Советский Союз или Запад: кто на самом деле победил во Второй мировой войне?

Вторая мировая война продолжает оставаться актуальной темой в современной политике. Еще осенью прошлого года премьер-министр Словакии Роберт Фицо заявил о намерении посетить праздничные мероприятия в Москве 9 Мая по случаю 80-летия Победы в Великой Отечественной войне. 17 апреля к нему присоединился сербский президент Александр Вучич. Эти заявления немедленно вызвали реакцию со стороны Каи Каллас, верховного представителя ЕС по иностранным делам и политике безопасности. "Мы четко дали понять, что не хотим, чтобы какая-либо из стран-кандидатов [Сербия – кандидат на вступление в Евросоюз] принимала участие в этих мероприятиях 9 мая в Москве", — сказала она, призвав государства вместо этого направить своих представителей в Киев.

Полемика, безусловно, объясняется желанием европейских лидеров не допустить ослабления международной изоляции, в которую они пытаются погрузить Владимира Путина после вторжения на Украину. Однако она невольно возрождает старые исторические споры, которые начались еще во времена холодной войны. Кто победил во Второй мировой войне: Советская Россия или Запад, который вступил в союз с Россией против Гитлера? Был ли СССР для США и Великобритании всего лишь вспомогательным игроком, сумевшим отвлечь немецкие армии на "второстепенном" фронте? Или же, наоборот, именно СССР нес основное бремя войны, а значит, ему следует отдать первенство среди победителей?

Если обратиться к цифрам, то разрыв между исторической правдой и коллективной памятью [Запада] становится поистине разительным. Из 34 миллионов погибших военнослужащих стран Антигитлеровской коалиции в Европе 73% приходится на потери СССР. Американские потери составляют лишь 0,4%. При этом все опросы показывают, что большинство французов считают США главными творцами победы над Германией...

Так было не всегда. Когда сразу после капитуляции нацистской Германии Институт общественного мнения Ifop (основанный Жаном Стетцелем в 1938 году) впервые провел опрос среди французов, 57% из них считали Советский Союз главным победителем в войне. Для сравнения: 20% респондентов выбрали США и 12% – Великобританию. Именно по отношению к последней французское общественное мнение проявляло тогда наибольшую несправедливость. Остается только гадать, как американцы смогли бы высадиться в Нормандии и освободить Францию, если бы Великобритания не выстояла в одиночку против Германии до конца 1941 года, отказавшись в 1940 году от мира, который ей предлагал Гитлер. Напомним, что в то время Америка оставалась нейтральной. Уже потом Великобритания стала важнейшей логистической базой, необходимой для успешного проведения Нормандской операции (известной также под названием операции "Оверлорд").

Но с течением десятилетий все изменилось. Так, когда в 2015 году тот же Ifop спросил французов, какая страна больше всего "способствовала поражению Германии", 54 % опрошенных назвали Соединенные Штаты… И лишь 23 % назвали Советский Союз, чуть больше, чем Англию (18 %), которая так и остается недооцененной. Важно отметить: среди молодежи выбор в пользу США выражен ярче — 60 % французов в возрасте от 18 до 35 лет считают, что именно американцы стали главными творцами победы (19 % называют русских и 17 % — англичан). У людей старше 65 лет этот разрыв менее выражен: 45 % выбирают США, 26 % — СССР.

Стоит уточнить, что этот феномен искажения исторической памяти характерен не только для французов, а вообще для всего западного мира: когда в том же 2015 году британский институт ICM задал аналогичный вопрос гражданам стран ЕС, результаты оказались практически идентичными (за исключением самой Англии, где 46 % назвали вклад своей страны решающим).

А что, если правы все? И просто ответ на вопрос "кто выиграл войну?" трансформируется в зависимости от исторического контекста, в котором мы его задаем – одно дело в послевоенные годы, другое – в первой трети XXI века? В 1945 году общественное мнение основывалось на личном опыте и страданиях, вызванных борьбой с нацизмом. С годами факты стираются, уступая место интерпретации победы. Так, десятилетия американской soft power (мягкой силы) со временем склоняют общественное мнение в пользу США как символа освобождения.

Тем не менее, именно советская жесткая сила (hard power), без всяких сомнений, сломала хребет вермахту летом 1944 года, в то время как американцы вязли в боях за нормандские леса и едва избежали поражения на пляжах Котантена. Все решило наступление в ходе операции "Багратион", названной так в честь единственного русского маршала (на самом деле – генерала от инфантерии, – прим. ИноСМИ), которого уважал Наполеон. С 22 июня (даты третьей годовщины внезапного вторжения Германии в Советский Союз) по 19 августа 1944 года Красная армия смогла достичь Балтики на севере, полностью освободить Белоруссию и почти всю Украину в центре, а на юге – обойти Карпаты, напрямую угрожая Словакии, Венгрии и Румынии, трем союзникам Третьего рейха, которые вскоре перейдут на сторону СССР. Эта операция стала своего рода операцией "Барбаросса" наоборот: за 8 недель операции вермахт отступил на 600 км и так и не оправился от ее последствий.

Больше не было и речи (как годом ранее после падения Сталинграда) о "гибких" отступлениях на 100 или 200 км, за которыми порой следовали разрушительные контратаки — как, например, под Харьковом, где в марте 1943 года Манштейн позволил себе роскошь атаковать три советские армии. Отступление превращается в паническое бегство, до тех пор, пока фронт, на короткое время восстановленный на восточных границах рейха, не разваливается окончательно.

Тогдашний офицер танковых войск вермахта и будущий корреспондент газеты Die Welt в Париже Август фон Кагенек описал в своей книге "Война на Востоке" (изд-во Perrin, 2002), как 18-й пехотный полк, где погиб его родной брат, был буквально сметен русским наступлением под Бобруйском. Его описание лавины, обрушившейся на немецкие войска в Белоруссии, применимо ко всему Восточному фронту, на котором с 1941 по 1945 год вермахт потерял две трети своих сил. "Это было беспорядочное бегство людей, лошадей, техники. Вся эта масса отступающих оказывалась под гусеницами мстящих танков" <…> Операция "Багратион" не просто лишила рейх еще 400 000 солдат. Как подчеркивает Жан Лопез, один из лучших современных историков войны на Востоке, "это был удар по ядру немецкой армии", уничтожение которого не оставляло Гитлеру ни малейшей надежды на восстановление организованного фронта или создание эффективных резервов.

Мальчишки и старики, спешно мобилизованные в фольксштурм для замены последнего поколения закаленных солдат, павших летом 1944 года, "не обладали ни выдержкой, ни опытом, ни знанием "русского Ивана", — уточняет Лопез. — Как армия кайзера после весенних и летних боев 1918 года, так и гитлеровский восточный фронт после "Багратиона" лишь безрезультатно сжигал человеческие ресурсы, погружаясь в хаос. Он безвозвратно утратил превосходство над противником, сменившееся животным страхом. По своим военным, психологическим и геополитическим последствиям эта катастрофа затмила даже Сталинград".

"Страх перед красными" парадоксальным образом повлиял на события на Западном фронте. К февралю 1945 года продвижение союзников здесь фактически превратилось в легкую прогулку. Апофеозом стала встреча советских и американских войск на Эльбе у Торгау 25 апреля, в то время как войска Жукова и Конева сокрушали последних защитников Берлина. Через пять дней Гитлер покончил с собой в своем бункере.

До того момента продвижение англосаксов было неравномерным, несмотря на их полное господство в воздухе и выдающуюся логистику. Оно было трудным до прорыва в Авранше (30 июля 1944 года) и ликвидации Фалезского котла (16 августа); стремительным — до освобождения Парижа (25 августа) и Брюсселя (3 сентября); полностью остановилось после провала катастрофической британской операции в Арнеме, которая ввергла Нидерланды в голод и подвергла голландцев девятимесячным жестоким репрессиям со стороны немцев; и, наконец, оказалось под угрозой из-за кратковременного, но впечатляющего контрнаступления в Арденнах 16 декабря 1944 года ("последний бросок кости Гитлера"). Это продвижение вновь становится стремительным в тот самый момент, когда русские переходят Вислу — в середине января 1945 года.

В то время как население Восточной Германии начинает отчаянное бегство на запад, а последние организованные части вермахта гибнут на месте, прикрывая их отход, Западная Германия буквально сдается американцам.

Отсюда — массовые, ранее немыслимые явления: белые флаги на окнах, капитуляция целых подразделений, несмотря на введение передвижных военных трибуналов, карающих трусость смертной казнью. До такой степени, что сам Геббельс записывает 5 марта в своем дневнике: "Для нас возникает серьезная проблема из-за того, что население наших западных регионов, захваченных англо-американцами, ведет себя с ними относительно благожелательно…" И при этом он еще умалчивает о плакатах "Добро пожаловать, США", которые появлялись на въездах в города!

Эта моральная победа США, заложившая основы послевоенной Pax Americana – вовсе не повод забыть о решающей роли СССР в разгроме фашистской Германии. И речь не только об армии, но и, прежде всего, об упорном сопротивлении всего русского народа. И даже, осмелимся сказать, "вечной России", которую Сталин пробудил, вновь открыв церкви вскоре после начала операции "Барбаросса".

Конечно, история не терпит сослагательного наклонения. Однако, учитывая трудности, с которыми столкнулись англо-американские войска в первые недели после высадки в Нормандии, нетрудно представить, что бы произошло, если бы наиболее боеспособные дивизии вермахта (а это три миллиона человек) не были бы уже перемолоты на Восточном фронте с 1941 года. А ведь еще миллион погибнет в последние месяцы войны, с пиковыми потерями между январем и апрелем 1945 года – до 10 тысяч убитых в день!

Тем не менее остается фактом, что страна, которая ради победы над Третьим рейхом пожертвовала 15 % собственного населения – 25 миллионов человек из 168 миллионов (по официальным советским данным – 26,6 миллиона. – Прим. ИноСМИ), была вытеснена за три поколения из коллективной памяти в пользу другой страны, которая пожертвовала лишь 0,3 % своего населения (420 000 погибших из 131 миллиона американцев), пусть она и стала арсеналом и банкиром всех врагов рейха… Этой помощью воспользовался и СССР, получив 23 % общей американской помощи союзникам. Но это не должно затмить решающий вклад в окончательную победу, внесенный "гигантскими наступлениями" Советского Союза в 1944 и 1945 годах ("Багратион" и затем Висло-Одерская операция), которые не только сковали и уничтожили лучшие части вермахта на востоке. Они, как показал Жан Лопез, также засвидетельствовали превосходство советского оперативного искусства над немецкой стратегией, ограниченной блицкригом, и над англосаксонским подходом, неотделимым от ковровых бомбардировок… особенно губительных для гражданского населения (70 000 французов погибли под бомбами своих "освободителей" — почти вдвое больше, чем англичан, погибших в 1940–1941 годах).

Пусть исход войны действительно решили тиски союзников, но немецкая военная машина была фактически и окончательно уничтожена именно на Востоке и нигде больше. На Западном фронте она была побеждена скорее по причине истощения — после Арденнского контрнаступления была полностью уничтожена люфтваффе, а растущий дефицит топлива сыграл куда более решающую роль, чем союзная тактика. И вовсе не стратегические бомбардировки ВВС США и британской RAF поставили на колени немецкую военную промышленность. Известно ли, к примеру, что в 1944 году, когда оружейные заводы Рейха были превращены в руины, его подземные производственные комплексы выпускали в семь раз больше вооружения, чем в 1942 году — когда Рейх побеждал на всех фронтах? К его краху, помимо человеческих потерь, привело истощение и исчерпание энергетических ресурсов: после того как Красная армия захватила нефтяные месторождения Румынии (сентябрь 1944), затем Венгрии (февраль 1945), а затем и угольный бассейн Верхней Силезии, питавший доменные печи Рура. Когда те в марте 1945 года попали в руки союзников, их работа была уже прекращена.

Точно такой же энергетический дефицит — не меньше, а возможно даже больше, чем психологический эффект от бомбардировок Хиросимы (6 августа 1945 г.) и Нагасаки (9 августа) — вынудил Японию капитулировать 2 сентября 1945 года. Американцы, начиная с переломного момента в битве при Мидуэе (июнь 1942), не только отвоевали большинство территорий, захваченных Японией в Тихом океане, но одновременно уничтожили и ее торговый флот, позволявший снабжаться углем и нефтью.

Возможно, тот факт, что именно Соединенные Штаты завершили Вторую мировую войну ядерным огнем, уже тогда вписывался в стратегию мягкой силы, которая позволила им предстать в глазах общественности главным победителем.

Уже несколько десятилетий историография подвергает критике устоявшийся тезис о решающей роли бомбардировок Хиросимы и Нагасаки в капитуляции Японии. С 1970-х годов, благодаря работам американского историка Гара Альперовица, стало очевидно, что стремление администрации Трумэна продемонстрировать силу Советскому Союзу было как минимум не менее важным, чем желание ускорить конец конфликта. "Бомба могла бы сделать Россию более управляемой в Европе" ("The bomb would make Russia more manageable in Europe"), — предупреждал будущий госсекретарь США Джеймс Бирнс сразу после капитуляции Германии… за три месяца до атомной бомбардировки Японии!

Конечно, этот расчет не исключал и другого, возникшего в середине лета 1944 года: лучше убить 150 000 японских гражданских за считаные секунды, чем пережить увеличенный десятикратно кошмар, который испытали американские солдаты в боях за живые изгороди Нормандии! Отсюда и аргумент, который Трумэн повторял по радио вечером после бомбардировки Нагасаки: "Это было ужасное решение, но я принял его, чтобы спасти жизни 250 000 наших ребят, и я поступлю так снова, если обстоятельства потребуют". Примечательно, что спустя десять лет, в разгар холодной войны, бывший президент, публикуя свои мемуары, не побоится удвоить эту цифру и заявить… что он спас 500 000 американских солдат от бойни!

В этой игре "мягкой силы" СССР времен Сталина и его преемников, абсолютный чемпион жесткой силы во всех категориях, окажется менее искусным и менее убедительным. Его фальшивые "двойники" вроде Движения за мир и прочих "друзей" – французских или итальянских коммунистов – тщетно будут восхвалять фундаментальный пацифизм "родины социализма"… Придется подождать до 1966 года, чтобы The New York Times раскрыла, что ЦРУ напрямую финансировала Конгресс за свободу культуры; до 1975 года, чтобы рассекреченные документы этой же разведывательной службы указали на ее роль в создании Европейского движения, инициированного Жаном Моне и Робером Шуманом в 1948 году; и до 2002 года, чтобы профсоюзный деятель Андре Берже признал в своих мемуарах, что без американских денег профсоюз Force ouvrière никогда бы не был создан в 1947 году после раскола в CGT (французской Всеобщей конфедерации труда, – прим. ИноСМИ).

Так одни теряют доверие — под тяжестью фактов — а другие продвигают себя… формируя общественное мнение в свою пользу. Часто – за счет тех, кто пусть и не выиграл войну, но позволил сверхдержавам ее не проиграть.

Прежде всего — и это стоит повторять снова и снова — Великобритании. Но также и Испании Франко, преданной анафеме за авторитарный режим. А ведь именно она позволила тем же британцам сохранить контроль над Средиземным морем, а значит — над Северной Африкой, настойчиво отказываясь открыть Гитлеру путь к Гибралтару.

Этот "пустяк" позволил англичанам снабжать свои войска, сражавшиеся с Африканским корпусом Роммеля, и, в конечном итоге, не дать тому добраться до нефтяных месторождений Ближнего Востока — конечной цели его наступления.

Об этом "пустяке" не забыл только один государственный деятель, вышедший из Второй мировой: Шарль де Голль. В марте 1944 года, когда Франция еще не "вернулась домой", а отношения между Мадридом и режимом Виши оставались безоблачными, председатель Французского комитета национального освобождения (CFLN) подписал с националистической Испанией торговое соглашение, позволившее Испании закупать марокканские фосфаты, жизненно необходимые для восстановления сельского хозяйства, разрушенного гражданской войной.

Пусть и ограниченное, но символическое, это соглашение стало первым союзным жестом в адрес Испании — за пять лет до того, как с началом холодной войны, США согласятся предоставить ей кредиты. После возвращения де Голля к власти в 1958 году не проходит и трех месяцев, как он принимает в Елисейском дворце посла Франко — графа де Каса Рохаса, а в 1966 году официально поддерживает заявку Испании на ассоциацию с ЕЭС.

В этом случае память не предала историю.