Что замыслили Россия и Иран после недавней череды встреч на высшем уровне

За четыре недели с конца сентября по середину октября прошел ряд встреч на высоком уровне между высокопоставленными российскими и иранскими деятелями. Среди них были премьер-министр России Михаил Мишустин и секретарь Совета безопасности Сергей Шойгу, сообщил один высокопоставленный источник в сфере энергетики, который тесно сотрудничает с Министерством нефти Ирана, в эксклюзивном интервью изданию OilPrice на прошлой неделе. Сам президент Владимир Путин встретился с новым президентом Ирана Масудом Пезешкианом 11 октября в Туркменистане, а затем еще раз на саммите группы БРИКС (Бразилия, Россия, Индия, Китай и ЮАР), который проходил с 22 по 24 октября.

Основное внимание на этих встречах уделялось ратификации ключевых элементов соглашения сроком на 20 лет— Договора об основах взаимоотношений и принципах сотрудничества между Ираном и Россией, одобренного верховным лидером Ирана Али Хаменеи 18 января после гибели предыдущего президента Ирана Эбрахима Раиси. В ряде ключевых моментов Договор развивает ключевые положения расширенного сотрудничества, изложенные в Соглашении о всеобъемлющем сотрудничестве между Ираном и Китаем сроком на 25 лет. Эти сделки направлены на дальнейшее расширение и углубление и без того уже тесного сотрудничества между Ираном и Россией, с одной стороны, и Китаем, с другой, в сфере энергетики, торговли, финансов и банковского дела, а также обороны.

В частности, два газовых гиганта заключили ряд новых соглашений для более тесной координации усилий в разведке, добыче, производстве и продаже ключевого энергоресурса, поставляемого по региональным трубопроводам и в форме СПГ. Россия получит наравне с Китаем право первого выбора на всех ключевых газовых (и нефтяных) месторождениях Ирана в соответствии с более широкими стратегическими интересами каждой из стран. Но в газовой работе, которую предстоит проделать Ирану и России, есть три важных императива.

Один из них отметил недавно назначенный заместителем министра нефти и главой Национальной иранской газовой компании (NIGC) Саид Таваколи. Успешным примером такого сотрудничества, как себе его представляют Иран и Россия, он назвал Форум стран-экспортеров газа (ФСЭГ). 23 декабря 2008 года ФСЭГ официально перешел из свободного альянса ведущих стран-производителей газа в формальную организацию со штаб-квартирой в Дохе (Катар). Помимо основных членов — России, Ирана и Катара — в состав ФСЭГ входят 11 других стран: Алжир, Боливия, Египет, Экваториальная Гвинея, Ливия, Нигерия, Тринидад и Тобаго и Венесуэла. В совокупности на Россию, Иран и Катар приходится почти 60% мировых запасов газа, причем Россия занимает первое место в мире (с примерно 1 688 триллионами кубических футов), а Иран — второе (с примерно 1200 ткф).

В целом ФСЭГ контролирует порядка 71% мировых поставок газа, 44% товарной добычи, 53% газопроводов и 57% экспорта сжиженного природного газа (СПГ). Цель расширенного сотрудничества между Россией и Ираном в этой области — ускорение серии сделок по разведке, разработке, добыче и продаже газа на сумму 40 миллиардов долларов, подписанных между “Газпромом” и NIGC. Эти сделки основаны на меморандуме о взаимопонимании между Россией и Ираном от 2022 года, призванном взять под контроль как можно больше ключевых звеньев в глобальной цепочке поставок — в том числе трубопроводного газа сухопутной доставки и СПГ морской доставки.

Председатель Союза экспортеров нефти, газа и нефтехимической продукции Ирана Хамид Хоссейни сразу после подписания Меморандума о взаимопонимании с “Газпромом” в 2022 году в Тегеране заявил: “Русские пришли к выводу, что потребление газа в мире будет расти, а тенденция в сторону СПГ лишь усилилась, и в одиночку они не смогут удовлетворить мировой спрос, поэтому места для газовой конкуренции между Россией и Ираном больше не осталось”.

Еще один важный императив расширенного сотрудничества между Россией и Ираном — усиленный переход к использованию местных валют в сделках друг с другом и партнерами по всему миру, включая крупнейшего потребителя энергии и сверхдержаву Китай. Это стало предметом особого интереса российского премьер-министра Мишустина на встречах с первым вице-президентом Ирана Мохаммадом Резой Арефом, при этом первый подчеркнул, что во время визита стороны ратифицировали 13 документов о сотрудничестве в финансовой и банковской сфере, включая расширенное использование местных валют.

Россия и Иран прекрасно осознают, что ключевой рычаг глобальной власти США вообще и над каждым из них в частности (и даже над их главным покровителем Китаем) — господствующая роль доллара в международной торговле, в том числе на энергетических рынках. Эту же трактовку “вооруженного доллара” повторила бывший исполнительный вице-президент Банка Китая Чжан Яньлин в речи в апреле 2022 года, заявив, что последняя волна санкций против России “приведет к потере доверия к США и подорвет гегемонию доллара в долгосрочной перспективе”. Она также предположила, что Китай должен помочь миру “избавиться от гегемонии доллара скорее раньше, чем позже”.

По тем же причинам замена доллару в качестве предпочтительного средства обмена уже давно стала предметом пристального внимания Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), где верховодят Китай и Россия, но членами которой являются несколько стран с таким же взглядом на американскую валюту. Отход от доллара может стремительно набрать обороты в ШОС при достаточном нажиме, поскольку это крупнейшая в мире региональная политическая, экономическая и оборонная организация как по географическому масштабу, так и по численности населения. ШОС охватывает 60% Евразийского континента, 40% населения мира и более 20% мирового ВВП. Помимо своих огромных масштабов и охвата, ШОС верит в теорию и практику “многополярного мира”, где Китай рассчитывает сыграть ведущую роль уже к 2030 году. Многоопытный министр иностранных дел России Сергей Лавров заявил, что: “Шанхайская организация сотрудничества работает над установлением рационального и справедливого мирового порядка и предоставляет уникальную возможность принять участие в процессе формирования принципиально новой модели геополитической интеграции”.

Последний из императивов расширенного сотрудничества между Россией и Ираном — огромные геополитические стратегические преимущества, которые сулит прокладка маршрутов через обширные территории на Ближнем Востоке и за его пределами, в том числе для транспортировки газа и нефти. В ходе последней серии встреч на высшем уровне все высокопоставленные российские деятели запросили заверений от иранских коллег, что при новом президенте Пезешкиане эти ключевые маршруты, согласованные в двадцатилетнем договоре в январе, все равно будут реализованы. Их заверили, что так и будет, как сообщил один иранский источник. Вкупе с международным транспортным коридором “Север – Юг”, направленном на развитие связей по всей Евразии, энергетический канал Россия – Иран в первую очередь обеспечит прямую связь между странами для поставок газа.

Однако он также задумывается как первая часть другого коридора, который Иран отчаянно пытается создать еще со времен революции 1979 года, превратившей его в мировую исламскую державу. Этот коридор будет проходить из Ирана через Ирак и далее к средиземноморскому побережью подконтрольной России Сирии. Это позволит Ирану и России кратно увеличить поставки оружия в Южный Ливан и район Голанских высот в Сирии, чтобы потенциально использовать его для атак на Израиль в теоретических сценариях по дальнейшей дестабилизации Ближнего Востока. Поскольку Россия имеет обширное военное присутствие вдоль всего побережья: военно-морскую базу в Тартусе, авиабазу Хмеймим и радиолокационную станцию в Латакии, различные контракты на совместную разведку и добычу нефти и газа между российскими, китайскими и иранскими компаниями в Ираке лишь укрепят связи между Ираном и Сирией.

Согласно международному праву, нефтегазовые компании имеют право размещать на этих высокоценных объектах и вокруг них, включая транспортную инфраструктуру, столько сотрудников безопасности, сколько пожелают. Дополнительная поддержка этих узлов на протяжении всего коридора наверняка изложена в планах, согласованных между Ираком и Китаем, по строительству стратегического транспортного пути стоимостью 17 миллиардов долларов из иракской Басры в южную Турцию (близ сирийской границы) с дальнейшим прицелом на китайскую инициативу “Один пояс, один путь”.