Повторение пройденного
8 июля 1709 года* возле небольшого городка Полтава решилась судьба Северной войны. В ходе состоявшегося здесь сражения и последующего преследования шведская полевая армия прекратила своё существование. Это был десятый год войны, которая после Полтавы длилась ещё двенадцать лет и завершилась 10 сентября 1721 года, через неполных три года после гибели возглавлявшего шведские войска в Полтавской битве короля Карла XII, павшего от мушкетной пули 11 декабря 1718 года при осаде норвежской крепости Фредерикстен.
Тем не менее судьба войны была решена именно под Полтавой. Швеция более не имела ресурсов для набора армии, аналогичной той, что была потеряна ею в кампании 1708–1709 годов. Из 120 тысяч человек полевых и гарнизонных войск, имевшихся у шведов в началу «Русского похода», в Россию отправилось пятьдесят тысяч: 35 тысяч человек в Главной армии Карла XII и 15 тысяч в корпусе генерала Адама Людвига Левенгаупта, который должен был соединиться с королём под Смоленском, сопровождая из Лифляндии обоз с расходными материалами (в основном боеприпасами). Вернулось несколько десятков. Процент потерь выше, чем у Великой армии Наполеона столетие спустя.
Русская армия имела сопоставимую численность — 124 тысячи человек: 83 тысячи в Главной армии Шереметева, при которой под Полтавой находился Пётр, 24,5 тысячи человек во главе с Апраксиным защищали Санкт Петербург. 16,5 тысячи в корпусе Боура находились в Дерпте и могли усилить любую из группировок.
Как видим, ещё до начала главных событий, русское командование смогло обеспечить более высокую концентрацию войск и обеспечить значительный (примерно двукратный) перевес на главном направлении. Карлу, правда, была обещана поддержка «стотысячного казачьего войска» Мазепы. Но король, изрядно повоевавший в Европе, в частности в Речи Посполитой, хорошо знал (как, кстати, и царь Пётр), что обещания союзников ничего не стоят, надеяться можно только на себя. Поэтому разгром корпуса Левенгаупта при Лесной, потерявшего весь обоз и 40 процентов личного состава, был для шведского полководца куда более сильным ударом, чем взятие Меньшиковым Батурина с запасами Мазепы.
О запасах-то мы знаем только со слов самого Мазепы, а он не хуже нынешних украинских руководителей умел считать сгоревшее и пропавшее. А вот с обозом Левенгаупта пропали вполне реальные порох и ядра для пушек, из-за чего артиллерия Карла XII в Полтавском сражении молчала, что значительно облегчило далеко не лёгкий путь русских к победе в этой битве.
Хоть шведы и уступали численно в два раза как в целом, так и в количестве войск, непосредственно участвовавших в сражении, хоть против 120 русских пушек они и выставили всего четыре орудия (и те использовались лишь для подачи сигналов), но всё же эту армию не зря считали лучшей армией Европы (а значит, и мира) того времени.
Это были ветераны, привыкшие побеждать. Большую часть времени боя шведская армия провела в наступлении. Она прорвалась сквозь линию русских редутов. Несмотря на понесённые потери (не менее четверти участвовавшей в сражении пехоты и шестой части кавалерии), смогла построиться в боевой порядок в поле перед русским лагерем, атаковала русские линии и чуть было не достигла прорыва на правом фланге, где начали отступать Псковский, Новгородский, Московский, Казанский, Сибирский и Бутырский полки, а первый батальон Новгородского полка был опрокинут и потерял все орудия. Для восстановления положения Пётр лично вынужден был возглавить контратаку второго батальона Новгородского полка.
Так что Полтавская битва не была лёгкой прогулкой, и поражение шведов не было предопределено. Каролинеры десятилетиями вырывали победы у более многочисленных противников (в том числе у русских под Нарвой 29 ноября 1700 года). Соотношение сил под Полтавой не было для них чем-то чрезвычайным.
В том-то и состоит значение Полтавской победы, что лучшая армия мира того времени просто перестала существовать, а вместе с ней испарились и надежды Швеции на победу в войне за счёт собственного ресурса. С этого момента Швеция становится заложником большой европейской политики. В Стокгольме надеются на французов, затем на англичан, последняя надежда — Балтийское море, отделяющее коренные шведские земли от русской армии. Но и она рассыпается в прах после того, как русский галерный флот начинает высадку десантов, разоряющих побережье Швеции, вплоть до Стокгольма.
В общем, лишние 12 лет войны, которые Швеция вела в расчёте на поддержку Европы, завершились для неё полной национальной катастрофой. Королевство обезлюдело, все европейские провинции (кроме Висмара и небольшой части Померании) были потеряны. Балтийское море больше не было «Шведским озером». Экономика и финансовая система страны лежали в руинах, на их восстановление понадобилось два десятка лет. Швеция навсегда выпала из числа великих держав. Шведская армия никогда больше не смогла достичь того уровня, который был ею достигнут в столетний период правления Густава II Адольфа, Карла Х Густава, Карла XI и Карла XII.
А ведь можно было договориться с Петром сразу после Полтавы. У русского царя тогда не было никаких оснований защищать интересы капитулировавшей Дании и предавшего его саксонского курфюрста и польского короля Августа II Сильного. Потери Швеции ограничились бы территориями, занятыми русскими в Прибалтике. Королевство сохранило бы экономический потенциал, владения в Северной Германии и даже влияние на европейскую политику. Пётр своей цели — выхода к Балтийскому морю — уже добился. Воевать со Швецией у него не было больше никакой необходимости, да и желания тоже не было. Были другие дела поважнее, которые остались незавершёнными, а многие и неначатыми из-за продолжавшейся двенадцать лишних лет войны.
Зато Швеция сыграла для заинтересованных французов, англичан и голландцев роль силы, «сдерживающей» Россию, «защищающей» от неё Европу, на которую Пётр, впрочем, и не собирался нападать. Швецией пожертвовали ради удовлетворения амбиций «старой Европы», не желавшей видеть Россию в ряду великих европейских держав. Не потому, что боялись нападения русских. Даже к концу Северной войны французская армия превосходила русскую раза в два, а флот на порядок, да и попробуй доберись до Франции. Боялись конкурентов в торговле, не хотели делиться барышами.
Опять-таки не боялись вовсе лишиться прибылей, а именно не хотели делиться сверхприбылями, которые обеспечивались монопольным положением западноевропейских (преимущественно английских) купцов в торговле с Россией.
Ради этого, ради британских и голландских прибылей, а также французских геополитических амбиций и неадекватной оценки версальским кабинетом новой расстановки сил в Восточной Европе триста лет назад воевала и умирала Швеция, опомнившаяся лишь когда речь зашла о том, что её могут и вовсе стереть с политической карты.
Прошло триста лет, и путь Швеции повторяет Украина. Собственный ресурс Киева, позволявший ему вести войну, был исчерпан к концу 2023 года (именно тогда у Байдена «внезапно» родился «мирный план», предполагающий «заморозку» конфликта). С тех пор Украина борется не за победу, не за ничью, она борется за своё уничтожение. Причём, в отличие от шведов, которые хоть и с опозданием, но всё же поняли, что надо остановиться и заключать мир на условиях победителя, украинские руководители, несмотря на сделанные открытым текстом заявления уже не только Москвы, но и Вашингтона, а также отдельных европейских политиков о том, что Украина находится на грани исчезновения как государство, продолжают с упорством, достойным лучшего применения, уклоняться от любых мирных инициатив.
В той же части Европы (Великобритания, Франция, Нидерланды), которая когда-то науськивала Швецию повоевать ещё, вновь заговорили о том, что нельзя уступать России, нельзя пускать её в Европу, надо воевать с ней до последнего украинца. Между тем ВСУ давно уже в худшем состоянии, чем шведская армия после Полтавы, экономика и финансовая система страны уничтожены под корень. Если шведам понадобилось на восстановление два десятилетия, то Украина самостоятельно восстановиться в принципе не может — это общее мнение адекватных российских, европейских, американских и даже собственно украинских экспертов. Режим удерживается у власти только при помощи постоянно усиливающихся репрессий.
Зеленский и банда опустили страну на уровень диких африканских племён XVI–XVIII веков. Тогда белые «друзья» привозили местному царьку мушкеты и порох, а он взамен обеспечивал им поставки живого товара, который либо захватывал в ходе набегов на соседние племена, либо, если набеги не удавались (соседям-то тоже продавали мушкеты), выделял из числа своих подданных.
Украина получает европейское оружие (и деньги) в обмен на отправку всего своего населения на войну с Россией. При этом европейцы знают, что победить Россию невозможно. Они просто рассчитывают на то, что Россия устанет воевать с достаточно многочисленными украинцами, постесняется перебить всех, кого Европа против неё вооружит, и согласится на устраивающие европейцев условия мира.
Американцы захотели выйти из игры за счёт европейцев, а у тех ничего, кроме Украины, не осталось. Остаётся либо фиксировать убытки, либо пытаться утомить Россию украинским сопротивлением. Европа, хоть и не так уверенно, как прежде, выбирает последнее.
Самое интересное во всём этом — мотивация Зеленского. Он вроде бы как на всех (Россию, Европу, США) обижен и всем хочет отомстить. Но ради этого совсем не надо воевать. Воевать ради этого даже вредно. Чтобы создать всем проблемы, надо просто капитулировать и уехать в Швецию.
Представьте себе, завтра все узнают, что власти в Киеве больше нет, а перед бегством Зеленский опубликовал акт о полной и безоговорочной капитуляции Украины, но не указал перед кем, адресовав его «мировому сообществу».
Россия неоднократно заявляла, что не имеет претензий ни на какие территории, кроме уже вошедших в её состав. Европа и США также не ставили под сомнение сохранение украинской государственности. При этом противоречия между Вашингтоном, Брюсселем и Москвой никто не отменял, а территория, которую контролировал режим Зеленского, быстро станет регионом гуманитарной катастрофы и господства вооружённых банд. Представляете себе, как сложно будет договориться, кто, с кем и за какие деньги будет наводить порядок и чем наведение порядка должно закончиться, что должно появиться на месте бывшей Украины, кто это решит и как это всё будет легитимировано. Найти компромисс между американской жадностью, европейскими амбициями и русской безопасностью будет совсем непросто.
Но Зеленский предпочитает делать вид, что мечтает погибнуть за интересы Европы на развалинах Украины. В Киеве так привыкли к тому, что обвинение в работе на Кремль не нуждается в доказательствах и решает все проблемы, что готовы обвинить в этом и американскую администрацию, и половину европейских политиков. С их точки зрения, такое обвинение должно испугать «отступников», придать решительности «колеблющимся» и мобилизовать русофобов на помощь Киеву.
Их ждёт жестокое разочарование, куда более горькое, чем шведов триста лет назад. А всё потому, что, пока нормальные люди учили историю, украинцы себе её придумывали. Придуманный мир может прекрасно тешить самолюбие, но жить в нём даже не некомфортно, а просто невозможно. Потому слова «Украина» и «смерть» постепенно становятся синонимами.
* Все даты даны по новому стилю.
Ростислав Ищенко,
