«Чёрные псы» сэра Уинстона. Кто же опустил «железный занавес»?

Долгожданная капитуляция Японии – крупной державы-агрессора – виделась измученным долгой войной людям как подлинный триумф мира. Тогда, в сентябре 1945 года, многим на Земле не без причин казалось, что сложившаяся в годы борьбы с фашизмом широкая антигитлеровская коалиция государств и общественных сил различной направленности будет надёжной гарантией мирного прогресса всего человечества на самую длительную перспективу. Но вышло всё иначе…

Вторая половина 40-х годов вопреки заветным чаяниям людей стала периодом не дальнейшего развёртывания потенциала сотрудничества союзнических государств, а сначала резкого охлаждения отношений между державами-победительницами, а затем втягивания их в длительную и до предела изматывающую обе стороны холодную войну. 

По оценке доктора исторических наук Валентина Фалина, главное изменение в международном положении после окончания Второй мировой войны как раз и заключалось в дальнейшем и резком углублении начавшегося ещё в 1917 году губительного раскола мира на два противостоящих социально-политических блока. Мир разделился вскоре после окончания Второй мировой войны на два лагеря, и между ними опустился «железный занавес». Кто же его опустил, кто выступил инициатором этого раскола человечества? 

Его терзали «чёрные псы»

Как известно, начало публичному разрыву союзнических, дружественных отношений Запада с Востоком (то есть с СССР и государствами социалистической ориентации) и сигналом к началу холодной войны положила знаменитая речь Черчилля, произнесённая 5 марта 1946 года в Вестминстерском колледже в Фултоне, штат Миссури, США.

Решения Черчилля, его экстравагантные поступки, ту лёгкость, с которой он так резко сменил необыкновенную для него милость на безграничный гнев в отношении Кремля, невозможно понять, оставив без внимания особенности психики этого английского политического тяжеловеса. 

У сэра Уинстона, сходятся во мнениях многие специалисты, на протяжении длительного времени, и особенно на закате политической карьеры, присутствовали все признаки маниакально-депрессивного расстройства, когда периоды бурной и вполне эффективной деятельности перемежаются погружениями в глубокую депрессию. При этом британский аристократ вполне отдавал себе отчёт в причинах этой не столь уж редкой изменчивости и приступы своей депрессии называл «временами чёрных псов».

Эти самые «чёрные псы» и терзали личность сэра Уинстона после бесславной отставки с поста британского премьера 27 июля 1945 года. Но в течение осени – зимы 1945/46 годов Черчилль поборол депрессию – почти отогнал своих «чёрных псов». И чем бы он ни занимался на заслуженном отдыхе – принимал задним числом почести за победу над нацизмом, путешествовал, кропал помаленьку мемуары, упражнялся в художестве, малюя акварельки – все мысли его были заняты только одним – непременным возвращением в большую политику, а главное… борьбой с ненавистной Россией.

«Я глубоко восхищаюсь и чту доблестный русский народ»

Кстати, когда речь заходит о русофобии больших (и малых) европейских, американских и иже с ними политиков, обычно те делают не очень изящный реверанс: дескать, нет, они, безусловно, очень любят и уважают великий русский народ, ценят превосходную русскую культуру, но отвергают, категорически не приемлют политический режим в России. 

При этом, что характерно, каким бы ни был по своей политической окраске этот режим – монархическим, демократическим, коммунистическим и т.д. – «доброжелателям» из-за бугра непременно хочется его либо максимально ослабить, либо вовсе уничтожить.

А так как любой политический режим, даже такой суровый, как сталинский, опирается не только на штыки, но и на народ, нужно всеми возможными способами бить и по народу – такие вот органические «уважение и любовь». Чувствуете, чем на самом деле продиктованы сегодня пресловутые западные санкции?

Поэтому не будем удивляться тому, что в фултонской речи Черчилля звучат и такие слова: «Я глубоко восхищаюсь и чту доблестный русский народ».

Но, как мы понимаем, черчиллевское расшаркивание перед «доблестным русским народом» – самое что ни на есть дежурное заклинание. Кстати, и сейчас ни Обама, ни Олланд, ни Грибаускайте тоже вслух ни разу не сказали, что они люто ненавидят русских и в самых сладких снах видят распад России на множество удельных, целиком зависящих от Запада княжеств… Просто не нравятся им твёрдая воля наших лидеров, их постоянное радение об интересах России. И ничего с этим не поделаешь.

Однако вернёмся к Черчиллю и его достославной речи. О чём ещё он поведал 5 марта 1946 года? Да как раз о «железном занавесе» и о «советской угрозе» демократическим народам Запада.

«Я не верю, что Россия хочет войны, – витийствует Черчилль. – Чего она хочет, так это плодов войны и безграничного расширения своей мощи и доктрины». И дальше: «Я вынес убеждение, что они (русские. – А.П.) ничто не почитают так, как силу, и ни к чему не питают меньше уважения, чем к военной слабости. По этой причине старая доктрина равновесия сил теперь непригодна».

А кто виноват в том, что Европу разделил «железный занавес»? Конечно же, коварные русские: «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился "железный занавес". По ту сторону занавеса все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы – Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София. Все эти знаменитые города и население в их районах оказались в пределах того, что я называю советской сферой, все они в той или иной форме подчиняются не только советскому влиянию, но и значительному и все возрастающему контролю Москвы. Только Афины с их бессмертной славой могут свободно определять своё будущее на выборах с участием британских, американских и французских наблюдателей. Польское правительство, находящееся под господством русских, поощряется к огромным и несправедливым посягательствам на Германию, что ведёт к массовым изгнаниям миллионов немцев в прискорбных и невиданных масштабах. Коммунистические партии, которые были весьма малочисленны во всех этих государствах Восточной Европы, достигли исключительной силы, намного превосходящей их численность, и всюду стремятся установить тоталитарный контроль».

То, что англосаксы в союзе с французами стремятся к не менее полному контролю в своей зоне оккупации Германии, а также на других территориях, освобождённых ими от нацистов и итальянских фашистов или включённых ими в свою сферу влияния, Черчилль, разумеется, стыдливо умалчивает…

«Только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями»

Особое место в речи сэра Уинстона отводится (и понятно, почему!) положению и роли США – ближайшего союзника Британской империи. Черчилль восторгается тем, что «Соединённые Штаты находятся на вершине мировой силы». «Это – торжественный момент американской демократии», но и крайне ответственное положение, – вещает отставной премьер. Противостоят им, по его соображениям, два главных врага – «война и тирания». И то, и другое, после краха нацистского режима и японской империи теперь исходят, полагает британский пэр, исключительно от СССР и от русских из этой страны. В этом – квинтэссенция убеждений Черчилля, характеризующие его как ярого русофоба и откровенного сторонника расовой теории. И не случайно в своей исторической речи бывший премьер-министр Великобритании почти не употребляет привычные названия «Британия» и «Великобритания». Зато выражения «Британское содружество и Империя» мы насчитаем шесть раз, «англоговорящие народы» – шесть раз, «родственные» (нации) – восемь раз. 

Конечно, г-ну Черчиллю надо воздать должное: во всей своей речи, написанной и прочитанной с присущим ему талантом прирождённого оратора, он весьма ловко использует запоминающиеся образы и ёмкие выражения. Примечательно, что такие позаимствованные им из речей предшествующего времени термины, как «железный занавес» и его «тень, опустившаяся на континент», «пятая колонна», «полицейские государства», «полное послушание», «безусловное расширение власти» прежде употреблялись политиками лишь в отношении фашистских режимов, прежде всего, Германии. Нацелив острие этого обличительного языка теперь против СССР, Черчилль небесталанно аккумулирует негативные эмоции американского общества, а вслед за ним – и всего мирового сообщества – на новом враге – «советском экспансионизме». 

Между прочим, не копирует ли этот прием сегодня президент Обама вкупе со вторящими ему политиканами разных стран и мастей в отношении современной России и её лидера?

Либеральные политики и обслуживающие их литераторы, публицисты, восторгающиеся сегодня справедливостью оценок, откровенностью и обличительным пафосом фултонской речи Черчилля, по понятным причинам стесняются говорить, что И.В. Сталин дал достойную отповедь сэру Уинстону. Вскоре после Фултона он дал такую оценку программному манифесту британского политика: «Следует отметить, что г-н Черчилль и его друзья поразительно напоминают… Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Г-н Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира. Немецкая расовая теория привела Гитлера и его друзей к тому выводу, что немцы как единственно полноценная нация должны господствовать над другими нациями. Английская расовая теория приводит г-на Черчилля и его друзей к тому выводу, что нации, говорящие на английском языке, как единственно полноценные должны господствовать над остальными нациями мира». 

Надо думать, что после такого разоблачительного ответа чопорный англичанин ещё больше возненавидел Сталина и всех русских. 

Назвав Россию «азиатской деспотией», Черчилль подсказал президенту США Трумэну курс на всемерное обострение отношений с Москвой, который тот и взял вскоре после войны.

Сам же Трумэн, видевший англосаксов «руководителями мира», прославился доктриной собственного авторства, оправдывающей экспансионизм США буквально во всех частях света. (Этот опыт безграничной и охватывающей практически весь земной шар экспансии повторили за ним практически все американские президенты, не исключая старшего и младшего Бушей и, разумеется, Обаму). 

Черчилль ушёл из жизни 24 января 1965 года, снова греясь в лучах славы. Капризница-судьба предоставила ему возможность ещё разок посидеть в кресле британского премьера (в 1951–1954 гг.); и он таки ещё успел получить орден Подвязки, Нобелевскую премию в области литературы, и кучу звёзд, медалей, почётных званий и всевозможных премий… Умирал же он, надо думать, не особенно тревожась за дело всей своей жизни: возведённая в ранг государственной политики русофобия не умирала вместе с ним, и даже неосуществимый план операции «Немыслимое» (о котором мы рассказали в «Столетии» ранее), быстро дал свои ядовитые всходы (хотя корни этой затеи вплоть до нашего времени были упрятаны в архиве)...

Из одряхлевших британских рук знамя ненависти к русским и советским гражданам, всеохватывающей конфронтации с СССР (а теперь, как видим, и с демократической Россией) подхватили вездесущие янки.

«Русские идут»?

Уже в конце 1945 года в штабе кавалера высшего советского ордена Победы, генерала и будущего президента США Дуайта Эйзенхауэра по приказу Трумэна был разработан суперсекретный план ядерной войны против СССР под красноречивым названием «Тоталити». Он был прост, как натура ковбоя: сбросить 20–30 атомных бомб (трагический опыт Хиросимы и Нагасаки в штабе Эйзенхауэра изучили и взяли на вооружение) на 20 городов Советского Союза, в том числе на Москву, Ленинград, Баку, Грозный, Казань. 

Затем американские «миротворцы» родили план «Чартиотир» – сбросить 133 атомные бомбы (арсенал их наращивался в США бешеными темпами) уже на 70 городов, причём на Москву – восемь бомб, на Ленинград – семь.

Как явствует из рассекреченных документов ФБР США, Черчилль тоже, в свою очередь, предлагал США нанести ядерный удар по СССР, но только уже в 1947 году. Тогда он обратился к сенатору от Республиканской партии Стайлзу Бриджесу с просьбой убедить президента США Гарри Трумэна нанести ядерный удар по Кремлю. Черчилль, как утверждают современные «независимые» авторы, считал «предупреждающий» удар единственным способом «воздействовать» на Сталина и достичь того, что СССР перестанет представлять угрозу для Запада… Почему Трумэн на этот раз не послушался своего учителя и духовного наставника (по крайней мере, в плане постулатов о «богоизбранности» англосаксонской расы и «руководящей роли» США в мире), мы дальше скажем, а теперь ещё немного о планах ядерного нападения на Советский Союз, рождавшихся в Пентагоне. 

19 декабря 1949 года Комитет начальников штабов США утвердил план «Dropshot» («Дропшот») – официально для противодействия предполагаемому вторжению СССР в Западную Европу, на Ближний Восток и в Японию. План предполагал сбрасывание на первом этапе 300 атомных боезарядов по 50 килотонн и 200 тысяч тонн обычных бомб на 100 советских городов, из них 25 ядерных бомб — на Москву, 22 — на Ленинград, 10 — на Свердловск, 8 — на Киев, 5 — на Днепропетровск, 2 — на Львов и т. д. Для экономичного использования имеющихся средств планом предусматривалась разработка баллистических ракет. Кроме ядерного оружия предполагалось применить на первом этапе 250 тысяч тонн обычных бомб, а всего — 6 млн тонн обычных бомб. Американцы подсчитали, что в результате массированной атомной и обычной бомбардировки погибнет около 60 млн жителей СССР, а всего с учётом дальнейших боевых действий погибнет свыше 100 млн советских людей. 

Собственно, планом «Дропшот» почти ничего нового не привнесено, только география запланированных чудовищных бомбардировок всё обширнее, количество сбрасываемых ядерных боезарядов исчисляется уже не десятками, а сотнями, и помимо атомного оружия, предполагалось использовать и мощь обычного тротила. 

В конце концов, в 50-70-е годы, с освоением ракетного оружия и безумным наращиванием ракетно-ядерной мощи, они приходят к замыслу устроить на одной шестой земной суши этакий тотальный апокалипсис, в результате чего здесь не должно остаться вообще никакой разумной жизни.

Что же время от времени остужало разгорячённые головы заокеанских ястребов? Не хотелось бы повторять прописные истины, а придётся: остужала оборонная мощь Советского Союза.

Именно её постоянно возраставший потенциал как раз и служил тем холодным душем, который, проливаясь в разведсводках и докладах собственных американских аналитиков, вносил некоторое успокоение в разгорячённые умы пентагоновских, а затем и натовских стратегов. 

Так, в 1948 году в Пентагоне разыгрывалась командно-штабная игра «Пэдрон», в ходе которой проверялся план ядерного нападения на СССР под названием «Халфмун». У Советского Союза еще не было собственной атомной бомбы (она не была даже испытана), а выводы пентагоновцев оказались неутешительны: даже подвергнутый бомбардировке полусотней ядерных бомб, Советский Союз выстоит и одержит победу в наземных операциях. Как считали, и не без оснований, американцы, в ответ на ядерные бомбардировки наша страна развернёт масштабные операции мощными группировками сухопутных войск и в течение 7-10 дней оккупирует всю Западную Европу (за исключением Англии). Советские солдаты будут мыть сапоги в водах Ла-Манша… Надо думать, это иногда виделось пентагоновцам в дурных снах.

И как здесь не вспомнить американского министра обороны послевоенного времени Дж. Форрестола, который, как известно, выбросился из окна кабинета с истошным воплем: «Русские идут!» 

Доктрина техасского ковбоя

Чтобы понять, как постулаты фултонской речи Черчилля о безусловном и абсолютном доминировании в мире англосаксонской расы трансформировались в конкретную американскую политику, надо припомнить кое-какие моменты, связанные с эволюцией внешнеполитической доктрины США. Дело в том, что г-н Трумэн самолично родил и начал претворять в жизнь собственную доктрину, которая пришла на смену доктрине Монро, президента США с 1817 по 1825 годы. 

Доктрина Монро, как известно, провозглашала изоляционизм как главную черту внешней политики молодого Североамериканского государства. Это было продиктовано стремлением дать понять Англии, что недопустимо вмешиваться во внутренние дела недавно образовавшихся государств, то есть, конечно, прежде всего самих Североамериканских Соединённых Штатов. 

Во времена Трумэна (и даже несколько раньше) концепция Монро уже ни в коей мере не отвечала амбициям Вашингтона. США по результатам Второй мировой войны превратились в экономическую, политическую и военную сверхдержаву, абсолютного лидера капиталистического мира. Поэтому суть концепции Трумэна – вмешательство во внутренние дела любых государств с целью «противодействия коммунистической угрозе» крайне необходимо, поскольку от падения «демократического» (и неважно, если он окажется на деле самым что ни на есть авторитарным) режима страдают, якобы, интересы США. Вооружившись этим «ценным» наблюдением, Белый дом с первых послевоенных лет деятельно принялся за продвижение своих интересов в Южной Америке, Африке и Европе. 

Конечно, политика Трумэна в стиле техасского ковбоя нравилась далеко не всем, особенно тем, кто на собственной шкуре испытал, что с собой несёт пресловутая американская демократия. Ибо многие страны, чьи властные элиты соблазнились посулами оборотистых янки, на деле превратились в сырьевые придатки Вашингтона, а их ресурсы бессовестно расхищались американскими монополиями, что, конечно, не вызывало у местного населения симпатий к США. 

Политике президента Гарри Трумэна – верного ученика сэра Уинстона Черчилля – были свойственны просто потрясающие двуличие и беспринципность (чего не сделаешь ради торжества демократии!). Например, в июне 1941 года, на третий день после вероломного нападения фашистской Германии на СССР, газета «Нью-Йорк Таймс» опубликовала статью Трумэна, в которой содержался и такой пассаж: «Если мы увидим, что войну выигрывает Германия, нам следует помогать России, если будет выигрывать Россия, нам следует помогать Германии, и пусть они как можно больше убивают друг друга, хотя мне не хочется ни при каких условиях видеть Гитлера в победителях». 

Американские политики, не разделявшие оголтелый антисоветизм и русофобию Трумэна, на своих постах долго не задерживались.

Тоже касалось и безусловного следования в русле «генеральной линии» президента. Так, когда министр финансов США позволил себе не согласиться с президентом по самому пустяковому вопросу, уже через три дня его отправили в отставку. 

Давайте вспомним и то, что антикоммунистическая истерия в Америке при Трумэне достигла полного апогея. Именно при нём зародилось движение маккартизма (по фамилии сенатора Джозефа Рэймонда Маккарти), сопровождавшееся масштабными политическими репрессиями против всех инакомыслящих. Разделяя взгляды Маккарти (хотя и не очень афишируя их), Трумэн издал указ № 9835. Этот юридический акт примечателен тем, что он автоматически запрещал приём на работу в государственные органы «неблагонадёжных» элементов, под которыми подразумевались прежде всего люди, придерживающиеся левых взглядов или просто выражающие какие-либо симпатии к «Советам». 

А пресловутая Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности охватывала практически все сферы жизни США. Не ограничиваясь одними государственными служащими, инквизиторы из этой Комиссии фактически осуществляли внесудебные расследования в отношении многих деятелей культуры и искусства. 

Сам же сенатор Маккарти, ничтоже сумняшеся, однажды во всеуслышание заявил: «У меня на руках список из 205 сотрудников Госдепартамента, которые оказались либо имеющими членский билет, либо безусловно верными коммунистической партии, но которые, несмотря ни на что, все ещё помогают формировать нашу внешнюю политику». Надо ли говорить, что вскоре список этот был пополнен фамилиями ещё тремя тысячами американских чиновников, вина которых заключалась только в том, что они «с сочувствием относятся к коммунизму и СССР». И практически все фигуранты этого списка были уволены с работы с «волчьим билетом». 

Антикоммунистическая истерия привела к тому, что по примеру нацистов в США после проверки книжных фондов публичных библиотек было изъято около 30 тыс. наименований книг «прокоммунистической направленности».

И не случайно в этот перечень запрещённой литературы попали многие писатели прежде всего гуманистической направленности, как европейские, так и американские. 

Но на этом распоясавшийся «великий инквизитор» Маккарти не остановился. Он обнародовал в печати свой доклад о коммунистической «фильтрации» на радио и телевидении, который был, что характерно, назван им «Красные каналы». В докладе называлось 151 имя деятелей искусств, которым были предъявлены требования оставить работу в средствах массовой информации, признавшись в «прокоммунистической» деятельности. 

Таким образом, все, кто осмеливался публично выражать симпатии к советским и русским людям, подвергался жесточайшей обструкции и без сожаления выбрасывался на обочину жизни. 

Подводя всему сказанному итог, хочется посоветовать российским либералам и их подголоскам, сегодня поющим осанну Вашингтону, Лондону, Парижу и т.п. за антироссийские санкции и «принципиальный» курс в вопросах Крыма и Донбасса, быть более взвешенными в своих оценках. И пусть они познакомят россиян с нелицеприятными фактами из политической жизни американцев и британцев, с тем, что собой на деле являла фултонская речь Уинстона Черчилля, послужившая сигналом к обострению отношений Запада с Советской Россией. И в какие безумные траты на вооружение, в какие дьявольские аферы на свержение неугодных режимов вылилась вся эта политика «благих намерений», которые, как известно, ведут только в ад, и никуда более. Ведь, как мы видим, в США послевоенного времени, которые выдаются Черчиллем за образец для всего мира, было всё. И репрессии против инакомыслящих. И теории англо-саксонского расового превосходства. Грозящие вселенской катастрофой безумные планы ядерного нападения на СССР. Жгучая ненависть к тем, кто посмел встать на пути «катка демократии».

И здесь не уйти от вопроса: не повторяется ли сегодня в США и вообще во всём «свободном» мире эта история, только на новом витке?

А возвращаясь к теме о «железном занавесе», легко сделать вывод, по чьей вине он опустился, кто сделал так, что едва ли не тотчас после завершения Второй мировой человечество вновь было ввергнуто в противостояние, получившее название холодной войны. Исторические параллели и с нашим временем – очевидны.