Мовные страдания

С Богом, орлы, казаки, гетманы, вертухаи!
Только когда придет и вам помирать, бугаи,
будете вы хрипеть, царапая край матраса,
строчки из Александра, а не брехню Тараса.
И. Бродский.

В этом мире есть множество бесполезных вещей, изобретённых людьми. Например, щётка для чистки пупка. Или столовая ложка с вентилятором, охлаждающая еду. Или наголовный держатель для рулона туалетной бумаги, чтобы всегда было во что высморкаться. Но ни одно из этих изобретений даже близко не сравнится по бесполезности с украинской мовой, которая вообще непонятно для чего и для кого нужна.

Может, мова нужна для того, чтобы человечество не утратило доступа к какой-то чрезвычайно важной информации, написанной древними мовнюками? Может, она нужна как связующее звено между языками разных народов? Может, мова уникальна в своей лексической мощности, благодаря чему её постоянно используют в литературе и в науке? Да нет же. Единственная задача мовы — это показывать, что её носитель — евроукраинский мовнюк. Никаких других задач у мовы нет, равно как достоинств и преимуществ. Если не считать её бесформенности, благодаря чему каждый русскоязычный человек, особенно если хорошенько выпьет, сможет освоить мову в два счёта, выдумывая на ходу слова, заменяя «и» на «ы», «о» на «и», а «е» на «э». В итоге, например, фраза «школьники вышли на перемену» будет звучать как «шкильныкы вышлы на пэрэмэну». Вот вам и вся премудрость. Зная этот нехитрый трюк, мову, с которой евроукры носятся как дурень с писаной торбой, можно освоить в два счёта.

Но при этом сразу нужно уточнить важную деталь. Мова, вполне себе насильно насаждаемая коммунистами, которых евроукры, впрочем, всё равно не полюбили, прекрасно и органично вписалась в сельскую пастораль УССР, а позже и в сёла уже незалэжной Украины. Вряд ли кто-то из вас, дорогие читатели, слышавшие мову где-нибудь в советском или постсоветском селе, вспомнят оную в негативном ключе. Тогдашние бабушки с дедушками, разговаривавшие на забавном южнорусском диалекте, вряд ли могли вызвать в ком-то нехорошие чувства (если только вы не стали жертвой тогдашних бандеровцев). Более того, забавно было видеть, как сельские жители при встрече с городской роднёй пытались неуклюже переходить на русский, а городские не менее неуклюже — на мову. Это было по-доброму смешно.

Совсем другое дело мова в больших городах. Если исключить ополяченную Галицию, то в остальных относительно цивилизованных регионах бывшей Украины эта самая мова, несмотря на последние десять лет бандеровской диктатуры, носит социально-политический характер. С её помощью мовнюки рассылают сигналы по окрестностям в поисках единоверцев. Как киты оглашают свой подводный мир своими специфическими голосами, так и национально-озабоченные громадяне включают мовную трансляцию ртом строго с целью идентификации себя как вышиваночно-шароварного индивидуума. Ну а ещё, чтобы повыпендриваться.

Это как сидеть в зале на лекции, где выступают русскоязычные специалисты, а потом, когда начнётся пора общения с аудиторией, добраться до микрофона и задать вопрос по-английски. Приходилось однажды видеть подобный инцидент. Вопрошающий, видимо, хотел показать своё языкознание, но со стороны на него посмотрели, как на идиота, коим он, вполне возможно, и является, и попросили перейти на русский.

Так и с мовой. Обратите как-нибудь внимание, как один и тот же мовнюк меняет интонацию и тембр голоса, когда говорит то по-русски, то по-украински. Абсолютно всегда русский у такого персонажа будет звучать существенно ниже по тембру, чем украинский. Когда по каким-то причинам громадянину нужно что-то выразить на мове, у него в голове переключается какой-то рычаг, после которого тот начинает слегка гундосить и с баритона сбивается на тенор. Нечто похожее мне приходилось слышать в разговоре с канадцами, которые, переходя с английского на французский, тоже звучали иначе. Раздумывая над этим феноменом, я пришёл к выводу, что люди в своих попытках превратиться в евроукров то ли умышленно, то ли подсознательно подражают диалекту с Западной Украины, где тоже вроде бы мова, но совершенно специфическая и говорят на ней, как правило, тонкими голосками даже здоровые мужики. Чтобы какой-то обладатель галицийского говора грубо басил, лично мне слышать не доводилось ни разу.

Оглядываясь на всё вышеперечисленное, сообщу, что многим бывшим украинским гражданам слушать любые варианты мовы просто противно на каком-то подсознательном уровне. Словно понимаешь, что человек сейчас врёт, но доказывать ему, что он врёт, не хочешь, да и доказательств у тебя нет. Ты просто видишь, что он «лепит горбатого» самым наглым образом, и тебе противно от этого. Такое где-то ощущение рождает мова, особенно услышанная по телевизору.

Но это было тогда. А потом наступили времена, когда мова стала ассоциироваться ещё и с массовыми убийствами, отчего противность переросла в натуральное отвращение. А потом ты оказываешься в России, где на мове нет ни одного слова ни в газетах, ни в телевизоре, ни на улицах. Те, кто родился в России и всю жизнь живет здесь, вряд ли смогут понять какое это счастье — не видеть и не слышать больше этот тупой выдуманный недоязык, состоящий из исковерканного русского и прямых заимствований из польского. Одна радость была — хоть не на латинице!

А тем временем как ни слитый в Интернет телефонный разговор какой-нибудь крупной украинской шишки, так внезапно оказывается, что общаются они по-русски. И Порошенко, и Кличко, и Зеленский, и Тимошенко и прочие Свинарчуки. Тот же Арестович в бытность свою на государственной службе хоть и коряво, но выступал на мове. Но с тех пор, как получил расчёт, разговаривает строго по-русски. Простые же громадяне, прививающие себе национальную сознательность, такую роскошь себе позволить могут не всегда и переходят на русский только в экстренных ситуациях какого-либо конфликта, когда их жизни и здоровью что-то угрожает.

Как-то так получилось, что мова на Украине превратилась из хуторянского наречия лесных нечёсаных мужичков в нечто типа элитного развлечения вроде французского языка, которым в старину на русских балах пробавлялось дворянство.

Натурально мова валялась на полу никому особо не нужная. Но заботливые джентльмены её подняли, обтёрли, завернули в блестящий фантик и вручили евроукрам снова. А взамен такого прекрасного подарка сделали их своими рабами, ограбив и превратив страну в фашистский концлагерь. Сами же украинские граждане из числа майданопоклонников, понимая, что ничего другого им больше не перепадёт и решив, что негоже добру пропадать, начали демонстрировать доселе кизячно-навозный суржик, аки бриллиантовое колье.

Опять же, и это приходится повторять практически в каждом материале, огромная беда евроукров в том, что они не видят себя со стороны. Ведь если бы видели, то увидели б, что эта самая их мова — глупость несусветная. Смешная, корявая и лишняя.

Но всё-таки американцы молодцы. Вручить гражданам не самой маленькой в мире страны тачку с дерьмом, объяснив им, что ходить просто так неудобно и некрасиво. А вот ежели катить перед собою смердящую тачку, то жизнь сразу улучшится. Это как в советском мультфильме «Ишь ты, масленица!», где мальчик уговорил злодея слезть с лошади и продолжить погоню пешком, потому что лошадь бежит «раз-два-три-четыре», а человек всего «раз-два», что получается в два раза быстрее. Где-то так случилось и на Украине, чьё население пытается демонстративно отринуть родной великий и могучий русский язык с многовековой историей, на котором говорят, если брать не только Россию, но и другие республики бывшего СССР, под двести миллионов человек. Классический обмен золота, только даже не на стеклянные бусы, а на дохлую крысу.

А еще — исподпалочность. Тут начинается главная загвоздка. Использование мовы, как и многое на Украине, — строго напускное явление, которое идёт не от души, а из-под палки. Палку держат те, кто хочет слепить из жителей российской окраины каких-то новых людей, которые могут быть кем угодно, хоть уругвайцами, но только не русскими.

Кому-то мова даётся относительно легко, кому-то сложнее, а кто-то, несмотря на попытки, категорически не может её впитать.

Одни мои знакомые, жившие когда-то в Донецке, в общем разговаривали по-русски, но тосты старались произносить исключительно по-украински. И глава семьи, и его супруга. С чем был связан подобный феномен, непонятно, но я подозреваю, что это что-то из области психиатрии.

Ещё один знакомый постоянно доказывал мне, что мова древнее русского языка. После этого почему-то по его личной логике выходило, что более древнее — лучше. В ответ я ему обычно предлагал перейти на санскрит или шумерскую клинопись, а он каждый раз отказывался. Впрочем, на мову переходить он тоже не спешил, почему-то предпочитая русский.

А другой знакомый пошёл на рынок купить веник и вернулся без него, объясняя, что приезжие бабки, продающие те самые веники, заспорили с ним, объясняя, что это не веник, а винык. В итоге веник не был куплен, а бабки разве что только не побиты. С тех пор он так и живёт без веника.

Я сам лично, однажды выступая в украинском суде, разозлил судью дерзостью, из-за чего та потребовала, чтобы я перешёл на «государственный язык». Я же в ответ предложил ей перенести заседание, чтобы уважаемый суд мог озаботиться поиском переводчика, поскольку русский на тот момент, а это было ещё до последнего майдана, запрещён не был. При этом я, зная некоторых судей, прекрасно знал, насколько они сами терпеть не могли украинизацию всего делопроизводства, вследствие чего отзыв превратился в видгук, а иск — в позов.

Тем не менее громадяне продолжали усиленно травить друг друга этой самой мовой, а самые изощрённые использовали её для продвижения по карьерной лестнице либо просто ради наказания неугодных. Остался недоволен счётом в кафе — нужно снять видео о том, как официантка не говорит по-украински, и выложить его в Интернет. Существует ненулевая доля вероятности, что её быстренько уволят. Не нравится тебе твой начальник — нужно написать на него куда следует о том, что он смеётся над государственным языком и не использует его в официальных документах. Если подойти к вопросу с огоньком, можно в скором времени самому стать начальником.

Однако, несмотря на десятилетия насильственной украинизации, мову всё ещё знают плохо, в том числе и дети. В апреле этого года, по результатам исследования, выяснилось, что 85 проц. киевских детей недостаточно хорошо владеют мовой, а 40 проц. вообще её не понимают. И это в Киеве, где обязательные вышиванки на торжествах и прочая. В других регионах свежих исследований никто не проводил, но можете быть уверены, что чем восточнее, тем дела мовы печальнее. И невозможность видеть сны на мове и думать на мове, в чём недавно призналась одна старательная громадяночка, — явление, которое кураторы бандеровского проекта побороть никак не смогут. Бытие хоть и определяет знание и мышление, но перед некоторыми участками самосознания всё же остаётся бессильным. Даже если это затуманенное сознание жителей бывшей Украины.

Сейчас в СМИ развелось множество ребят, заламывающих руки на тему того, что Украина и её население для нас потеряны навсегда. Мол, назад возврата уж нет, они перековались в каких-то младоевропейцев, они нас ненавидят и по-русски говорить не будут больше никогда.

Однако так могут говорить только те люди, которые не понимают сути украинства, равно как и не знают самих евроукров. Как показывает история, эти ребята совсем не эволюционируют, совершая одни и те же ошибки столетиями напролёт. А знаете, что ещё они протащили с собой сквозь века? Протащили они своё фирменное приспособленчество. Как в том анекдоте:

— Мыкола, чуеш, за селом стриляють?
— Чую. То наши пэрэмагають.
— А хто цэ наши?
— Та хто пэрэможе — той и наш.

Просто пока загвоздка в том, что им там кажется, что украинство — это надолго. Тоже ещё одна фирменная украинская черта — недальновидность. Им кажется, что быть украинским патриотом, обмотанным в жёлто-голубой флаг, орать в магазинах на кассирш, не желающих обслуживать клиентов на мове, и бегать с доносами на соседа, слушавшего Газманова, — это отныне норма жизни на веки вечные. А раз так, то нужно срочно вливаться в данный образ, чтобы не остаться за бортом нового времени. Даром, что ли, именно на Западной Украине в советские времена проживало наибольшее количество людей, вступивших в коммунистическую партию? Это делалось потому, что так было выгодно. Но как только выгодно быть перестало, коммунисты тут же оказались не нужны. Так будет и с нынешним, казалось бы, железобетонным социально-политическим бандеровским устройством.

Времена-то нынче вон какие. Такие, что вкладываться в покупку дорогой и красивой карты России не стоит. Как и не стоит покупать пока политическую карту мира. Кто знает, какие земли тоже вернутся в родную российскую гавань в обозримом будущем? А что будет с самой Украиной, когда её руководство сбежит вслед за ребятами из посольства США? Будет массовое переобувание в прыжке с кучей самых чудесных метаморфоз, когда ещё вчерашние ярые украинские националисты типа той мелкой мрази по фамилии Гончаренко будут не менее яростно обличать ужасы бандеровского режима и выступать за дружбу с Россией. Тогда-то вдруг и окажется, что напоказ насиловать себя и окружающих мовой уже не нужно. Можно, конечно, если хочется, но вовсе не обязательно. И страдать оттого, что сны на мове так и не начали сниться, не придётся.

Ну а пока получайте удовольствие от наблюдения за украинским обществом, где в невероятных муках по миллиметру рожают ту простую мысль, что к текущему плачевному их состоянию, возможно, привела та самая беспощадная и нетерпимая политика насильственной украинизации всего и вся. До осознания этой невероятно сложной идеи шароварное панство ещё полностью не дошло, но процесс уже запущен, и тут теперь главный интерес представляет вот что: что первее закончится — заблуждения украинских патриотов или они сами? Но главное, что нас устроит любой из вариантов.

Сергей Донецкий,