Сарматизм от Яна Длугоша до Анджея Дуды
На сегодняшний день Польша — типичная несостоявшаяся империя, страна, не лишённая амбиций, но не имеющая ресурсов для их реализации. Нотак было не всегда. На пике могущества Речь Посполита (ещё не ставшая Речью Посполитой) имела территорию более 990 000 квадратных километров и население 12 миллионов человек, больше чем в тогдашних Испании или Англии. Польские войска ставили на Российский престол своих претендентов, били под Веной армию Блистательной Порты, успешно сражались с таким разноплановым противником, как немцы, шведы, крымские татары. Что же довело сильнейшую восточноевропейскую страну до цугундера? На мой взгляд, это господствующая в среде польской элиты идеология сарматизма.
Что такое этот самый сарматизм и с чем его едят? Начнём с того, что термин достаточно поздний. Так стали называть господствующие в шляхетской среде воззрения в конце XVIII века, когда Первая Речь Посполита приказала долго жить, и была разделена между тремя соседями: Священной Римской Империей Германской нации, королевством Пруссия и Российской Империей. Он возник как осмысление причин, по которым конец некогда славной державы был столь позорным. Мы же начнём с начала...
Впервые о происхождении славян вообще и поляков в частности задумались ещё средневековые польские хронисты. Наиболее известным из них был Ян Длугош (1415–1480 гг.). В своей главной работе «Анналы, или хроники великих королей Польши» (в дальнейшем для краткости «Хроники») он поднимает вопрос происхождения поляков и даёт на него ответ. Ответ этот заслуживает отдельного рассказа.
Длугош как средневековый хронист выводит происхождение народов из Ветхого Завета. Славяне, по его мнению, происходят от сына Ноя — Иафета (Яфета). У Иафета — внук Иоанан (Ян). У Яна три сына: братья Лех, Чех и Рус. Они и стали прародителями всех славянских народов известных Длугошу (южные славяне из его поля зрения явно выпали). Понятно, что Лех по Длугошу — старший и самый достойный из трёх: самый умный, самый смелый, самый энергичный. Подобные библейские родословия — норма для Средних веков, так же как и превозношение своих мифических предков над братьями. Легенда о Лехе, Чехе и Русе — чисто книжная, в народном фольклоре её нет, у книжников — встречается.
Но помимо того на дворе эпоха Возрождения. И Длугош — человек эпохи Возрождения, с пиететом относящийся к античной традиции и античной литературе. Даже «Хроники» свои он пишет в подражание Титу Ливию! Само собой, не привязать происхождение поляков к какому-либо народу, известному по античным источникам, он не может. Кто у нас согласно древним живёт на Восток от Эльбы? Сарматы! Даже сама область эта в античных источниках называется Сарматией. Так и поскакали вновь по степям Причерноморья эти древние всадники...
В данном рассказе о происхождении славян есть противоречие: Ной, Иафет и его правнуки — седая древность, по библейскому летоисчислению от тех времён до написания «Хроники» прошло почти пять тысяч лет! Между тем сарматы — народ вполне исторический. Сарматские наемники — тяжеловооружённые всадники были личной охраной римских императоров всего за тысячу лет до Длугоша. Три с гаком тысячи лет временной разрыв получается...
Самого Длугоша эти несостыковки не смущают. Так же как не смущали они всех остальных средневековых хронистов и авторов эпохи Возрождения. Но кто-то из его поздних читателей на это обстоятельство внимание обратил и дал ему логичное объяснение.
Да, именно кто-то! Современные историки так и не смогли установить автора этой концепции, которая уже в XVI веке заиграла всеми красками. Этот внимательный и последовательный читатель «Хроник» остался неизвестным. Но данное им объяснение легло на очень плодородную почву. Что же это за вывод, от которого сам Длугош, скорее всего, был бы в шоке? А вот он...
Если славяне живут на своих землях со времен Леха, Чеха и Руса, правнуков Иафетовых, а страна их в античных источниках зовётся Сарматией, и правят ей сарматы, то... Бинго! Значит, славян сарматы завоевали, и сегодняшняя элита — их потомки, а все остальные сословия — bydło!
Сегодня историки утверждают, что причина возникновения новой идеологии — получение шляхтой всей полноты власти в Польше, выразившееся в принятии в 1505 году принципа «Nihil novi» — «Ничего нового!», часто называемого в русской исторической традиции Радомской конституцией (только не надо путать с основным законом: конституциями назывались любые постановления сейма!). Он запрещал принимать любые законы без всеобщего согласия, впоследствии именно из него вырастет печально известный принцип Liberum veto, гласящий, что любое решение в сейме может быть принято только единогласно. Но, возможно, что права и противоположная точка зрения, выраженная афоризмом лауреата Сталинской премии, профессора анатомии архиепископа Луки (Войно-Ясинецкого): «Дух творит себе формы». Польская элита, принявшая всем сердцем новую теорию, построила государство согласно своим воззрениям...
Второй главный импульс развитию теории, точнее, уже идеологии сарматизма, дала Люблинская уния. Толчком к ней стало молниеносное взятие Иваном Грозным Полоцка в 1563 году. Царь решил закончить войну с Великим Княжеством Литовским (в ходе Ливонской войны) одним мощным ударом. Для этого был подготовлен и осуществлён блестящий Полоцкий поход. Действия русских войск в ходе кампании были спланированы настолько мастерски, что взятая в осаду 31 января сильнейшая крепость уже к 15 февраля капитулировала.
Иван Васильевич не рассчитал силы удара: быстрое падение Полоцка настолько испугало элиту Великого княжества Литовского, что несмотря на противодействие ряда магнатов (например, Николая Радзивилла «Рыжего») победили сторонники объединения с Польшей в одно государство. До этого Литву объединяла с Польшей личная уния династии Ягеллонов. Но поляки, боясь потерять Литву с пресеченьем династии, настаивали на полном слиянии, включающем насаждение в Великом княжестве Литовском польских законов и системы правления. В 1569 году в Люблине Литва дала согласие на Унию...
Сарматизм стал тем клеем, что склеил воедино польскую и литовскую элиты. Ведь жить завоевателем на своей земле куда удобнее, чем быть отцом своим крестьянам, людям одного с тобой рода-племени.
В конце XIX века вышла знаменитая трилогия Генрика Сенкевича: «Огнем и мечом», «Потоп» и «Пан Володыевский». Главными героями её являются три друга, три доблестных польских рыцаря Ян Скшетусский, Анджей Кмициц и Михал Володыевский. Из трёх героев поляк — только Скшетусский. Кмициц — белорус (его прототип — Оршанский староста Самуил Кмитич). Поместья Володыевского — под Киевом. Они — потомки «русской шляхты» Великого княжества Литовского. Манкурты, забывшие свою веру, свой язык, своё происхождение.
То, что Украина сложилась как страна без национальной аристократии — следствие сарматизма: благодаря этой теории местное служилое сословие стало... Поляками? Нет! Шляхтой — «потомками воинственных сарматов». Украинцам в этой парадигме никакой иной роли, кроме быдла, не отводилось. Впрочем, так же как и польским крестьянам — «хлопам». Забавно, что в несвободной насквозь, по мнению либеральных историков, Московской Руси, «холопы» — мизерная часть крестьян, рабы. В Польше «хлоп» — любой крестьянин!
Сарматизм породил массу культурных проявлений. Им так надуло голову польским элитам, что они стали носить меховые шапки даже летом, а привычное доселе европейское платье сменили на «сарматский костюм»: жупаны и кунтуши, слизанные у крымских татар, турецкие шаровары и парчовые кушаки — «луцкие пояса», названные по имени мануфактур в Луцке, на которых наладили производство данных модных аксессуаров. Прямые мечи и шпаги уступили место саблям, а гусары, надели на плечи звериные шкуры и приделали на доспехи птичьи крылья — прямое заимствование у турецких «дели» — «безумцев», всадников, бросавшихся в атаки в самой безнадёжной ситуации.
Вошли в моду «сарматские портреты» — в вышеозначенных шмотках. Церкви строились в стиле «сарматское барокко» — нарочито грубо. Сарматские манеры предусматривали поцелуи руки дамам — согласно античным источникам, сарматские женщины были амазонками, отсюда и этот показной жест уважения воина к воительнице и матери воинов. При этом ни о какой утончённости манер речь не шла — идеальный сармат должен был быть грубым и честным рубакой, так что сцена в «Пане Володыевском», где пьяная шляхта на пирушке отстреливает паннам из пистолетов каблучки (с пятками или без — в романе не уточняется), вполне жизненна!
А ещё истинный сармат обязательно был патриотом. И здесь мы подходим к самому «долгоиграющему» элементу данной идеологии. Имея больше прав, чем любое европейское дворянство, шляхта воспринимала себя как духовных наследников Римской республики. Собственно говоря, «Речь Посполита» — буквальный польский перевод латинского слова «Республика» — «общее дело». При этом не просто наследники Рима, но пограничная республика, защищающая «Христианский Мир» — католическую Европу, от варваров с Востока. Иноверцев турок и схизматиков «московитов».
Сарматизм просто пронизан мессианством! «Господи Боже, дай нам позволения охранять в Польше тот мировой порядок, который Ты установил...», гласит «Польская молитва» Станислава Ожеховского. Ожеховский (Ореховский!) — русский (точнее белорус, но тогда русских с белорусами не различал никто, включая их самих) из Перемышля, католический священник и яростный сторонник сарматизма. «Родом — русский, национальностью — поляк», «Сармат, да ещё и русин», говорил он о себе. Ожеховский — один из авторов Люблинской унии, которая была заключена уже после его смерти, но по его лекалам, изложенным в книге «Пирамида». Он настаивал, что Уния должна быть заключена литовцами «любой ценой». Ценой стало полное ополячивание «русской шляхты»...
Мессианская идея восточного щита католической Европы должна была подразумевать высокую религиозность, но здесь всё получилось, как получилось. Сарматы восприняли католическую религию как часть «польскости». Поэтому для них объединяющей силой стал не столько католицизм, сколько традиции и обычаи, с ним связанные. В религиозных представлениях сарматов существенную роль играли мифологические представления, не являвшиеся в полной мере христианскими, а также чисто светские гражданские и личностные идеалы.
Какие? Например, кровь. Точнее: «...чудное отдохновенье и благородная краса — кровь предков и родителей, от которых мы рождаемся, потому что добродетели знатных более совершенны». Отсюда — вереницы фамильных портретов в любой, самой захудалой усадьбе, и ставший притчей во языцех «шляхетский гонор». Любой, даже самый убогий и безграмотный шляхтич (сарматы же должны быть грубыми, не так ли?) мог знать сотни семей, с которыми состоит в родстве, умел описать их гербы и рассказать семейные легенды. И смотреть свысока не только на крестьян с мещанами, но и на дворян иных стран: в самом деле, эти русские любому быдлу готовы дать дворянство за службу на основании «Табели о рангах». Французы? Они дворянские звания продают! Англичане? Да у них любой стервец, заработавший денег, становится «джентльменом»! Немцы? Купил коня с доспехами — вот ты и Риттер фон Штрудель!
Что случилось с Речью Посполитой в результате принятия идеологии сарматизма? Скованная принципом «Nihil novi» и правом Liberum veto, она оказалась под пятой людей, устремлённых в прошлое. Когда на поля сражений вышли армии Нового Времени с вымуштрованной пехотой и многочисленной полевой артиллерией, польская конница начала проигрывать сражение за сражением: гусарские хоругви ложились под тучами картечи и слаженными залпами пехотных батальонов. Но любые попытки польских королей или даже толковых магнатов завести в Речи Посполитой войско нового строя натыкались на «не дозволям!» шляхты, больше всего боявшейся сильной центральной власти, способной свернуть «золотые вольности» в трубочку и засунуть им... куда-нибудь под шаровары.
В конце XVIII века, после раздела Речи Посполитой, появившийся термин «сарматизм» стал ругательным, обозначением всего костного и реакционного, сгубившего Отчизну. Но время шло. Адам Мицкевич написал эпическую поэму «Пан Тадеуш», где сарматы выглядели уже вполне романтично. А потом никому не известный писатель-деревенщик Генрик Сенкевич выдал на гора свою Трилогию. И сарматизм снова заиграл бликами южного солнца на гусарских кирасах, шелестом крыльев идущих в атаку хоругвей, разноцветной парчой жупанов и кунтушей.
В эпоху Второй Речи Посполитой выдавать на гора идею о разном этническом происхождении шляхты и «поспольства» стало не комильфо: всё-таки ХХ век на дворе. Но в отношении к обитателям «восточных кресов» сарматские идеи применялись вовсю. Просто сарматами стали все этнические поляки, а быдлом... не поляки. Говоря о Волынской резне, обычно ограничиваются описанием зверств бандеровцев, но не упоминается об «осадничестве» — наделении лучшей землёй легионеров Пилсудского — истинных сарматов. По крайней мере в отношении местного населения.
После Войны ПНР была сконструирована на основе мировоззрения скорее польских «пястов», как мононациональная страна. Поэтому сарматизм там политическим явлением не был. Но оставался явлением культурным: экранизации «Потопа» и «Пана Володыевкого» были воистину эпическими картинами! Как только пал негласный запрет на экранизацию «Огнём и мечом», отсняли и первую книгу Трилогии.
А после рождения Третьей Речи Посполитой стал проявляться и политический сарматизм. Ведь он действительно хорошо ложится на польскую ментальность! Как заметил Гордон Чайлд, при смене экономического уклада образ жизни прежних элит становится достоянием среднего класса. Уровень жизни современного поляка в среднем как раз как у небогатого шляхтича. А значит и сарматизм ему — в жилу. Католицизм — на уровне обычаев и традиций. Гражданская сознательность — с уклоном в склоку по каждому поводу. Патриотизм — пока не приходится самому лезть под пули. Мессианство — восприятие Польши как «Христа Европы», вечной мученицы и спасительницы от варваров с Востока. Чего не хватает в данной схеме? Быдла, над которым сарматы будут властвовать. Но в последнее время этот вопрос решается...
P. S. А ещё сарматизм, как и любой нацизм, заразен. Им в своё время заразилась казачья верхушка Украины. Читая историю Руины, невольно удивляешься наплевательскому отношению казачьих гетманов к местному населению. Как защитники православия могли продавать своих православных братьев крымским татарам в обмен на военную помощь? Так они не братьев продавали, а быдло — свой домашний скот. Потомки воинственных сарматов...
Фёдор Ступин,
