Отклик на статью «Полки петровского призыва»
В обществе распространено превратное представление о военной составляющей рассматриваемой эпохи. Давайте разбираться. Начну с первого же положения: «Военная организация Российского государства на всех этапах развития существенно отличалась от западноевропейской системы, где при комплектовании армий главенствовал принцип найма». Автор не встраивает свое утверждение даже в приблизительные хронологические рамки и не делает важного уточнения. А именно: указанный принцип превалировал (хотя возник не сразу) в Старом Свете до Великой французской революции, республиканские власти которой создали принципиально иную военную организацию, позволившую им одержать блестящие победы над австрийцами и пруссаками, а позже при Наполеоне перекроить карту Европы. Собственно, на примере Франции армии европейских государств в позапрошлом столетии стали переходить на призывную систему комплектования, у нас это произошло в 1877 году в результате реформы генерала Дмитрия Милютина.
Кроме того, не стоит, как делает автор, смешивать принцип комплектования и военную организацию. Последняя в XVII веке была как раз таки в значительной степени схожей с ведущими странами Запада: наличие в русской армии рейтар, копейщиков и гусар, в том числе крылатых (влияние Речи Посполитой, правда, здесь уже речь о заимствовании с Востока Европы).
“ Ликвидация поместной конницы привела к тому, что русская кавалерия лишилась навыков ведения степной войны ”
Касательно главенствования на Западе при комплектовании принципа найма считаю нужным отметить: лучшая пехота Средневековья и Нового времени формировалась иным образом (апелляция с моей стороны к данному историческому периоду вполне уместна, ибо автор пишет об отличии нашей организации комплектования от западноевропейской на «всех этапах»). Речь об английских лучниках времен Столетней войны, швейцарской пехоте, ополчении фламандских городов, разбившем французских рыцарей в битве при Куртрэ в 1302 году, а также – и прежде всего – об армии шведского короля Густава II Адольфа, без которого, как мне представляется, не было бы и петровских реформ. Но если сделать шаг назад в еще более ранний период, придется вспомнить, что в начале помянутой Столетней войны со стороны и французов, и англичан определяющую роль в сражениях играло именно рыцарское ополчение, а отнюдь не наемники, то есть принцип комплектования строился на вассально-ленной системе. Следует упомянуть и французских аршеров – вольных стрелков, выставляемых общинами в XV веке согласно указу короля Карла VII.
Войско швейцарцев формировалось главным образом за счет жителей лесных кантонов и представляло собой ополчение. Впервые оно заявило о себе в 1315 году при Моргартене, наголову разбив австрийских рыцарей. Потом были победы при Лаупене, Земпахе и Арбедо.
После блестящих успехов швейцарцев и фламандцев на них появился спрос в Европе и они, особенно первые, стали едва ли не лучшими наемниками в Старом Свете. Из них формировалась с 1616 года гвардия французских королей, и именно они остались верны монарху в 1792-м, сражаясь до последнего на залитых кровью ступенях Тюильри. И по сей день швейцарцы составляют гвардию Ватикана. Но это – еще раз подчеркну – произошло далеко не сразу.
Комплектование полков Густава II Адольфа строилось на системе индельты, то есть, проще говоря, рекрутского набора. Да, наемники также служили в армии этого великого полководца и военного реформатора, но они, вербовавшиеся главным образом в Германии, были сравнительно малочисленны и не играли определяющей роли.
Читаем далее: «Приняв страну, Петр Первый убедился, что русское войско находилось не в лучшем состоянии, а Военно-морской флот отсутствовал. И первый кирпичик в фундамент грядущего военного могущества империи был заложен 30 октября 1696 года, когда царь и Боярская дума постановили: «Морским судам быть».
Сама по себе эта тема заслуживает отдельного и непростого разговора. И утверждение, будто флот стал фундаментом «грядущего военного могущества империи», следует признать спорным. Ибо расширение державы, равно как и удовлетворение ее геополитических амбиций (подчас не связанных с непосредственной защитой рубежей – как экспансия в Китай и Корею, приведшая к войне с Японией), происходило главным образом на сухопутном театре (даже победы Ушакова вторичны относительно успехов армии на Дунае и Балканах, а взятие адмиралом Корфу не дало Петербургу никаких преференций, кроме, разумеется, моральных).
Насчет «первого кирпичика» в будущую военную мощь – серьезная ошибка. Дело в том, что первые шаги на пути реформирования русской армии по европейскому образцу были предприняты еще дедом Петра I – царем Михаилом Федоровичем и успешно продолжены его сыном – Алексеем Михайловичем, чьи деяния, в том числе на военном поприще, находятся в тени осуществлявшихся в начале XVIII века преобразований. А ведь именно при Тишайшем мы на равных сражались с одними из лучших армий Европы – Речи Посполитой, Швеции, Османской империи. И столь же успешно отражали вторжения орд вассала последней – крымского хана, да еще и поднятое Степаном Разиным восстание подавили, а также осуществляли экспансию на Восток.
В чем же заслуга названных самодержцев? В формировании полков Нового строя и приглашении иноземных офицеров, среди которых хватало с опытом Тридцатилетней войны. Кулинченко упоминает о них, но вскользь: «Полки Нового строя, первоначально проявившие себя в сражениях, вскоре также перестали отвечать требованиям времени». Это все? И больше сказать о них нечего? Проявили и устарели…
“ Наемники остались верны монарху и бились за него до последнего на залитых кровью ступенях Тюильри ”
Мимолетно брошенная фраза формирует у читателя искаженное представление о переполненной грандиозными без преувеличения событиями военной истории России XVII века, где полка Нового строя не «проявили себя в нескольких сражениях», а сыграли едва ли не определяющую роль.
В 1677–1681 годах русская армия предприняла Чигиринские походы (в ходе войны против Османской империи), геополитическое значение которых трудно переоценить, поскольку они фактически сорвали захват турками Малороссии, по меньшей мере правобережной ее части, где вассалом Порты выступил гетман Петро Дорошенко, а до и после него – Юрко Хмельницкий. И без сомнений, сражения под Чигирином сыграли не менее важную военно-политическую роль, нежели гораздо более известная и прославленная апологетами Петра Полтавская битва.
А в 1682-м после отмены Федором Алексеевичем местничества была усовершенствована организационная структура полков Нового строя. В 1689 году они приняли участие во втором Крымском походе (в новой войне против Турции, боевой потенциал которой был ослаблен победой войск Священной лиги под командованием польского короля Яна Собеского, у стен Вены в 1683-м), где составляли внушительную силу.
Далее автор поминает стрельцов: «Восстание 1698 года стало следствием ухудшения их быта, а не продолжением борьбы за привилегии, как зачастую объясняют историки». Кто именно, товарищ капитан 1-го ранга? Хотя бы пару фамилий привели. Из современных. Впрочем, вопрос риторический. Не приведете по причине отсутствия оных. Историки, напротив, доказывают на базе анализа источников, что никакого восстания в указанный год не было. Возвращавшиеся из-под Азова стрельцы хотели повидаться с семьями, но получили приказ, не заходя в столицу, отправиться в Великие Луки, что стало нарушением устоявшейся традиции. Да, был во многом стихийный акт неповиновения, но восстанием его назвать трудно.
И что значит «русское войско находилось не в лучшем состоянии»? Вот, положим, поместная конница: она была в лучшем состоянии или нет, точнее: соответствовала целям и задачам, которые перед ней ставило командование? Если говорить о войне с первоклассной по европейским стандартам шведской армией, то однозначно нет. Но если речь идет о борьбе с набегами крымского хана – конечно, да. Собственно, для защиты южных рубежей поместная конница и предназначалась, вполне справляясь со своей задачей.
Вообще ликвидация поместной конницы ставит вопрос об эффективности петровских военных реформ как таковых. Ибо отчасти вместо нее царь приказал сформировать драгунские полки – по большому счету ездящую пехоту, заменившую упомянутых рейтар, копейщиков и гусар. Последние, как известно, со временем были воссозданы вновь. А фактическая ликвидация поместной конницы привела к тому, что русская кавалерия лишилась навыков ведения степной войны, что только облегчило крымским ханам вторжения в наши пределы, последнее из которых состоялось в 1764 году.
Автор связывает рождение русской регулярной армии с 1699 годом. Это ошибочное утверждение, ибо один из ведущих специалистов по военной истории XVII века Олег Курбатов, проанализировав источники указанного столетия, констатирует: «По степени продуманности своего устройства, систем строевой подготовки и комплектования, по единообразию организации и вооружению русская пехота Нового строя в 1654–1658 годов вышла на хороший европейский уровень. Уже тогда она была «правильно устроенным», то есть регулярным войском».
Вывод: Вадим Кулинченко оказался в плену бытовавших еще с позапрошлого столетия стереотипов, что, мол, существовала сонная допетровская Русь с боярами в длиннополых кафтанах и далеко несовершенным войском, а потом пришел Петр, обрядил всех в немецкое платье и будто бы создал подлинную регулярную армию. Работы современных военных историков (Александра Малова, Олега Курбатова, Николая Смирнова, Алексея Лобина) эти представления напрочь разрушают. Только далеко не все читают названных авторов и знакомятся с их лекциями.
