Макрон: «Родина нуждается в вас...»
Всё чаще можно слышать о «мягкой силе», которая в литературе определяется как способность получать желаемые результаты в отношениях с другими государствами за счёт привлекательности собственной культуры, ценностей и внешней политики. Короче, мягкая сила — это принуждение без насилия, давления и подкупа.
На мой взгляд, существует такое явление, как международный престиж государства — что-то вроде уважения, которое испытывают не только друзья, но и враги. А ещё существуют компрадоры и агентура влияния, т. е. предатели, работающие на зарубеж. Если такие предатели получили власть, то их приспособление политики своего государства под интересы иностранного и объясняют «мягкой силой».
Разумеется, культурное влияние тоже существует и используется в интересах политики, как существует и грех низкопоклонства перед иностранщиной. Но какими бы ни были популярными «Голливуд», «Нетфликс» и «Макдоналдс», как бы ни лебезила интеллигенция и молодёжь перед Западом, всё-таки политику государства это определять не может. Тут скорее наоборот, политика способна менять культуру в каких-то пределах. Но при всём этом культурное влияние, та самая мягкая сила, создаёт прекрасную почву для вербовки агентов влияния и просто полезных идиотов.
Так вот, если взглянуть на Францию с точки зрения мягкой силы — сознательно направляемого культурного влияния — и обобщить полученный образ, то перед нами будет свободолюбивая, плюралистическая, максимально дружелюбная и гуманистическая страна. И это тот случай, когда предлагаемое реноме и культивируемый стереотип прямо противоположны действительности. Франция в общественном сознании старается казаться мягкотелой, прогрессивно-либеральной, карикатурно-ванильной страной с вульгарными нравами. Отсюда прозвища Франции: «Страна прав человека» (Le pays des droits de lhomme), «Страна Просвещения» (Le pays des Lumières).
Характерное сообщение «Международного французского радио»:
«Не успела в Лувре закончиться выставка, посвященная шутам и сумасшедшим, как Национальная библиотека Франции представила масштабную экспозицию на тему апокалипсиса».
Разве могут интересующиеся шутами, сумасшедшими, трансгендерным олимпийским эпатажем люди представлять из себя что-то, кроме страны безобидных чудаков? Франция точно не должна ассоциироваться с такими вещами, как империализм, милитаризм, агрессия, угнетение, эксплуатация.
И тут внезапно Макрон в экстренном обращении к нации включает де Голля:
«Вы, я знаю, закономерно обеспокоены разворачивающимися историческими событиями, которые переворачивают мировой порядок... мы вступаем в новую эру… начинает действовать право сильного и мир больше не может быть гарантирован на нашем континенте. Этому нас научила история… Будущее Европы не должно определяться в Вашингтоне или Москве… Наша Европа обладает экономической силой, мощью и талантами, чтобы быть на высоте этой эпохи. И когда мы сравниваем себя с США и с Россией, мы имеем для этого основания. Так что мы должны действовать, будучи едиными — по-европейски! — и настроенными на то, чтобы обороняться. Именно поэтому родина нуждается в вас… Политические решения, военная техника и бюджеты — это одно, но они никогда не заменят стойкости нации. Наше поколение уже не будет пожинать дивиденды мира. И лишь от нас зависит, будут ли наши дети завтра пожинать плоды наших обязательств. Поэтому мы будем противостоять — вместе! Да здравствует республика, да здравствует Франция!»
Намеренно привёл только фрагменты с пафосом и призывами, потому что содержательная часть речи Макрона является продуктом воспалённого пропагандой сознания. Многие восприняли речь вообще как объявление войны России. Но думаю, что это не более чем игра на публику на тех антироссийских и проукраинских настроениях, которые насаждались три последних года.
Суть же выступления Макрона — в навязывании следующего сюжета: Америка предала Европу, а Россия угрожает. Нужно брать судьбу в свои руки. И кому это делать, если не прекрасной Франции, которая к тому же единственная в Европе обладает ядерным оружием и вообще стойкостью нации. Все сплачиваемся вокруг Парижа!
Внутри Франции речь Макрона восприняли как заявку «золотого мальчика Ротшильдов» на президентство в Европе. Макрон мечтает поставить Францию (а не Европу) в один ряд с США и Россией. То есть в своей речи он неуклюже заявляет о претензии Франции на глобальное лидерство.
Во избежание кривотолков Макрон чуть позже твитнул:
«Наша страна и наш континент должны продолжать защищать себя, вооружаться, готовиться, чтобы избежать войны. Это выбор, который мы сделали и будем делать дальше… К 2035 году Люксей станет первой базой, на которой будет размещена следующая версия “Рафалей” и его гиперзвуковая ядерная ракета».
То есть понятно, что горизонты планирования у него явно не связаны с украинским конфликтом или «российской угрозой». Тем более вздорна позиция Макрона, учитывая, что в начале СВО он названивал Путину и всех убеждал, что не всё так однозначно и с Россией нужно договариваться. То есть Франция концептуально действует от обратного. Американские патроны говорят: Россия — враг номер один, Макрон флюгерствует, посредничая. Американские патроны говорят: Россия больше не враг, Макрон флюгерствует, собираясь воевать с Россией.
Исторические корни французского империализма общеизвестны. К началу XX века Франция построила вторую по масштабам колониальную империю, контролируя более 12 млн квадратных километров в Африке, Азии и Океании. Колонии служили источником сырья и рынком сбыта: к 1913 году до трети французского капитала направлялось в заморские территории. Уран для первых атомных бомб Франции добывался в Габоне (месторождение Мунана), а Нигер до 1990-х обеспечивал 30–40 процентов урановых потребностей страны.
После формальной деколонизации в 1960-х годах Франция тем не менее осталась «империей, над которой никогда не садится солнце», из-за так называемых заморских территорий. Думаю, большинство россиян удивится, если узнает, что наиболее протяжённая сухопутная граница Франции... с Бразилией, а площадь всех её заморских территорий — примерно как площадь Болгарии (если верить счетоводам книги ЦРУ).
Деколонизация по доброй европейской традиции плавно перешла в неоколониализм. Во-первых, Франция сохранила военные базы и совершала интервенции в Африку. С 1960 года Франция провела 67 военных операций в Африке, включая операции «Сервал» в Мали (2013) и «Бархан» в Сахеле (2020–2023).
Во-вторых, Франция сохранила значительный экономический контроль над колониями.
До 2020 года четырнадцать африканских стран использовали африканский франк, контроль над которым в значительной степени имеет Париж. Официально денежная единица называется franc colonies françaises d’Afrique (т. е. франк французских колоний Африки). В 2020 году Западная Африка перешла на единую валюту эко, сохранив привязку к евро и обязательство хранить 50 процентов резервов в Париже. Французские финансовые конгломераты «Бэ-Эн-Пэ Париба», «Сосьете Женераль» и «Креди Агриколь» контролируют около 40 процентов банковских активов в Западной Африке. Совокупный внешний долг четырнадцати стран зоны эко — около 300 млрд евро.
Корпорация «Тоталь» является одним из крупнейших игроков на рынке африканской нефти и обладает крупнейшими доказанными запасами на континенте. Корпорация «Орано» (аналог Росатома) добывает для французских АЭС уран в Нигере. Корпорация «Эрамет» добывает марганец в Габоне, титан и циркон в Сенегале. Телекоммуникационный гигант «Оранж» — крупнейший в Африке оператор связи с 140 млн клиентов, действующий в 18 странах. Конгломерат «Боллоре» управляет 16 портами, контролирует логистические цепи в 47 странах. То есть французский капитал держит в своих руках значительную часть экономических высот.
Такая ситуация вызвана прежде всего военной слабостью африканских стран. Например, Алжир, который вообще был в составе Франции, представляет собой серьёзную военную державу и французский капитал там не имеет влияния.
Однако франсафрика — это скорее региональный, а не глобальный империализм.
Дело в том, что исторически Франция как великая держава перестала существовать в 1940 году. Никто в период Второй мировой войны не воспринимал ни правительство в Виши, ни «правительство» в изгнании (Де Голль и Жиро), ни сидящего в Москве Тореза, ни даже лидеров партизанов-патриотов внутри Франции как руководителей великой державы. Хотя бы даже в перспективе. Франция потеряла всё — достоинство, суверенитет, армию, военно-морской флот (который затопили англичане и сами французы в Тулоне). Позорная политика Петена дала название коллаборационизму (сотрудничество по-французски — collaboration). Закон истории таков, что страна, освобождённая чужой армией, не будет независимой. Кроме сотни коммандос, французов даже не взяли на высадку в Нормандию...
Недавно депутат Европейского парламента и сопредседатель левоцентристской партии «Общественное место» Глюксманн призвал вернуть статую Свободы на родину, обвинив Трампа в выборе стороны тиранов. Пресс-секретарь Белого дома Ливитт ответила ему:
«Лишь благодаря США французы сейчас не говорят на немецком языке. Они должны быть очень признательны нашей великой стране».
И нечем крыть. Так и есть.
Правда, Глюксманн — француз условный, поэтому не поймёт. Он сын философа-подонка Андре Глюксманна — украинского еврея, известного антикоммуниста, американофила и друга чеченских ваххабитов.
Нужно парировать тявканью антироссийских политиков во всех восточноевропейских странах по примеру Ливитт. Если бы не великий Советский Союз, великий Сталин и его ставка, непобедимая Красная Армия и великий советский народ, они были бы рабами или абажурами. Таковы факты истории, с которыми придётся считаться.
Во Франции нужно следить за следующими моментами, которые так или иначе связаны с возможностью глобального лидерства и возвращения статуса великой державы.
Во-первых, «гибридная природа» Пятой республики, которая совершенно неверно воспринимается как высокий уровень централизации. Наоборот, даже принятая де Голлем конституция создаёт нестабильную и непреемственную власть. Это раньше, в XIX веке, даже большим государством можно было управлять с относительно слабой центральной властью. Теперь, чтобы согласовывать и направлять общество, нужно сильное государство, сильный государственный институт. А его сила достигается концентрацией, консолидацией, централизацией власти. В Конституции же Франции такая хитроумная система сдержек и противовесов, что ни быстро, ни чётко ни одного решения не принять. Про знаменитую французскую бюрократию и говорить нечего.
Напыщенный, разросшийся, вычурный, сложный либеральный демократизм с множеством сдержек и противовесов могут себе позволить Соединённые Штаты и только потому, что они уже мировой гегемон. Но даже там, как показывают последние годы, в демократию играют всё меньше.
Так что, как только правящие слои Франции заявятся изменить систему власти и конституцию или появится партия, которая захватит все командные высоты во всех ветвях власти, — это опасный признак имперского возрождения.
Во-вторых, адекватный лидер, капитан корабля. Макрон, как бы он ни пыжился, роль такую не тянет. Он принадлежит к плеяде политиков типа Зеленского, то есть марионеток, козлов отпущения.
В-третьих, французские правящие круги должны перестать трусить. Сначала в идеологическом плане, порвав с искусственным, навязанным противоречием голлизма и атлантизма. И голлизм, и атлантизм — это идеи слабой и зависимой Франции, просто немного с разных ракурсов. Затем в экономике: американский капитал играет существенную роль в стране. Та же «Тоталь» принадлежит американским фондам. У Франции значительная инвестиционная и технологическая зависимость от США. И наконец, в политике: выйти из ЕС и НАТО.
А пока «заявка Макрона на президента Европы» может угрожать только его подружке Урсуле фон дер Ляйен.
Анатолий Широкобородов,
