Гостья в иной реальности

"Может, предоставим слово кому-нибудь из недружественных стран?" — улыбнулся глава российского МИДа Сергей Лавров. Мы, западные журналисты, дружно замахали номерками, чтобы нас заметили.

Я сидела в зале с номером 52, и меня поразило, как легко мы проглотили этот выпад насчет недружественности.

Возможно, потому, что это говорилось с прежним, беспроигрышным шармом.

Мне было стыдно. Проблема же не в нас, а в нем — и остальном российском руководстве. Это они говорят о победе над нацистами. Но сам их язык, сами их формулировки — это обман, а быть может, даже самообман.

Потому что нацистов и правоэкстремистов на Украине едва ли больше, чем в других странах Европы, включая Россию.

А теперь русские сами ведут себя словно самопровозглашенные хозяева вроде немцев, в войне с которыми они потеряли 27 миллионов убитыми. Кстати, минимум пять миллионов из них были украинцами.

Стояла темная и мрачная осень. Я никак не могла дождаться встречи со старой подругой и ее мужем. Мы не виделись со времен 1990-х, когда я была корреспондентом, и вот они позвали меня на ужин. Я была уверена, что у нас общие ценности.

Оказалось – ничего подобного. Выяснилось, что они убеждены, что трупы на улицах Бучи разложили украинцы. Что это ВСУ разбомбили портовый город Мариуполь до руин. И что это украинцы начали войну против русскоязычных в Донбассе.

В какой-то момент я встала и сказала, что больше так не могу.

Но потом в дело пошло российское гостеприимство. Друзья так просто не расстаются. После рюмки коньяка хозяева вызвали мне такси. Однако с тех пор мы не виделись, и эту тоску ничем не заглушишь.

Как русские относятся к конфликту? — спрашивают меня дома. Правда в том, отвечаю я, что я его замечаю лишь потому, что специально ищу. Есть лишь новости о боевых действиях — по телевизору, в интернете и в соцсетях. Ближайшее поле боя находится примерно в 700 километрах.

А здесь, в Москве, о конфликте почти ничего не напоминает. Вот у входа в Парк Горького установлена литера Z. На дворе 25 градусов мороза, но посетители все равно приходят кататься на коньках и сталкиваются с ней при входе. Их там даже две.

На самой известной пешеходной улице Москвы, Старом Арбате, выставка фотографий детей Донбасса.

Их подают как жертв украинской агрессии против русских.

Выставка называется "Пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я".

Похожие изображения публикуют и наши правозащитники. С той лишь разницей, что здесь их вывешивают в оправдание агрессии. И на это больно смотреть.

Я бы сама хотела побывать в Донбассе — в местах, где жизни людей перевернулись с ног на голову, где у каждого есть история об убитых родственниках и соседях. И поскольку мне придется въехать со стороны России, под опекой российских сил, наверняка будут истории о злоупотреблениях со стороны украинцев.

Мы должны уметь слушать о страданиях и этой стороны тоже. Мы должны уметь, глядя в глаза мирным жителям с обеих сторон, сказать: "Я понимаю ваше горе". Но мы не можем увиливать от того, на ком лежит политическая ответственность за нынешнюю ситуацию.

И эти ответственные люди не любят пускать западных журналистов в зону боевых действий. Честно говоря, я даже не знаю, сколько людей в принципе пытались. Мы справедливо опасаемся, что нами попросту воспользуются и превратят в инструмент пропаганды.

"Происходящее на Украине нашего будущего напрямую не касается", — сказали мне две студентки, с которыми я познакомилась на прошлой неделе. Они занимаются региональной журналистикой и культурой.

Эти девушки не смотрят новости по телевизору — как и их сверстницы в Норвегии. Таким образом, они не в курсе всех историй успеха о точной артиллерии и отважных молодых солдатах, готовых пожертвовать всем, чтобы одолеть мнимых нацистов.

Пиф-паф, два предложения от репортера, бах-бах, еще одно от солдата-танкиста, тра-та-та-та, вдруг мужской хор на фронтовых гастролях, еще пиф-паф, репортер показывает руины, очищенные от мин и неразорвавшихся снарядов. "Мы взяли под контроль такой-то населенный пункт, фашисты изгнаны". Так выглядят новости на российском телевидении — день-деньской.

Но мои юные собеседницы, журналистки-москвички, предпочитают об этом не думать.

Разумеется, в России еще есть небезразличные люди. Несколько сотен тысяч "проголосовали ногами", бежав из страны в связи с частичной мобилизацией осенью 2022 года.

Старый оппозиционер, экономист и ярый противник боевых действий Григорий Явлинский признался мне на прошлой неделе, что восемь из десяти россиян конфликта даже не заметили.

"Они слишком бедны, и санкции никак на них не повлияли. Они же не привыкли покупать западные бренды и ездить на каникулы в Европу", — пояснил Явлинский.

Опять же в Европу. Россия — это тоже Европа, но все понимают, что когда русские говорят сейчас о Европе, имеется в виду другая: у нее есть все бренды, но она, как утверждает российское руководство, хочет извести Россию.

Пара слов о брендах. Их сильно поубавилось, многие крупные торговые сети ушли. Исчезли Ikea, Hennes & Mauritz, Zara и дорогие модные магазины. Правда, один мой знакомый сообщил мне, что мебель Ikea еще можно купить. А западная косметика и средства по уходу за волосами продаются повсюду.

А еще я нашла на рынке даму, которая продает норвежский сыр Jarlsberg. Без этикетки, но вкус выдержанного "Ярлсберга" ни с чем не спутаешь. "Через Грузию", — шепнула она мне на ухо.

Полностью легальным стал так называемый "параллельный импорт". Он идет главным образом через Турцию, Армению, Казахстан и Грузию. Российские власти смотрят сквозь пальцы, если западные товары ввозятся без лицензии и без разрешения производителя. Импортер столкнется с ремонтом или заменой лишь в том случае, если покупка сломается в течение гарантийного срока.

И продажи идут на ура — по крайней мере, в больших городах. Всё — от автомобилей до туалетной бумаги, корицы и рыбы — можно заказать в интернете. В Москве доставка до двери очень часто не стоит ни копейки. Amazon до России не дошел, но есть Ozon.

Так что, если есть желание, запросто можно жить так, словно все по-старому.

Но для журналистки из Норвегии все изменилось. И смысл как раз в том, чтобы рассказать, чем живут и что думают люди. Да и в редакции то и дело интересуются мнением "русских" по тому или иному вопросу.

Иногда я честно отвечаю: "Не знаю". Например, насчет гонений церкви и Путина против геев и тех, кто хочет сменить пол. Выборка собеседников у меня небольшая, достоверных опросов общественного мнения нет, да и что-то я сомневаюсь, что люди захотят искренне это обсуждать.

Никакие ЛГБТИК-активисты публично не выступают, вся "пропаганда" под запретом. Даже просто отстаивая свои ценности, можно нарваться на проблемы с законом.

И церковь, и Путин превратили либеральное отношение Запада к меньшинствам в одно из оправданий боевых действий на Украине.

Но в искусстве с большой буквы попадаются исключения. Некоторое время назад я случайно оказалась в театре. Давали пьесу Оскара Уайльда "Саломея" — спектакль о женщине, которая станцевала для царя Ирода, чтобы исполнить свою давнюю мечту и заполучить на блюде голову Иоанна Крестителя.

Все роли, кроме одной, играли мужчины. А сама Саломея была сверхмужественным мачо, который исполнил перед Иродом пылкий эротический танец в золотых стрингах.

Затем она — или он — поцеловала отрубленную голову Иоанна Крестителя в губы. Так Саломея отомстила ему за то, что тот ее отверг.

Это разрешено, потому что это искусство. А женщины вокруг меня на балконе вооружились биноклями, чтобы вовсю насладиться видом мужчин в шелках и перьях.

Правда, наверняка они тоже голосуют за Путина.