Утром, в половине восьмого, позвонила Анастасия. Как большинство модных психологов, она была бесцеремонной.
— Скажите мне, как прошёл вчерашний день?
Наталка Соколюк, украинская телеведущая, любимица патриотического зрителя, автор программы «Москаль капут!», нащупав под подушкой телефон, ответила севшим голосом:
— Всё вроде нормально.
— И никаких неожиданностей? — с подозрением спросила Анастасия.
— Ничего. — Наталка хотела добавить «и никого», но передумала.
— Тогда всё по старой схеме.
И Анастасия прервала связь.
Наталка прислушалась. В её большой квартире стояла неподвижная тишина. С мужем они были в разводе. Детей не было. Опять зазвонил телефон. Наталка вздрогнула. И, злясь на себя за свою пугливость, прошипела:
— Ты, блин…
— Наталка, здравствуйте! — голос глуповатой помощницы шефа, забывшей перейти на державную мову, был похож на автоответчик. — Роман Викторович просил вас подъехать к десяти.
— Добрэ, я буду, — сухо ответила Наталка.
Она ещё немного полежала среди тишины, которая казалась ей безнадёжной и неживой. Потом пошла собираться.
— Ты ж моя кыця! — шутливо гнусавя, Рома Карпенко, он же Роман Викторович, прикоснулся холодной щекой к щеке Наталки, и она уловила тошнотворный запах его парфюма.
— Тут такэ дельце. — Рома любил поговорить на сельском «суржике». Ему казалось это забавным. Но дело, видно, было срочным. А давняя дружба позволила отбросить опасения и перейти на привычный для обоих язык.
— Смотри, — продолжал Рома. — Есть задача крепко прищемить хвост московским попам. Просят серьёзные люди. Сейчас это важно.
Наталка молчала, будто прислушиваясь не к словам Ромы, а к чему-то другому. У неё внутри.
— Короче, подгоним тебе на вечерний эфир попа. Такого, как надо. Забитого, убогого. Ну и прокачай его, как ты умеешь. Жги его, падлу. Казни его. Чтобы самый тупой избиратель увидел, что московские попы — подлые враги Украины.
— Понятно, — тихо проговорила Наталка.
— Кыця, ты в порядке? — осторожно спросил Рома.
— В полном.
Наталка встала, вышла в приемную, а потом бодро пошла по длинному коридору студии.
Рома говорил о новой программе Наталки — ток-шоу «Полёт Соколюк», где она в жёсткой обличительной манере, часто на грани скандала, беседовала со своими гостями.
Наталка остановилась. Зашла в туалет и, достав из сумочки большую продолговатую таблетку, проглотила её.
Отец Алексей с самого начала решил отказаться. Ещё когда ему позвонила гостевой редактор и радостно стала уверять, что ему заплатят столько, сколько он и за месяц в своей церкви не заработает.
— Никуда я не поеду, — подумал отец Алексей.
И думал он так не только потому, что после звонка на душе стало тоскливо, будто туда постучали из чужого, суетливого и холодного мира. Это можно было объяснить его гордостью или тем, что лукавый не пускает на хорошее дело.
Была ещё одна причина для отказа. Грустная и больная.
Отец Алексей совсем не умел говорить. Теперь он с этим смирился. Но когда-то сильно сокрушался. Считал, что здесь кроется указание на то, что он своим грешным языком не должен говорить о Боге и о священных предметах. И страх, что он по телевизору, как и у себя на службе, когда пытался произнести проповедь, будет выглядеть жалким и косноязычным, заставил доброго и мягкосердечного отца Алексея почти прошептать:
— Простите великодушно. Я не смогу.
Но звонившая редактор не сдалась. Она сказала, что перезвонит позднее. И чтоб батюшка подумал.
Отец Алексей, священник из киевского пригорода шестидесяти лет, с прозрачными светло-голубыми глазами, с русыми бровями, то и дело взлетавшими от удивления, сострадания или боли за собеседника, вышел из дома и отправился в храм, который был неподалёку.
В храме его ждала радость. Приехал сын Андрюша. Отец Алексей увидел его машину. Сын, лишь год назад принявший сан священника, и, в отличие от отца, выглядевший уверенно и современно, вышел навстречу, прося благословения.
Отец Алексей благословил и стал смущённо прятать руку. Но сын всё же поймал её и поцеловал с нежностью.
— Папа, а почему они позвали именно вас? — спросил отец Андрей, когда они присели на деревянную скамеечку возле храма.
— Так в том-то ж и оно! — взволнованно подхватился отец Алексей. — Непонятно, сынок. Ну кто меня мог посоветовать?
Они помолчали. Потом отец Андрей твёрдо сказал:
— Что бы там ни было, а вам надо идти.
Отец Алексей жалобно посмотрел на сына.
— Надо идти, — повторил отец Андрей. — А мы помолимся.
— Но ты же знаешь, сынок, — начал было отец Алексей, но не договорил и только горестно махнул рукой.
— Знаю. Но мы помолимся.
Вечером с телеканала прислали такси. И отец Алексей, надев новую рясу, часто крестясь и вздыхая, сел в машину.
Наталка Соколюк сидела в гримерной одна. Она поймала себя на том, что боится посмотреть в зеркало. Её знобило. Она приняла уже третью таблетку. Оглядываясь на дверь, Наталка слегка потрясла головой, словно что-то отгоняя.
Это началось два года назад. Когда Наталка была на вершине известности и её личный канал посещали миллионы поклонников.
Она возвращалась из Дубая. Внезапно в самолёте послышался детский плач. Даже не плач, а тихое хныканье. Наталка обернулась, но не увидела в салоне детей. А плач продолжался. И был совсем рядом с ней. Потом она ощутила чьё-то присутствие. И даже дыхание. Затем на несколько мгновений перед ней возник ребёнок. Девочка лет пяти в длинном белом платье. Она смотрела мимо Наталки. Но её бледное лицо было оживлённым. Она вздыхала, хныкала и будто что-то искала. Потом лицо её стало темнеть, меняться, и было понятно, что это существо с чёрным лицом вовсе не ребёнок. Затем всё исчезло.
Наталка обратилась к лучшим психологам, поскольку видения стали повторяться, доводя её до ужаса и оцепенения.
Все говорили о переутомлении и о стрессах. И только один доктор спросил, есть ли у неё дети. На что Наталка ответила, что нет, поскольку они с мужем по общему согласию посчитали необходимым её первую и единственную беременность прервать.
В гримерную постучали.
— Так! — гаркнула Наталка, заставляя себя войти в привычный образ ядовитой, красивой и насмешливой любимицы полка «Азов», присылавшего ей признания в любви вперемешку с похабными рисунками.
— А цэ наш батюшка! — девочка-редактор приоткрыла дверь гримерной. На пороге стоял отец Алексей, растерянно глядевший прозрачными глазами.
Наталка криво улыбнулась и, не сказав ни слова, стала смотреть в зеркало. Обычный подъём духа перед началом прямого эфира стал к ней возвращаться. Но на этот раз к дерзкой самоуверенности примешалась подлинная злоба.
И причиной этой злобы стал смиренный и добрый отец Алексей. Весь его беззащитный облик, его робость вызвали в Наталке раздражение и даже ярость.
Она и раньше говорила в своих программах, что считает церковь бизнесом, где обманывают людей. Говорила об этом весело, с шутками и приколами. Но теперь честные глаза батюшки сказали ей, что пришёл особый гнусный притворщик. И желание растоптать этого мошенника, дать в его лице бой всем елейным и фальшивым русским попам захватило Наталку Соколюк.
Начало программы сложилось крайне удачно. Скованный от волнения батюшка признался, что плохо говорит по-украински. И, хотя всё понимает, по-русски говорить ему будет легче.
Наталка довольно ухмыльнулась в камеру. Развела руками, мол, что с них взять. И сказала с угрозой:
— Гаразд!
После этого, предвкушая расправу, она перешла на русский:
— Я так понимаю, что на этом языке вам легче получать задания из Москвы?
Отец Алексей опешил, так как не сразу понял смысл сказанного.
— Да шучу я, шучу! — засмеялась телеведущая. — Скажите лучше, вы за Путина сколько раз в день молитесь? А за патриарха вашего Кирилла?
Такой развязный и неуважительный тон подействовал на отца Алексея неожиданным образом. Он успокоился и впервые без смущения посмотрел в глаза ведущей.
— Молиться за своего Патриарха мы обязаны, — медленно и с достоинством произнёс отец Алексей. — Но есть распоряжение нашего священноначалия патриарха Московского на службе не поминать.
— А вы лично слушаетесь своего начальства? Или так себе?
Наталка ехидно улыбнулась и показала ладонью нечто похожее на рыбку-вьюна, плавающую в разные стороны.
Отец Алексей не ответил. Он только внимательно и грустно вглядывался в лицо телеведущей. В какое-то мгновение его русые брови резко поднялись, то ли от удивления, то ли от испуга.
Тем временем Наталка Соколюк перешла к тому, что приготовила заранее. И на чём с самого начала хотела поймать и высмеять этого тёмного попа, который злил её всё больше.
— Скажите, а у вас там на вашей службе, я видела, выносят какой-то золотой кувшинчик.
Отец Алексей снова заволновался и негромко сказал:
— Это Чаша.
— Ну и что, вы все по очереди из неё выпиваете?
Наталка посмотрела в ближайшую телекамеру и подмигнула зрителям своим особым игривым подмигиванием.
— Мы причащаемся.
— Хорошо, а что там в этой вашей чаше?
Отец Алексей долго не отвечал. Потом он сказал:
— Там Бог.
— Ах, вот как! — дурашливо продолжала Наталка. — И как его зовут?
— Христос, — едва слышно проговорил отец Алексей.
— Ага! — засмеялась ведущая. — И что же, вы глотаете этого бога?
— Принимаем в себя, — отец Алексей говорил, задыхаясь. — Под видом хлеба. Но это Сам Господь. Хлеб Жизни.
— И что же, он разрешает себя кушать?
Отцу Алексею стала невыносимо горько и стыдно от того, что он участвует в таком разговоре. Но он сжал своё сердце и заставил себя продолжать:
— Бог хочет в нас жить.
— Во всех?
— Во всех.
— И во мне, грешнице? — Наталка снова подмигнула в камеру?
— И в вас.
— А кто вам сказал, что это Бог?! — вдруг закричала Наталка и, оттопырив губу, злобно искривила рот. — Может, вам лечиться надо? Вон, алкаши красный портвейн пьют и никакого бога не видят, а только белочку?
В эту минуту громко заплакал ребенок. Затем Наталка услышала знакомое пугающее хныканье. И девочка в белом платье стала между ней и отцом Алексеем.
В первый раз видение пришло к ней во время эфира. Девочка повертела бледным лицом и, глянув Наталке в глаза, запела отвратительным низким басом:
— Мамо! Мамо! Ридна и кохана!
От страха Наталку замутило. Она стала терять сознание. Последнее, что ей запомнилось, был жёлтый крест на цепочке, который носил отец Алексей, и Человек на кресте, в муке склонивший голову.
В студии начался переполох. Наталку отвезли домой. Об отце Алексее сначала забыли. Но потом девушка-редактор вызвала ему такси.
Поздно вечером Наталка Соколюк после двойной дозы лекарств лежала одна в своей большой квартире. Теперь она точно знала, что всё опять вернётся. И никакая Анастасия ей не поможет.
Наталка не спрашивала себя, за что ей всё это. Она запретила себе искать причины кошмара. Просто, глядя в зеленоватый потолок, она перебирала картинки своей жизни. Гнусавый шеф Рома. Гогочущие, пахнущие водкой и смертью «азовцы». Толстые пальцы владельца канала, с хитрым прищуром гладившего её по спине.
Словно обрывки неведомого мерзкого фильма быстро мелькали, а потом исчезали в черноте, где ждал уродливый и страшный конец.
И тут Наталка вспомнила отца Алексея. Его прозрачные глаза. И как он с обидой поджимал губы, когда она метко плевала ему в душу. Но теперь прежней злобы не было. Священник казался смешным и милым дедушкой.
Внезапно отчаянная мысль пронзила Наталку, как разряд:
— А если всё это правда?
Она замотала головой на подушке. Но мысль повторилась.
Что, если этот златоглавый, поющий, целующий иконы выдуманный мир, над которым она смеялась, только видимая часть чего-то живого, настоящего, тёплого и родного?
— Нет! — застонала Наталка. — Нет…
В это время отец Алексей стоял на коленях в кухне своего дома. Была ночь. В доме все спали. Отец Алексей смотрел на икону Спасителя и плакал.
— Стыдно, Господи! Ты всё видел. Не умею я о Тебе говорить. Недостойный, старый.
Отец Алексей проглотил слёзы.
— Сколько раз думал, получится. Но так надо, наверное. Чтоб смирялся…
Он положил поклон и коснулся лбом деревянной половицы. Затем выпрямился и снова посмотрел на икону:
— Господи, пожалей её! Сколько их таких. Убьют ребёночка, а потом маются. Пожалей её! А нечисть отгони. Пусть не мучают её, Господи. Пусть войдут хоть в свиней, как тогда…
Отец Алексей опять залился слезами. Он ещё долго молился. И вслух, и в сердце. Вздыхал и кланялся.
За окном было темно. Но там, где мчали с визгом электрички на Киев, небо слегка серело. И было ясно, что скоро наступит рассвет.
Ян Таксюр,
Подпишись: