Когда я планировал поездку в Сирию, то мечтал попасть в Деер-Эз-Зоор. Город и авибаза больше трех лет в полной осаде. Сотни километров вокруг захвачены боевиками ИГИЛ. Настоящая осаждённая крепость, взять которую для боевиков дело принципа. Последний форпост армии на востоке Сирии. У ребят, воюющих здесь вариант только победить или умереть. Когда мы с коллегой «пробивали» путёвку в Деер-Эз-Зоор, у людей вытягивались лица — нормальные люди туда не рвутся. Наконец, после месяца работы в Сирии нам улыбнулась удача.
Путь «заброса» оказался довольно длинным. Рано утром мы стоим в аэропорту Дамаска. Наш рейс отменили. Опасно. Еще на пару дней отправляемся гулять по уютным улочкам залитого светом старого Дамаска, валяться на диванах кальянных и залипать в интернете. Прыжок в бездну откладывается. Есть свет, горячая вода, ты спокойно ходишь по улицам, не слушая небо в ожидании свистящей мины.
Ранее утро, посадка на борт. Старенький Ту-134 везет нас в Камышли, что на севере Сирии, в сирийском Курдистане, на границе с Турцией. Накануне сбили наш российский Су-24 — может, небо было закрыто из-за этого. В любом случае некомфортно лететь по воздуху навстречу потенциальному агрессору, да еще над территорией занятой боевиками. Длинный разбег, резкий взлет, разворот вправо, уборка шасси, опять резкий подъем. В иллюминаторе проплывает сетка окопов, капониров техники, зеленые фигурки солдат. Кружим над передовой. Осажденная крепость всё ближе — прыжок в бездну начался.
Земля в иллюминаторе. Я из того поколения, которое в осмысленной жизни уже летает на Боингах и прочих Аэрбассах, потому что эффективные менеджеры порезали отечественный авиапром. Для меня экзотика полетать на советском самолёте, выпущенном за 15 лет до моего рождения. «Земля в иллюминаторе» пели в советском Союзе и собирались покорять звезды. И строили советские самолёты.
Но у меня в иллюминаторе окопы и панорама сирийской мясорубки, хотя лечу на советском самолёте. Интересно, а Родину тоже можно взять в лизинг как Боинг? Или сдать? Сколько это будет стоить? Я думаю, представится еще шанс спросить у причастных. Продуваю заложенные резким подъемом уши и задёргиваю шторку иллюминатора.
Ранее утро. Я иду по взлётке аэропорта Камышли. Мы провели здесь два дня в ожидании лётной погоды. Я думал, по сравнению с Питером, в Сирии всегда лётная погода. Наивный. Но по крайне мере с неба здесь не сыпется мокрый лед, который сбивается в серую грязную кашу, забивая сточную канализацию, затапливая мостовую по щиколотку. В новогоднюю ночь, ага. Хотя, мостов, Невы и Финского залива здесь тоже нет, справедливости ради.
Эти два дня мы гуляли по Камышли. Турция в каком-нибудь десятке километров отсюда. В городе даже сейчас много христиан, церквей. Раньше город жил богато. Сейчас света практически нет, народ старается валить кто куда. Турков ненавидят и боятся вторжения. С другой стороны город подпирают боевики ИГИЛ. Атмосфера мрачная и напряжённая. Камышли так же отсечен от «материковой» Сирии. Людей и новости с большой Сирии сюда завозят самолётами.
Над нами с грохотом проходит Ми-17, переваливается на левый борт и с набором высоты уходит. Приключения начались. На взлётке погрузочная суета. В наш борт грузят коробки с банкнотами сирийских денег, для банка в Деер-Эз-Зооре. Попутно закидывают коробки с сигаретами, моющими средствами, еще какой-то бытовухой.
Вертолёт сильно видавший виды. Попутно думаю, можно ли сюда перегнать новые борта? Радиус Ми-17 около 500 км. По прямой, наверное, можно. Отрываемся от земли «по-вертолётному», без разгона. В салоне несколько солдат и какие-то гражданские чины. Народ сидит в своих мыслях.
Оборону в Деер-Эз-Зооре держит гвардия. Солдат не меняют годами. Оттарабанить здесь по три-четыре года нормально. Значит, солдаты очень нескоро увидят своих родных, каждый это понимает. Зато в обмен на «материк» улетит кто-то из ребят, которые держали оборону последние несколько лет. Поднимаемся на 350 метров, под нами голая пустыня, изредка расчерченная прожилками дорог.
Вглядываюсь в редкие проезжающие машины. Простой местный житель едет по своим делам или боевики? Вертолёт поднимается выше, нас скрывает пелена облаков. В салоне дикий холод. Вертолёт продувает как сарай на дальнем севере. Мутные потрескавшиеся иллюминаторы, в корпусе отсутствует какая-то заглушка через которую видно небо. На потолке выдрана изоляция, просвечивают внутренности. На кабине пилотов был когда-то навесной замок, но его выломали. Плюс вибрация, как на машине с неотбалансированными колесами. Мне это напоминает пепелац из кинофильма «Кин-Дза-Дза!» Та же пустыня под нами. Как это вообще летает? Не устаю удивляться гению советских конструкторов. Наверное, через десятилетия после конца цивилизации будут летать такие сараи.
Деер-Эз-Зоор выплывает среди бескрайней пустыни. Огромный город по обе стороны Ефрата. Проходим над городом, разворачиваемся, начинаем снижение. Садимся явно не на аэродром. Внизу в пустыне укрепления армии. Наконец, вертолёт неспешно приземляется. Нас встречают сопровождающие. Деер-Эз-Зоор представлялся мне узкой полоской земли, простреливаемой насквозь. Оказывается, здесь армия держит достаточно большой кусок земли.
Едем в машине до города. Проезжаем трассу на Пальмиру, приветливо заманивающую указателями и прекрасным асфальтом. Казалось бы, выскочи на неё и через два часа будешь в Пальмире, через четыре в Хомсе. Но на трассе притаилась в засаде тьма. Въезжаем в Деер-Эз-Зоор.
Навстречу бредут люди, занятые своими делами. Оказывается, здесь есть мирная жизнь. Оказываемся на центральной улице. Она забита людьми как Невский проспект в выходной день. Идёт торговля, продаётся топливо в типичных для войны пластиковых бутылках, бытовая химия, овощи. Всё, начиная с топлива и заканчивая сигаретами сюда завозят вертолётами. В городе осталось несколько десятков тысяч людей. Но вертолёты обратно часто уходят пустыми – все, кто хотел, эвакуировались. Кто хотел, мог уйти на подконтрольную боевикам территорию. Значит, остались люди, осознанно выбравшие Сирию и связанные с этим решением лишения.
Кружим по городу. Топливо здесь на вес золота. Электричество только от генераторов. Вода поступает из скважин. Центральный водопровод, конечно, не работает. Топятся от буржуек на дизельном отоплении. С дровами и до осады в пустыне напряженка, а в осажденном ДеерЭз-Зоре и вовсе никак. Вот площадь Салям. Здесь по соседству находится военная база. После того, как город захватили боевики, военные с этой базы развернули наступление. Освободили большую часть города, пока не уперлись в укрепленную полосу обороны боевиков.
Позади боевиков Ефрат, единственный мост и отдавать эту территорию они не горят желанием. Нас везут на передовую. Она здесь начинается резко. Вот только что мимо тебя проезжали дети на велосипедах, а напротив улица завалена сгоревшими остовами автомобилей и занавешена простынями, чтобы не видели снайпера.
Все, передовая. Идём с солдатами в сторону боевиков. Наверное, так будет выглядеть мир постапокалипсиса. Не знаю, после ядерной войны, нашествия зомби или окончания нефти. Мы идём по кварталу домов, который одновременно является передовой. Дома теперь не очаги семейного счастья, где растили детей, радовались жизни, украшали, лелеяли. Дома теперь это оболочка для защиты от снайперского огня. Как хитиновая оболочка жука, лежащего на муравьиной тропе.
Мертвые остовы бетона укрывают бойцов. Стены проломлены для удобства прохода. Целый квартал домов, которые теперь и не дома вовсе. Пустые коробки. Идешь вдоль улицы, но внутри дома, через проломы переходя из одной квартиры в другую, из подъезда в квартиру, из квартиры в следующий дом. Мимо бывших палисадников с мертвыми пальмами, по сгоревшим коробками. Мебель разломали на топливо, всю требуху сгребли в сторону.
Под ногами хрустят остатки быта, детские игрушки, остатки картин, подушки, металлические кровати, на потолке висят вентиляторы с загнутыми вниз лопастями. Бредя по этой «улице» дико выглядят выключатели, розетки, прибитые полки, детали быта на стенах, типа выцветшей фотографии президента Башара Ассада. Вот в углу валяются запылившиеся детские велосипеды. Вот сгоревшая квартира на пристройке которой стоит чудом целая детская трёхколёсная игрушка.
Для удобства обороны проломы сделали в разных направлениях. Чтобы можно было быстро перекинуть резервы в случае нападения. Получился бетонный муравейник, где все бывшие квартиры стали проходными. Выходим на последний рубеж. Дальше боевики. Аккуратно выглядываю в бойницу. С виду ничего особенного. Обычные мёртвый город напротив. Солдаты загадочно улыбаются и зовут за собой. Опять муравейник мёртвого города. Выходим на улицу. Здесь накрыли колонну сирийской армии, еще когда в этих домах сидели боевики.
У танка Т-72 отлетела от взрыва башня. В 10 метрах стоит сгоревшая БМП-1. Видимо, пожгли неожиданно, машины стоят ровно, даже не пытались отвернуть. Бегом проскакиваем по улице мимо железа, в дом, поднимаемся наверх.
Ползком по крыше, выглядываем. Метрах в 200 от нас развивается чёрный флаг ИГИЛ. Близко здесь всё. И передовая и боевики мирная жизнь.
Уже вечером, едем в пекарню. Тёмный будто вымерший город. Пустота на улицах, лишь изредка фары выхватывают тени людей, словно призраки растворяющиеся в темноте. Напротив пекарни, наоборот, весьма многолюдно. Упаковка местного хлеба, который похож на наш лаваш, стоит 25 сирийских лир, что эквивалентно 4,5 рублям, но хлеб так же раздается нуждающимся бесплатно.
Вокруг окна выдачи дикая свалка тел, люди лезут по головам. Так на всех войнах – самые наглые, крепкие и здоровые прут вне очереди. В день освобождения Углегорска я видел, как повылезавшие из каких-то щелей «мужики» оттесняли женщин в погоне за паштетом и хлебом, который простые солдаты ДНР стали выдавать из своих запасов. Помню, как солдаты, прошедшую донбасскую мясорубку, едва сдерживали слёзы, глядя на беженцев с грудными или маленьким детьми. Это был день, когда армия ДНР прорвала оборону ВСУ и Нацгвардии и мирные жители рванули на волю – их держали в городе вместо живого щита. Тогда уродов пинками согнали в сторону.
А здесь и сейчас женщины с детьми стоят в стороне, ждут, когда насытятся сильные. Не знаю чего тут больше — местных традиций, или сложностей с организацией: бойцы САА находятся на позициях. Выбор остаться с Сирией добровольный, но тяжелый.
Так заканчивается наш первый день в осаждённом Дээр-эз-Зоре.
Подпишись: