Эфиопские расклады
Я закончил столичный ИНЯЗ (Институт Иностранных Языков) в 1989 году, аккурат под издыхание СССР, что, околично, очень даже чувствовалось.
К примеру, нам, выпускникам, объявили, что поскольку распределение уже не работает (система высылки молодых специалистов к месту работы, где оный обязан оттрубить три года), приказало долго жить, поэтому ищите сразу же себе работу сами.
Военная кафедра предложила мужчинам сыграть в лотерею: записаться в Советскую армию, в лейтенанты-переводчики, на три года. Лотерея же заключалась в том, что наши военные с кафедры сами не знали, куда пошлют свеженького выпускника: то ли в учебку какого-нибудь города Мары, Туркмения, то ли куда за границу.
Ну я рискнул, записался в литёхи. Поскольку свою армию, солдатиком-сержантиком, уже давно, ещё до института, отслужил, то примерно представлял, что там творится. Мне и многим другим моим коллегам выпала удача: нас всех отправили в Африку, в Эфиопию.
31 августа 1989 года, за два часа до выезда в аэропорт Шереметьево, мне, сидевшему на чемоданах, пришла телеграмма от жены (уехала к родителям в другой город), она родила дочь. В этот же самый день, но 52 года назад родилась моя матушка. Она расценила появление внучки, как изысканный подарок уже к своему дню варенья. В рейсе, а нас летело около 30 человек в Аддис-Абебу, все меня поздравляли, чокались, опять же, поэтому я прилетел в первый раз в своей жизни на другой континент, мягко говоря, никакой. И, честно говоря, даже не помню самого прилёта, включая таможню там и прочее.
Очухался я в военном городке наших войск в Аддис-Абебе, в казарме, на койке. Мои товарищи сказали, что багаж мой и ещё одного парня Аэрофлот утерял. Ты вчера никак не комментировал сей момент, поскольку языком еле ворочал, но вот сейчас можешь чего-нибудь и сказать. Стоят вокруг меня и ржут. Я говорю, дык, что теперь – я имею лишь то, что вот сейчас на мне? Они ржут, угу, говорят.
Через час меня вызвали к генералу, начальнику. Он сказал, что прослышал о беде двух переводчиков, поэтому вот тебе 200 быр (это название местной валюты), сейчас на газике мотанёшься на рынок с нашим офицером, он тебе всё объяснит, хоть трусов себе купишь запасных (Аэрофлот доставил утерянные чемоданы через месяц, побитые, конечно, можно сказать, убитые, но внутренности были в целости и сохранности).
Военный городок представлял собой закрытый квартал где-то на окраине города c высоким забором с колючей проволокой поверху и вышками с часовыми по углам. Внутри был штаб, казармы, всякие хозяйственные постройки. Это был центр, откуда распределяли всех наших военных спецов по разным эфиопским городам и гарнизонам, перевалочный пункт. Там служила рота наших срочников, охраняли территорию (вот свезло ребятам, так свезло!).
Друг мой (потом им стал, когда лучше познакомились) Мишка из Нижнего Новгорода, тоже литёха-переводчик, мне потом рассказывал, что он сам служил срочную на Кубе в точно такой же роте, наши там держали радиоразведку станцию какую-то, против америкосов втихаря работали. Я очумел немного, ибо не знал. Ну надо же!
Меня и ещё четверых бедолаг отправили в город Дебре-Зейт, что в 100 км на юг от столицы, там была база военно-воздушных сил Эфиопии, ну и наши спецы при самолётах очень были нужны. Ну а для спецов – мы, которые могли переводить. Считалось, что офицеры-эфиопы владеют английским, знаете ли. Один из нас был из военного института переводчиков, чирикал по-амхарски, его сразу приставили к нашему генералу, который и был начальником над всей нашей шарагой человек под 30: лётчиков, техников, прочих специалистов.
Назначили меня к подполковнику и майору в самый отдалённый край базы, там была учебка, стояли корпуса для занятий, мои два начальника попеременно читали лекции для эфиопов, я – переводил. Что-то о ремонте двигателей истребителей. Нам выделили кабинет о трёх столах и трёх стульях, ну и по молодости лет я был назначен на приносящего для старших офицеров утреннее кофе из кафе, которое располагалось прямо напротив нас. Кофе было изумительное, крепче, чем там, я его нигде не пивал. Ну и вкуснее тоже. Описать невозможно, можно лишь вкусить и восхититься.
Разместили же для жилья нас на склоне крутой горы внутри авиабазы, где было две улицы домов. Первая, нижняя, состояла из каменных вилл, о трёх комнатах с французскими окнами, а также садиком и в нём – спецдомиком для прислуги (прислуги не было). Вторая, чуть повыше, состояла из деревянных, выкрашенных синим, бараков, каждый на четыре квартиры, каждая о двух огромных комнатах и лоджии, выходящей прямо на склон горы (глаз смотрел с лоджии в землю, её можно было рукой достать: зачем так сделали – для меня загадка). На кухне стояла газовая плита с баллоном, его нам аккуратно меняли, вся необходимая тоже мебель присутствовала. Без всяких роскошей, но вполне приемлемо. В общем, жить было можно. Даже неплохо так поживать, поскольку климат исключительно ровный, нежный и горный.
На улице, в жару, а она была всегда, когда не лил дождь, а он лил лишь в сезон дождей два раза в сутки, можно было сверять по часам, одолевали мухи и мушки. Злые, как собаки, наглые, как жиды, и норовящие залететь в разные отверстия на голове, типа уха, рта или носа. Примерно через месяц каждый приезжающий к мухам научался сбивать тварей одним взмахом руки. Капитан из Новосибирска умел сбивать мух ногтём пальца, фокусник, млин. Он как бы встряхивал рукой, но очень быстро, всем показывал, какой он ловкий, показывая на сбитую муху на земле.
Но мухи, надо сказать, были единственным раздражающим фактором. Всё остальное было чудесно. Частенько мы все напевали себе под нос: «Спасибо партии родной за трёхгодичный выходной!». И потому что жили в несравненно лучших жилищных условиях, нежели на Родине, и за приличную зарплату, которая шла в валюте на счёт, а также в рублях на какой-то ещё счёт в сбере, и потому что рабочий день был три-четыре часа, и потому, что климат великолепный, страна симпатичная, люди улыбчивые, белозубые и беззлобные такие.
На первой лекции, по прибытии, ещё в военном городке в столице, нас, вновь прибывших, тщательно проинструктировали насчёт всяких разных местных болезней, самая страшная из которых малярия, ибо она остаётся с тобой на всю жизнь и – о Боже! – не рекомендовали, а приказывали каждый день пить местный джин.
Спастись от многих заболеваний помогал только он, в качестве защитной меры, конечно, а не панацеи. Мы слушали и ушам своим не верили. Офицер пояснил, что это изобретение англичан, можжевеловая водка, только она не позволила им всем сдохнуть, колонизаторам проклятым, в разных диких и жарких странах.
Соответственно, каждый вечер наши компашки в разных виллах и бараках вовсе не злоупотребляли, а выполняли строгий приказ. Вечером все надирались джином, каждый в меру своей испорченности и крепости желудка. С той поры я очень люблю джин с тоником. Да и без тоника тоже.
Дело в том, что в местных барах, на английский манер предлагали шоты (shot) – это, если плеснуть на дно стакана чутка, такая мера на раз выпить. Русские люди очень непривычны к таким малым порциям, поэтому все наши офицеры у переводчиков тут же выучились фразе: three double shots (произносилось это скользяще, на одном дыхании: сри дабл шотс!), официантки-проститутки, после обучения, и сами начали предлагать: сри дабл шотс ин уан глас? В общем, три двойных в один стакан получалось самый раз. Ну а там, где три двойных раз, то и два вскорости появлялся, за которым спешил иногда и три, и четыре…
Мы плотно общались с эфиопами на базе, особенно переводчики, поэтому задавали им разные вопросы о местной жизни, а те – искренне отвечали. Кстати, было среди эфиопов немного офицеров, окончивших советские военные институты, те умели по-русски. И они были нарасхват среди наших. Так вот именно офицеры эфиопского разлива поведали нам, что все бабы в барах – шлюхи.
Работа у них была такая, ежели её принимали в бар, то она официантила безплатно, а заработок шёл с её чёрного тела. Я поначалу даже не поверил (ну, совок, что с меня взять!), но потом убедился, да это именно так.
Цимес же всей этой сказочной жизни заключался в том, что по утрам, раз в неделю, наш замполит (был и такой у нас) читал нам политинформацию, и, сука, заставлял изучать труды Ленина и конспектировать их. Смотрели мы на этого вовсе не мудака, а нормального мужика, просто работа у него такая, замполитская, и цокали языками в уме. Бред. Сивый, лапотный бред. Бредом обмазанный со всех сторон. Но все играли в эту игру, поскольку зарплата – высшего уровня, климат – сказочный, жилищные условия – обалденные, водку можжевеловую… вообще просто в приказном порядке жрать заставляют, да каждый день, ну и дающие бабы в барах, как вишенка на торте. Ну и как тут в таких условиях возникать на бедного замполита? Нет, конечно, терпели. Все как один.
Обстановка тогда в стране была не совсем хорошая, на севере провинция Эритрея решила отделиться от страны и пошла войной на юг, поэтому нам запретили привозить своих жён, мол, опасно, ну и детей тоже заодно. В нашем «гарнизоне» т. с. жён не было ни у кого (все дома остались). В Аддис-Абебе, насколько я слышал, дело обстояло не так, там некоторым разрешали привозить своих половинок, но вроде как без детей. В общем, как всегда по-советски было путано: этим можно, этим – нельзя, а как вообще – так и сам чёрт не разберёт. У тех же дипломатов жёны были с ними. У учителей – тоже, у строящих разные объекты по всей стране инженеров – жён не было.
Эфиопы – очень красивый народ. По слухам, это многовековое такое смешение арабов с местной негроидной расой, но результат прямо-таки завораживает. Во-первых, никакая не чёрная у эфиопов кожа (только где-то на самом юге, где уже негроиды чистые), а бледно-шоколадная, все обычно стройные, поскольку с едой там хреновенько, в общем-то, но цивилизация бургеров и кока-колы уже привнесла своё, посему есть толстые и просто жирные. У всех белые-пребелые зубы. Это просто капец какой-то. Как улыбнётся эфиоп или эфиопка, так лучик света изо рта вылетает. Разумеется, с годами этот эффект пропадает, и у старичков и старушек его больше не наблюдается, но вот детвора… это просто солнышки, играющие в пыли.
Эфиопы любят белое. Это смотрится настолько великолепно, что я даже не могу описать как следует. Длинные белые одежды, едва-едва разукрашенные какими-то полосками и квадратиками. Охренительно красиво.
В моей памяти стоит незыблемо пара минут 18 мая 1990 года, когда я, возвращаясь с работы, поднимался к себе в гору, в барак. Справа от меня, по горе, за рядом колючей проволоки, показывающей пределы авиабазы, пастухи эфиопские гнали своих коровок и быков куда-то. Так вот двое из них: в белых одеждах, с посохами, присели прямо у ограды на огромные валуны, и что-то медленно вкушали. Я просто разинул рот, увидев их – библейские мотивы. Тыщи лет прошло, ничего не изменилось: природа, домашних животных стада, пастухи с длинными посохами в белой одежде, неспешное поглощение им скудной пищи. Красота этого видения было просто неописуемой!
Был и один парадокс, разрешения которого я так и не нашёл. Дело в том, что от эфиопских женщин никогда не пахло ничем, а вот от эфиопских мужиков постоянно несло вонючим козлом. Особенно сильно эта перезревшая кислятина проявляла себя в автобусах, которыми нас возили на работу. Если в автобусе сидел хотя бы один эфиоп, то всё – туши свет, дышать было нечем. Если – два, то это была уже душегубка, ну а при трёх и выше, мы просто отказывались ехать вместе с местными. Эфиопы нас немного не понимали, обижались даже, мол, русские отдельный транспорт требуют. Блин, знали бы они истинную причину. Примерно такая же ситуация была и в помещениях, но в них как-то всё смазывалось сторонними запахами. На воздухе же вообще не было заметно. Почему-то только в автобусах.
Наших технических специалистов по всякой военной технике в Эфиопии было до чёрта. По каждому роду войск. И вскоре я начал понимать, почему так, когда обучение эфиопов нашими переместилось из классов в ангары. Дело в том, что они ничему не научились и ничего при этом не понимали (но вовсе не пребывали от этого в дурном настроении). Даже пройдя курсы обучения (я представил, что ещё и не на родном для них языке, тяжело), никто из них не был способен совершить умственное двух-, трёхшаговое усилие по связи одной технической проблемы с другой. Поэтому максимум, что наши спецы им доверяли в плане обслуживания, и особенно ремонта: это замена масел, заправка, и открутка-прикрутка гаек и болтов. Всё, что касалось электроники, вообще было для них террой инкогнитой.
Конечно, на каждую операцию по офицеру не поставишь, но наши умудрялись крутиться как волчки, бегая из конца в конец ангара, матерясь и обматериваясь. Вообще, такого количества мата я не слышал даже в родной армии, где другого языка попросту нет. Но вот, как оказалось, бывает и хуже.
Сами эфиопы в работе не утруждали себя, соответственно, не утруждали и наших специалистов. Рабочий день у них (и у нас тоже) начинался… вы не поверите – в 11.00 утра. Нас всех завозили к 10.00 по местам, но целый час мы были вынуждены глушить немеряно крепкий кофе, потому что то же самое делали эфиопы, которые в таком жарком климате настолько зарелаксированы по жизни, что, если не подбодриться чутка с утра, то можно прямо на ходу заснуть. А в 15.00 за нами приезжал автобус и всех увозил обратно в «расположение». Четыре часа в день на работу, из которых один час – усиленное кофепитие. Ну и два выходных, конечно, суббота и воскресенье.
За мою там бытность лишь однажды случился аврал, и я переводил мужикам-технарям что-то там втолковывающим эфиопам-технарям аж до 18.00, да и то, это было потому, что сам глава государства на днях собирался посетить авиабазу, ну и требовался полёт лётчика-эфиопа, надо было проверять самолётик на всякий случай. В остальном, расслабуха полная, жуткая по своей насыщенности. И прилипчивая, как зараза. От неё долго не удавалось избавиться.
Некий эквивалент этой заразы обнаружился… за тридевять земель от Эфиопии, в Тае, где он называется по-разному: тропикоз, сабай-сабай-эффект, а куда, нах, торопиться в этой жизни, мы таперича буддисты-пофигисты и т. д. Видимо, ему сопричастны все жаркие страны нашей планеты.
Проведя пару месяцев в таком режиме я чуть не взвыл от бездеятельности. С горя пошёл в местную, авиабазовскую библиотеку, её оставили ещё американцы, русского там ничего не было, ходил-бродил, смотрел, что можно почитать. Подивился полным собраниям сочинений (на английском) ну Маркса-Энгельса, Ленина – это само собой разумеется, но увидел также полное собрание сочинений – внимание! – Сталина, Мао-Цзе-Дуна, Карла Либкнехта, Розы Люксембург, Троцкого, Дюринга (помните Анти-Дюринга?), и ещё до кучи с десяток мраксоподобных.
Там же я нашёл целый шкаф книг, посвящённых казино, способам игр, организации бизнеса – для лишённого информации совка (а я им и был тогда, и есть сейчас в какой-то мере) это всё было жутко интересно и познавательно. Там же миллионы детективов, некоторые из которых публиковались и в СССР иногда, нашёл и пару книг на русском (их привезли эфиопы, обучавшиеся у нас).
Библиотекарем там был майор эфиопского военно-воздушного флота, не знавший ни одного слова ни по-русски, ни по-английски, но бегло лопотавший по-французски. Я тогда французского ещё не знал, пробовал с ним по-немецки, но… В общем, объяснялись с ним на пальцах, прищурами и подмигиваниями, поскольку с артикуляционной коммуникацией у нас был очевидный швах. Затем я его как-то встретил в одном из баров, мы тяпнули совместно святого для тамошних мест напитка, но разговор снова не получился, блин.
Найдя в этой самой библиотеке роман Элиа Казана «Сделка», увлёкшись чтением оной на работе, я принял мудрое решение: начать её переводить на русский. Теперь, когда на работе у меня не было работы по работе, я работал по иной стезе. Мои подполковник и майор жутко мне завидовали, им же делать было абсолютно нехрена, маялись от тоски, бедняги. Ну и бывали счастливы, когда я обращался к ним за советами по военной технике (в книге немного было об этом) и за синонимами.
Время шло там так неспешно, что наш генерал, чтобы приободрить нас слегка по-военному, приказал каждый день играть в волейбол, благо там была и площадка под это дело. Быстренько через эфиопов организовав сетку и мячик, генерал принялся судить. Сурово, но справедливо. А мы, строго в 15.00 и до пока солнце не сядет, фигачились в мячик до упора. Каждый отрабатывал свой удар, свой пас и т. д. Я, за свой рост, и общую дылдовость, всегда получал от своей команды приказ блокировать мощные удары другой стороны, что мне и удавалось делать в половине случаев. В волейбол я наигрался до опупения, в общем, больше даже не тянет. Думаю, с другими ребятами такая же ситуация.
Пробовали мы на одном из полей привлечь себя к футболу, но, однажды, сыграв с эфиопами, которые отобрали самых длинноногих, поняли, что они по скорости примерно в два раза обгоняют любого из нас. Просто метеоры какие-то. Футбол был не нашей игрой.
По вечерам немного холодало, в окрестностях столицы горы и плоскогорье где-то под полтора километра над уровнем моря, поэтому, после волейбола, перекуса после душа, мы спускались вниз с горы и шли либо в кино (нам привозили фильмы, была и установка для показа, как в деревне какой), а потом в бар, либо сразу в бар, если кина не было. В барах мы обычно брали прелестное эфиопское блюдо: варёную картошку, величиной с два напёрстка, при ней кусок великолепной варёной говядины, величиной с кулак-два, и горка перца на краю, острого как атомная война. Вместо хлеба были блины из местного злака, по вкусу напоминающего наш кислый ржаной хлеб. Блины эти скручивались в ролл и разрезались на куски. Стоило это блюдо + тройной дабл-шот джина в один стакан ровно одну проститутку на час. Для нас дешевизна необыкновенная. Мы получали в месяц где-то на 1000 проституток или обедов с дабловыми шотами джина в одну ёмкость. Зачастую даже путались в этих ценах из-за их небывалой сложности.
Про проституирование местное я рассказывать не очень хочу, просто отмечу, что местные никому особо не навязывались, будучи очень скромными девицами. Но отзывчивыми и шутейными, безо всяких комплексов. По слухам, именно таким образом они кормили свои многочисленные семьи, включая глав семьи, поскольку с работой в Эфиопии было туго. Ни тебе никакой промышленности, кроме построенных америкосами кока да пепси (вот бутылками с ними было всё переполнено), да местных мясоперерабатывающих заводов, штампующих тушёнку, в которой треть мяса, треть воды, треть перца. Только базар, он же рынок, да проституирование для бедного человека. Ну ещё пастухи вот были нужны.
Коровы и быки в Эфиопии тощие, как облезлые кошки, но кормёжка у них строго экологическая, только то, что найдут на пастбищах. Бычья этого везде было немеряно, а вот полей, засеянных чем-то, я особо и не приметил, поэтому не знаю, а вообще, выращивают ли эфиопы что-то, ну кроме этого злака, напоминающего хлеб. Поэтому не мудрено, что, когда у них случались засухи, за которыми шёл массовый падёж скота, то жрать народу становилось нечего. Я не знаю, честно говоря, как можно так жить. Но вот жили, да и живут, наверно, и поныне.
