пролетариев — людей, у которых империя отнимала больше, чем давала взамен.

Почему это актуально и поныне, хотя прошло более 500 лет? Рассмотрим на минутку недавнее голосование по иностранной помощи в Палате представителей США. Оно вызвало шквал недовольства среди американских правых, и по вполне понятной причине: спикер Майк Джонсон пошел наперекор собственной партии, примкнул к демократам и продавил законопроект, которому противилось более половины республиканцев.

Не будем забывать, что многие считают: Америка стремительно шагает к банкротству. Дефицит бюджета огромен, государственный долг стремительно растет, а рядом затаилась заниженная, но все равно ошеломляющая цифра в 175 миллиардов долларов. Именно столько, по прогнозам Минфина США, понадобится для финансирования системы социальной защиты. И что же делает политическая элита Америки, чтобы предотвратить надвигающуюся финансовую катастрофу? Ничего — наоборот, в буквальном смысле слова занимает деньги, чтобы отправить их на Украину и в Израиль. В корпоративном мире такое бы сочли расхищением активов. Рядовые американские избиратели, вне всяких сомнений, чувствуют то же, что и разобиженные римляне: империя перестала для них работать.

Прежде такие шаги можно было бы оправдать помпезными заявлениями о свободе и демократии, но эта риторика уже не в чести. Американцы, как и жители Запада вообще, не желают отдавать свой “долг” перед правителями, которые, как им кажется, ничего не дают взамен. Столетия приходят и уходят, но эта элементарная общественная динамика актуальна и поныне — причем ничуть не меньше, чем в древнем мире: чем ниже ценность гражданства, тем меньше людей готовы за него бороться.

Сегодняшняя ситуация столь трудноразрешима потому, что наши политические элиты сделались практически невосприимчивы и никак не реагируют даже на собственные просчеты. Они не извиняются за ошибки и не берут на себя ответственность. Возьмем хотя бы один пример: предполагалось, что конфликт на Украине долго не продлится, а всех, кто предупреждал, что санкции ударят по экономике бумерангом, третировали и затыкали им рот. Прошло два года, эта политика ввергла простых людей в хаос, однако элиты не выказывают ни малейших признаков раскаяния — наоборот, лишь призывают “плебс” к новым жертвам.

Разумеется, утверждать, что это уникальная черта украинского конфликта — значит покривить душой. Уже общепризнано, что война в Ираке, стоившая Америке массы крови, пота и жертв, строилась на лжи и дезинформации, но лишь немногие понесли наказание. Та же история повторилась с великим финансовым кризисом 2008 года. Неподотчетность вплоть до безнаказанности стала повсеместной.

Таким образом мы оказались в ситуации, которая донельзя напоминает исторические прецеденты: с одной стороны, у нас есть изолированный и оторванный от реальности правящий класс, надежно защищенный от пагубных последствий собственной политики, с другой — остальное население, которое мрачно отвергает государственную службу и “уходит в себя”, замыкаясь морально и физически. Поскольку это уже случалось часто, то дальнейшее вряд ли можно считать загадкой: рано или поздно накатит еще один кризис, с которым элиты просто не совладают без активного участия собственных граждан. Вот только никакой поддержки они не получат. Жуткие революционные годы, которые пережила Мексика после неудачных выборов 1910 года, — яркий пример того, чем это чревато.

Другой яркий пример нам дал Алексис де Токвиль, который в начале 1848 года взобрался на трибуну, чтобы предупредить соотечественников, что Франция “спит на вулкане”. Даже когда революционная ситуация, казалось бы, рассосалась, горечь, гнев и разочарование в короле Луи-Филиппа I настолько пропитали французское общество, что, оно, считал де Токвиль, могло взорваться в любой момент. Полгода спустя так и вышло: однако полыхнуло не только в Франции, но и по всей Европе.

Разумеется, предсказывать какой именно кризис станет спусковым крючком, — дело неблагодарное: сам де Токвиль едва ли мог знать, что пожар в итоге разгорится от весьма незначительных политических банкетов — но когда зажигательный трут уже поднесен, достаточно лишь малой искры. Сегодня, как и во времена де Токвиля, многие утешают себя тем, что при всем недовольстве, дальше ворчания за кухонным столом дело не зайдет. Но это чувство безопасности как минимум иллюзорно.

Пережившие цунами рассказывают, что перед тем, как обрушиться, вода резко отступает от берега. И когда это случается, спасаться уже поздно. История учит, что в периоды хаоса человеческие сообщества ведут себя похожим образом: все больше граждан отступают. Они перестают служить и в принципе теряют интерес, становятся угрюмыми, не желают сотрудничать и отказываются помогать обществу. Это не вопрос морали — и бросаться обвинениями в адрес молодежи тоже бессмысленно. Уход граждан в себя, как и отступающая кромка воды — признак приближающегося цунами.