Как мозг отличает сон от реальности?

Каждое утро мы просыпаемся и мгновенно понимаем: то, что происходило минуту назад, было лишь сном. Летали над городом, спорили с умершим дедушкой или бежали от несуществующего монстра — всё это растворяется, как дым. Но почему мозг так уверенно проводит черту между вымыслом и фактом? Оказывается, за этой способностью стоит целая нейронная архитектура, которая в бодрствовании работает как строгий редактор, а во сне превращается в импровизирующего режиссёра, не знающего слова «нелогично».

Два направления сигнала

Представьте мозг как многоэтажный дом с лифтами и лестницами. В реальности информация поднимается снизу вверх: от глаз, ушей, кожи и носа через «подъезды» первичных сенсорных зон коры к «пентхаусу» высших ассоциативных областей. Там сигналы проходят строгую проверку: можно ли повернуться и увидеть то же самое снова? Потрогать, понюхать, услышать эхо? Эта многоуровневая верификация создаёт ощущение надёжности и непрерывности мира. Даже если иллюзия идеальна — как в оптическом обмане, — мозг быстро находит несоответствие и корректирует картину.

Во сне всё переворачивается. Сигналы спускаются сверху вниз: префронтальные и ассоциативные зоны сами генерируют образы и отправляют их в зрительную, слуховую или тактильную кору, которая послушно рисует драконов, подводные города или бесконечные коридоры. Нет внешнего «якоря», нет возможности проверить. Поэтому мозг принимает внутреннюю симуляцию за чистую монету.

Ключ к этому перевороту — в химическом балансе: во сне резко падают уровни норадреналина и серотонина, которые в бодрствовании отвечают за критическое мышление и ориентацию на внешний мир. Зато ацетилхолин остаётся высоким, поддерживая яркость и детализацию, но снимая всякую критику. Получается идеальный кинотеатр без выхода в реальность.

Архитектура сновидений

Сны не одинаковы всю ночь — они меняются вместе с фазами сна, и каждая фаза рисует свой тип картины. Быстрый сон, или REM, занимает 20-25% ночного отдыха и напоминает бодрствование по активности мозга. ЭЭГ показывает тета-ритмы (4-7 Гц), глаза быстро двигаются под веками, а мышцы полностью парализованы — природа предусмотрела это, чтобы мы не разыгрывали свои приключения в постели. Задняя часть коры, особенно окципитально-височные зоны, работает на полную мощность, генерируя яркие визуальные сцены. Миндалина подбрасывает эмоции — страх, радость, страсть, — а гиппокамп вплетает обрывки воспоминаний, создавая сюжет, хоть и с провалами в логике. Именно в REM мы видим полноценные истории: полёты, преследования, встречи с невозможными персонажами.

Медленный сон (NREM) даёт другую картину — фрагментарную, похожую на размышления или обрывки мыслей. Здесь доминируют медленные дельта-волны и короткие «вспышки» веретён сна, которые локально реактивируют дневные впечатления, укрепляя память. Сны в этой фазе реже запоминаются не потому, что их нет, а потому что они менее связны и быстро стираются при пробуждении. Если разбудить человека в NREM, он чаще расскажет о «мысли» или «идее», чем о сюжете. Внешние стимулы — звук будильника или запах кофе — могут встраиваться в REM-сны, но с искажением и повышенным порогом, подчёркивая, насколько мозг отрезан от реальности.

Где сидит внутренний критик

Главный «редактор реальности» прячется в дорсолатеральной префронтальной коре (dlPFC). В бодрствовании она работает как детектор лжи: сравнивает текущий сигнал с памятью, контекстом и ожиданиями. «Это я придумал или действительно вижу?» — такой вопрос она задаёт каждую секунду. Рядом с ней трудятся теменная кора, отвечающая за пространственное внимание, и прекунеус, центр самоосознания. Вместе они образуют сеть, которая постоянно мониторит источник переживания.

Во сне эта сеть почти полностью отключается. Фронтальные зоны затихают, теряя контроль над логикой и волей. Спящий становится пассивным зрителем: не может решить повернуться или уйти, не задаёт вопросов «а почему я лечу?». Зато задние «горячие зоны» — вторичные зрительные и темпоральные области — гиперактивированы, генерируя образы ярче и детальнее, чем в реальности. Гиппокамп склеивает их в нарратив, но без фронтального надзора история выходит абсурдной: мгновенные перемещения, смена декораций, невозможные физические законы. Мозг не замечает противоречий, потому что критик спит.

Как мозг проверяет источник

Существует специальная система мониторинга источников, которая оценивает каждое воспоминание или восприятие по «меткам». Внешние события оставляют богатый след: яркие цвета, текстуру ткани, эхо голоса, запах дождя. Внутренние образы беднее — они больше связаны с усилием воображения, чем с сенсорной детализацией. В бодрствовании сильные сенсорные сигналы легко превышают порог «реальности» и активируют левую верхнюю височную извилину для окончательного подтверждения.

Во сне этот порог искусственно завышен: внутренние сигналы усиливаются до уровня восприятия. Передняя островковая доля и пре-СМА оценивают силу сигнала, а dlPFC обычно сравнивает с контекстом — но во сне она молчит. В результате даже слабый образ может показаться настоящим. У людей с галлюцинациями этот порог хронически снижен: левая височная зона слишком активно реагирует на воображение, стирая грань. У слепых от рождения сны строятся на тактильных и слуховых ощущениях, но механизм тот же: мозг использует любые доступные каналы, чтобы создать убедительную симуляцию.

Почему сны кажутся настоящими

Модель AIM (активация-ввод-модуляция) объясняет сон как состояние высокой внутренней активации без внешнего ввода. Ствол мозга генерирует PGO-волны — импульсы, которые кора интерпретирует как свет, звук, движение. Без моноаминов (норадреналина и серотонина) нет торможения, поэтому абсурд не вызывает вопросов. Дофаминовые пути добавляют мотивации: сны часто реализуют скрытые желания, страхи или нерешённые конфликты. У детей до семи лет сновидения проще — исполнительные функции ещё не созрели, поэтому полёты и превращения воспринимаются без удивления.

Теория интегрированной информации видит сознание как сложность связей между зонами мозга. В бодрствовании связи глобальны и устойчивы, в сне — локальны и хаотичны, что делает переживания менее coherentными, но субъективно реальными. Мозг не отличает сон от реальности не потому, что «обманут», а потому, что в этот момент ему не нужно отличать — он занят симуляцией.

Осознаваемые сны как исключение

Иногда спящий вдруг понимает: «Это сон!» Это состояние называется люцидным сном и возникает только в REM. В этот момент фронтальные зоны частично просыпаются: dlPFC и прекунеус возвращают контроль, позволяя осознать иллюзию и даже влиять на сюжет. Человек может летать осознанно, менять декорации или решать задачи. Такие сны встречаются у половины людей хотя бы раз в жизни и помогают при ночных кошмарах — спящий может «переписать» страшный сценарий.

Нейровизуализация показывает: в люцидных снах восстанавливается связность между фронтальными и теменными зонами, возвращая агентность. Спящий может сигнализировать внешнему миру заранее обусловленными движениями глаз — это доказывает, что контроль частично возвращён.

Когда грань стирается

Нарушения мониторинга реальности видны в патологиях. При шизофрении внутренние мысли воспринимаются как внешние голоса — медиальная префронтальная кора не справляется с атрибуцией источника. В синдроме REM без атонии (RBD) паралич мышц ослабевает, и человек физически разыгрывает сны: кричит, бьёт, убегает. Это раскрывает кинематографичность сновидений — они не просто картинка, а полноценное действие.

Поражения задней мозговой артерии могут полностью убрать сновидения, оставив память и восприятие нетронутыми. У пациентов с болезнью Паркинсона сны предвещают моторные нарушения за годы до симптомов. Эти случаи показывают: грань между сном и реальностью — не стена, а динамичная сеть, уязвимая к химическим, структурным и функциональным сбоям.

Мозг отличает сон от реальности не потому, что один «настоящий», а другой «фальшивый», а потому, что в бодрствовании требует внешних доказательств, а во сне довольствуется внутренними симуляциями. Понимание этих механизмов открывает путь к управлению снами, лечению кошмаров и даже новым методам терапии психических расстройств.