Барон Роман фон Унгерн-Штернберг родился в конкурирующей с Россией Австро-Венгрии. В будущем ему придётся воевать против этой страны, но по аристократическим меркам, построенным в пику национальным, на служении сюзерену, а не народу, это было нормально. Благо судьба свела семью нашего героя с Россией довольно рано – хоть и не настолько, чтобы он смог в итоге избавиться от слабенького, едва уловимого, но всё-таки немецкого акцента.
В 1902 году Романа ещё мальчиком отдали на обучение в Петербург, в Морской кадетский корпус. Казалось, Унгерну была дорога во флотские офицеры, но дело не шло. Учился он без энтузиазма – оценки были так себе, а вот поведение регулярно перешагивало за черту отвратительного. К нашему герою постоянно применялись дисциплинарные взыскания, но впрок эта наука не шла. Романа определяли в карцер, а тот оттуда нагло бежал. В итоге дело закончилось оставлением на второй год, а в итоге и отчислением.
Но Унгерн не был просто ленивым увальнем, равно как и человеком, ненавидевшим военное дело. В 1905 году отпрыск, захотев приключений, удрал вольноопределяющимся на Русско-японскую войну. До конца непонятно, успел ли он поучаствовать в бою уже тогда. В пользу боевого крещения говорил тот факт, что он привёз домой памятную медаль, которую выдавали только принимавшим участие в сражениях. Но в характеристике от 1913 года прямо написано, что в сражениях фон Унгерн-Штернберг не был. Быть может, наш герой стянул или обменял награду. Или, наоборот, кто-то что-то напутал в бумагах.
Как бы то ни было, отслужив, Унгерн решил продолжить военную карьеру, отправившись в Павловское пехотное училище в Петербурге. Он закончил его в 1908 году, на этот раз приложив достаточно усилий в учебе. Правда, и тут Роман простых и предсказуемых путей не искал – выпустившись офицером, он отправился не в пехоту, а в казаки. Возможно, аристократ Унгерн уже тогда грустил по давно прошедшим феодальным временам и хотел быть поближе к образу рыцаря – то есть хотя бы служить на коне.
Унгерн в детстве
При этом других офицеров наш герой особо не почитал. Он даже не «тусовался» в офицерских посиделках, равнодушно относился к обычаям и традициям. Также ему было плевать на деньги, женщин и лоск. Унгерн всегда держался особняком, заслужив обоснованный ярлык «не такого, как все».
А ещё молодой барон был падок на сомнительные авантюры. Например, он отреагировал на революцию в Китае. Но в отличие от некоторых пресыщенных достатком аристократов, поддерживавших «прогрессивных революционеров», он выразил симпатии самой, как говорят революционеры, «реакционной», феодальной части общества – китайским монголам. И не просто выразил, а поехал за этих самых монголов воевать.
Для этого Унгерну пришлось уволиться в запас. Сделать это несколько лет спустя после начала службы можно было только одним способом – без пенсии и без права ношения мундира. Но наш герой на такие перспективы с высокой колокольни наплевал и летом 1913-го отправился в монгольские степи.
Только вот всё это оказалось зря – прибыв куда надо, Унгерн тут же наткнулся на противодействие русских дипломатов, которым вероятные похождения только что уволившегося казачьего офицера были решительно не нужны. Ведь у страны по-прежнему имелись интересы в Китае, и дополнительные осложнения из-за чьей-то самодеятельности России точно были ни к чему. Казалось, что Унгерн выступил в роли чудака, купившего билет на поезд и никуда не поехавшего – но тут его положение внезапно выправила начавшаяся Первая мировая война.
Большая война
Как только в Европе жахнуло по-крупному, всем тут же стало плевать на обстоятельства увольнения Унгерна – в армию гребли всех, особенно бывших офицеров. А наш герой был и сам рад – его буйная натура требовала подвигов и адреналина.
На полях сражений Первой мировой Унгерн проявил себя отлично – поучаствовал в десятке штурмовых атак, закончившихся рукопашной, нахватал пять ранений, получил два чина и множество наград. Идеальным офицером он, впрочем, всё равно не был – храбрый в бою, барон любил надираться до беспамятства в тылу. Порой это заканчивалось для него весьма неприятными последствиями.
Пожалуй, самая запоминающаяся фраза, всплывающая в сборниках документов об Унгерне – это его фраза «Кому тут морду бить?!», прогремевшая из его уст в 1916 году. Тогда барона отправили в отпуск в Черновицы, и у него возникли проблемы с гостиничным швейцаром, который отказался пускать прибывшего на отдых Унгерна в номер без санкции коменданта города. На это пьяный вдребезги барон попытался проучить наглеца шашкой (по счастью, не вынутой из ножен), но в силу воздействия алкоголя попал не по везучей голове, а по гостиничному стеклу.
В Первую мировую
Если это происшествие ещё можно было попробовать замять, то Унгерн окончательно похоронил свои шансы, тут же отправившись в местную комендатуру. Там он выдал ту самую фразу про битьё морды, после чего набросился на первого попавшегося прапорщика. Тот всё-таки выхватил по голове унгерновской шашкой в ножнах, после чего счёл за лучшее ретироваться. Вернувшись с подкреплением, пострадавший прапорщик обнаружил, что нагруженный алкоголем Унгерн спит в первом попавшемся кресле, распространяя вокруг себя могучий перегар. Шашку тут же отстегнули, а барона коварно арестовали.
Дело было возмутительным и могло бы закончиться совсем нехорошо, но за буяна вступился командир полка – тот самый будущий лидер Белого движения, ещё один барон, Пётр Врангель. Унгерн заслужил расположение Врангеля безусловной храбростью на поле боя. Поэтому всё завершилось относительно неплохо – нашего героя пару месяцев подержали для острастки в крепости, после чего вышвырнули из части.
Вихрь перемен
В 1917-м Унгерн смог добиться назначения в Персию, где в то время шла вялотекущая гражданская война. Антанта была вынуждена держать там свои контингенты, чтобы нестабильной ситуацией в стране не воспользовались немцы с турками. Унгерн помогал собирать и тренировать военизированные отряды из местных.
Это закончилось довольно неудачно, потому что в России случилось два переворота – один снёс монархию, а другой привёл к власти фанатичных радикалов в виде большевиков и примкнувших к ним левых эсеров. Революционные события разлагали войска, уничтожали авторитет офицеров – особенно таких, как Унгерн, настроенных монархически и даже традиционалистски. Поэтому барон бежал, чтобы приткнуться к консервативным силам для дальнейшей борьбы против перемен.
В итоге пути судьбы завели Унгерна в Забайкалье. Весной 1919-го года он сформировал Азиатскую конную бригаду (позже она станет дивизией). В его отряде были люди самых разных национальностей – русские, китайцы, монголы, буряты, японцы и даже немцы с турками, которых он сманил из лагеря военнопленных.
Этот интернационал нравился Унгерну – но по ровно противоположной причине, нежели каким-нибудь большевикам. Если те видели в «дружбе народов» средство объединить людей на новой, классовой основе, то Унгерну не нравился национализм как фактор модерна. Ведь он порождал тот самый ненавистный барону новый мир республик, демократии, мир крушения монархий и обнищания аристократии.
Мало того, наобщавшийся с азиатами Унгерн приметил, что они, в силу отсталости социальных процессов, затронуты революционными идеями в наименьшей степени. А в самых дремучих уголках планеты, можно сказать, и не затронуты вовсе. Это давало, как ему казалось, отличную возможность повернуть процессы вспять – надо было только отринуть Европу, которую уже «нельзя спасти», и обратить внимание на Восток. Забавно, но позже к такой же мысли придёт и тусовка европейских националистов во главе с французом Рене Геноном. Только вот, в отличие от них, Унгерн был решительным практиком.
О, дивный Восток
Какое-то время дивизия Унгерна воевала вместе с остальными белыми – так шансы противостоять красным были выше. Но когда в 1920-м их прижали к китайской границе, и все покорно интернировались в Маньчжурии, Унгерн этому примеру не последовал. Его ум занимала куда более интересная идея – воспользоваться брожением в Китае, войти туда со своими людьми, восстановить Монгольскую (а в перспективе, быть может, и китайскую) империю. И уже во главе восточного воинства вторгнуться в Россию, чтобы очистить её не только от большевизма, но и от какой-либо революционности и «модерновости» в целом.
Благо монголы уже довольно долго воевали с китайскими гоминьдановцами – теми самыми революционерами-националистами, которых ненавидел тоскующий по старым временам Унгерн. Поэтому появлению конного отряда, идеально приспособленного для действий в монгольской степи, местные были рады. Не всё у Унгерна получилось сразу – но в итоге, в феврале 1921-го, после ряда походов он всё-таки «взял вес» и завладел Ургой – монгольской столицей.
При этом Унгерн местами сильно раздражал своих же людей, пытаясь заставить их ассимилироваться – барон искренне поверил в тему традиционалистского Востока и сам стремился стать его частью. Например, гордо носил золотистый шёлковый мундир, расшитый монгольскими орнаментами. А вот его бойцы перековываться из европейцев в монголы не хотели – например, организованные им курсы монгольского языка посещало лишь 2 человека.
Завладев Монголией, Унгерн решил, что настало время расширять возрождённую империю. И начать, конечно же, следовало с России – благо к нему регулярно приходили беженцы оттуда и докладывали, что большевистскую власть, дескать, никто не может терпеть, в стране бардак и произвол, и поднять восстание будет не легко, а очень легко.
Унгерн в такие расклады поверил и решил действовать быстро, пока таким положением не воспользовались какие-нибудь революционные «февралисты» из белых, в гробу видевшие его идеи традиционализма и уж тем более Монгольскую империю.
Тот самый монгольский мундир
Весной 1921 года он бросил свои конные силы в поход на Забайкалье. И довольно быстро понял, насколько он неправильно оценил обстановку – мятежи в Советской России решительно подавлялись, подавляющая часть населения бунтовать не хотела, а РККА была организована, дисциплинирована и сильна, как никогда.
Поэтому Унгерн довольно быстро получил по шапке и был вынужден отступить в Монголию. Только вот на этом дело не закончилось, потому что Красная армия не стала отсиживаться в России, а последовала за ним. Барон принялся метаться по монгольским степям, изматывая противника. Пока против его кавалеристов действовала пехота, получалось неплохо, но потом красные подключили своих конников и броневики, и дело пошло намного хуже.
Предсказуемый финал
Унгерн лихорадочно перебирал в уме новые возможности. Быть может, стоит отправиться в Тибет и восстановить древнюю монархию там, раз не вышло с монголами? Или мобилизовать всех кочевников вокруг, чтобы побить красных? Или стоит придумать что-то ещё?
В итоге правда жизни оказалась куда прозаичней – Унгерн не смог сделать ничего из этого, потому что всех задолбал. Его причуды с восхищением Востоком, попыткой сделать из своих офицеров монголов и жёсткими наказаниями за нарушение дисциплины терпели, пока всё это помогало бить красных. А когда красные стали бить его – это уже выглядело далеко не так перспективно. Монголам все его идеи были тем более неинтересны – они находились в своей стране и могли откочевать куда угодно в любой момент, и ищи их в степях.
Поэтому 21 августа 1921-го настал его судный час. Заговорщики из числа его офицеров подкрались поздним вечером к его палатке и изрешетили её из пистолетов. Правда, ошиблись и застрелили не барона, а адъютанта. Не озаботившись проверкой содеянного – когда Унгерн выскочил из палатки, те уже давно ускакали прочь.
Барон вскочил на коня и бросился скакать по своим людям от одного подразделения к другому. Но везде его встречали выстрелы. Унгерна ими не задело, но в итоге он был изловлен своими же монголами. Те повезли выдавать его русской части заговорщиков, но в ночи сориентировались «не туда» и напоролись на разъезд красных, захвативший всех в плен.
На допросе в большевистском плену
В итоге Унгерн был доставлен в Россию, подробно допрошен (без утайки изложив все свои традиционалистские идеи) и расстрелян 15 сентября 1921 года. Попытка повернуть бурлящие социальные движения вспять обернулась крахом.
Тимур Шерзад
Опубликовано: Мировое обозрение Источник
Читайте нас: