Что говорили русские эмигранты 22 июня 1941-го
22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Нападение нацистской Германии на Советский Союз всколыхнуло представителей многочисленной русской эмиграции по всей Европе. Одни приветствовали решение Адольфа Гитлера, надеясь вернуться на родину после свержения режима большевиков, другие, несмотря на неприятие коммунизма, выступили против агрессии.
Нападение нацистской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года раскололо многочисленную в то время в Европе русскую эмиграцию на два лагеря. Одни бывшие подданные Российской империи, экс-граждане СССР или их потомки радостно поддержали реализацию плана «Барбаросса», надеясь на падение большевистского режима и возвращение страны к истокам, а там, глядишь – и на собственную репатриацию.
Другие выступили категорически против гитлеровской агрессии, призывая соратников взглянуть на советскую Россию не как на оплот мирового коммунизма, но и как на историческую родину миллионов русских людей, чьим жизням смертельно угрожала разворачивавшаяся кампания.
С воодушевлением восприняли известия о вторжении нацистов некоторые члены династии Романовых. Глава императорского Дома и претендент на российский престол Владимир Кириллович уже 26 июня выступил с обращением:
«В этот грозный час, когда Германией и почти всеми народами Европы объявлен крестовый поход против коммунизма-большевизма, который поработил и угнетает народ России в течение двадцати четырех лет, я обращаюсь ко всем верным и преданным сынам нашей Родины с призывом: способствовать по мере сил и возможностей свержению большевистской власти и освобождению нашего Отечества от страшного ига коммунизма».
Еще до войны Владимира Кирилловича прочили в «регенты Украины» при условии распространения нацизма на Восток. Сам он очень осторожно высказывался о такой перспективе, а его приведенное выше заявление Третий рейх не одобрил и запретил распространять под угрозой серьезных неприятностей для автора.
Владимир Кириллович родился в августе 1917 года, после падения монархии в России, когда титулы уже не присваивались. Несмотря на это, семь лет спустя его объявивший себя императором отец Кирилл Владимирович присвоил сыну титул «Его Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич и Великий Князь».
Великий князь Кирилл Владимирович приходился Николаю II двоюродным братом и считался «проблемным парнем» в большом семействе. В 1904 году он чудом уцелел при подрыве броненосца «Петропавловск» на японской мине у Порт-Артура, затем долго восстанавливал психику и ругался с венценосным родственником, не одобрившим его брак. В феврале 1917-го Кирилл Владимирович первым из членов фамилии нацепил красный бант и поддержал революцию, выступив за отречение Николая II. Претензии ветви Кирилловичей на престол традиционно не признаются другими Романовыми.
Не менее горячо поддержал нападение Гитлера бывший царский генерал, герой Первой мировой войны, бывший атаман донского казачества и, кроме того, известный писатель Петр Краснов. Он уже во время Гражданской войны отличался от многих других лидеров Белого движения ярко выраженной прогерманской ориентацией и, в частности, писал письма императору Вильгельму II, из-за чего имел серьезные разногласия с союзником Антанты и предводителем белых сил на Юге России генералом Антоном Деникиным. Конфликт разрешился не в пользу Краснова: под нажимом оппонента атаман эмигрировал в Германию, будучи замененным во главе Донской армии на лояльного Африкана Богаевского.
В последующие годы Краснов не скрывал своих симпатий к нацистскому режиму, считая его подходящим средством для грядущего свержения большевизма, а также обличал в своих произведениях «заговор мирового еврейства», ретранслируя штампы пропаганды НСДАП.
22 июня 1941-го Краснов выпустил воззвание:
«Я прошу передать всем казакам, что эта война не против России, но против коммунистов, жидов и их приспешников, торгующих русской кровью. Да поможет Господь немецкому оружию и Гитлеру! Пусть совершат они то, что сделали для Пруссии русские и император Александр I в 1813 году».
Донских казаков бывший атаман призывал:
«Идите в германские войска, идите с ними и помните, что в Новой Европе Адольфа Гитлера будет место только тем, кто в грозный и решительный час последней битвы нелицемерно был с ним и германским народом».
Прогерманские настроения царили и среди кубанских казаков. Так, руководство созданного в середине 1930-х годов в Чехословакии «Казачьего национального центра» (КНЦ) 22 июня 1941-го направило Гитлеру приветственную телеграмму, а в дальнейшем предлагало ему свои услуги, оставшиеся, впрочем, невостребованными.
«Мы, казаки, отдаем себя и все наши силы в распоряжение фюрера для борьбы против нашего общего врага. Мы верим, что победоносная германская армия обеспечит нам восстановление казачьей государственности, которая будет верным сочленом держав Пакта трех», — отмечалось в послании КНЦ.
В конце мая 1945-го Краснов в числе тысяч казаков в Австрии был выдан англичанами советской администрации, и после суда повешен во внутреннем дворе Лефортовской тюрьмы 16 января 1947 года вместе с несколькими соратниками по борьбе против СССР во Второй мировой войне.
Вместе с ним был казнен культовый в годы Гражданской войны командир кубанских казаков Андрей Шкуро. Широко известна его фраза, сказанная уже применительно к борьбе против Красной армии на стороне нацистов:
«Хоть с чертом против большевиков».
Шкуро был одним из тех, кто активно призывал казаков и других имевших боевой опыт русских эмигрантов вступать в войну на стороне Германии. Однако на старте кампании в планы Гитлера это не входило: он довольно враждебно относился к бывшим белогвардейцам, которым запрещалось служить в немецких войсках. Подозрение немцев вызывало их слишком позитивное отношение к русскому населению на оккупированных вермахтом землях и сочувствие к военнопленным. К услугам представителей русской эмиграции германское командование в основном было вынуждено прибегнуть лишь на исходе войны.
Вторжение вооруженных сил Германии на территорию Советского Союза установило барьер между друзьями и сослуживцами. Характерен пример двух генералов, командовавших крупными подразделениями в Русской армии Петра Врангеля при обороне Крыма в 1920 году, — Даниила Драценко и кавалериста Ивана Барбовича. К началу войны оба проживали в Югославии: первый руководил загребским, а второй – белградским отделами Русского общевоинского союза (РОВС), крупнейшей белогвардейской организации.
Если Драценко в составе Русского корпуса воевал против красных партизан Иосипа Броз Тито, то Барбович занял антигерманскую позицию.
Другой высокопоставленный офицер в армии Врангеля, позднее помощник начальника РОВС генерал Павел Куксонский 22 июня 1941 года был арестован гестапо по подозрению в сотрудничестве с советской разведкой, и через два месяца скончался в концлагере от побоев.
Его шефа, руководителя РОВС генерала Алексея Архангельского уже после войны отчитывал один из главных тяжеловесов белой эмиграции генерал Деникин. В письме своему бывшему подчиненному по Добровольческой армии Деникин осуждал деятельность руководства Союза, и особенно – его постоянные «челобитья» немцам о привлечении членов РОВС на немецкую службу.
Сам Деникин, оставаясь убежденным противником большевизма, призывал эмигрантов не поддерживать Германию в войне с СССР, а тех, кто все же пошел на сотрудничество, называл «мракобесами», «пораженцами» и «гитлеровскими поклонниками». К престарелому генералу неоднократно являлись эмиссары от немецкого командования, однако он категорически отказался от предложения возглавить собранные из этнических русских антикоммунистические силы, объявив о неприемлемости «ни большевистской петли, ни чужеземного ига».
В ходе войны Деникин на личные средства собрал вагон медикаментов для отправки бойцам Красной армии, чем поставил в тупик советское руководство. От помощи отказываться не стали, но имя дарителя огласке не предали.
Аналогично на предложение нацистов ответил бывший соратник Александра Колчака по белой борьбе в Сибири генерал Сергей Войцеховский:
«Я большевиков ненавижу, но против русского солдата я воевать — не пойду!»
В СССР «патриотизма» белого генерала не оценили. В 1945-м Войцеховский был арестован СМЕРШ в Праге, и шестью годами позже умер в сибирском лагере.
Среди деятелей искусства самым непримиримым противником советского строя из эмигрантов являлся, конечно, нобелевский лауреат по литературе Иван Бунин.
Вполне естественно, переход сил вермахта через советскую границу взволновал писателя. В своем дневнике 22 июня 1941 года он оставил такую запись:
«Великое событие — Германия нынче утром объявила войну России — и финны и румыны уже «вторглись» в «пределы» ее. После завтрака (голый суп из протертого гороха и салат) лег продолжать читать письма Флобера, как вдруг крик Зурова: «Иван Алексеевич, Германия объявила войну России!» Думал, шутит. Побежал в столовую к радио — да! Взволнованы мы ужасно. Да, теперь действительно так: или пан или пропал».
В другой раз, уже 29 июня, Бунин отмечал многонациональный характер наступающих армий:
«Итак, пошли на войну с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы (!) и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма. Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его!»
Философ Иван Ильин, в 1922 году высланный из Советской России на «Философском пароходе» по инициативе Владимира Ленина и осевший в Берлине, изначально приветствовал приход НСДАП к власти в Германии. В частности, известна его статья 1933 года «Национал-социализм», где содержались такие строки:
«Что сделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе. Этот процесс в Европе далеко еще не кончился; червь будет и впредь глодать Европу изнутри».
Впоследствии Ильин подвергся преследованию со стороны гестапо, потерял работу в институте и перед Второй мировой войной был вынужден перебраться в Швейцарию. Вместе с этим трансформировались и его взгляды.
«Я никогда не мог понять, как русские люди могли сочувствовать национал-социалистам. Они враги России, презиравшие русских людей последним презрением», — отмечал «прозревший» философ в 1945 году.
Бывший член Государственной думы Василий Шульгин, вместе с Александром Гучковым принимавший отречение Николая II, описывал настроения творческой интеллигенции из-за известия о нападении Германии на СССР в своих мемуарах:
«Пусть только будет война! Пусть только дадут русскому народу в руки оружие! Он обернет его против ненавистной ему советской власти! И он свергнет ее!»
Самого Шульгина в 1944 году захватили на территории Югославии, вывезли в Москву и приговорили к 25-летнему заключению за «антисоветскую деятельность». В 1956-м его освободили по амнистии. Шульгин остался жить в СССР и много писал, частично оправдывая советский режим, мнение о котором у него якобы поменялось под впечатлением от увиденных перемен в стране.
