Кровавый снег. Ничья при Эйлау – упущенный шанс Беннигсена... или Наполеона

В этот раз историки и краеведы, собираясь на конференцию и связанные с ней мероприятия, смогут увидеть неплохие результаты реставрации легендарного замка Эйлау, точнее его форбурга. И у них появится ещё много причин вспоминать и изучать историю одного из самых кровавых и вызывающих бесконечные споры сражений той славной эпохи. Как ни странно, получившей и в России имя «Наполеоновской».




По словам историка Дэвида Чандлера, «ни одно из великих наполеоновских сражений не окружено большими неясностями и странностями в характеристиках, чем сражение при Эйлау». Но, в отличие от ряда других наполеоновских неудач, эту драму никто не осмелится назвать победой французов, несмотря на то, что поле боя русские решили оставить им.



Впрочем, Наполеон после некоторых своих побед тоже не занимался преследованием разбитого врага и мог даже позволить себе отступление. Если это, конечно, было ему выгодно. Беннигсен же, вместе с другими командирами, скорее не осознал всех выгод своего положения.

Впрочем, все они после кровавой схватки, похоже, не могли поверить в то, что их войска действительно способны добить наполеоновскую армию. Французский полководец не скрывал удовлетворения, что Русская армия наконец повернулась к нему лицом, но диспозиция для немедленного удара была не самой благоприятной.


После жёстких столкновений у Янкова и Гофа позиции французов растянулись, подтягивать корпуса Даву и Нея пришлось уже в день решающей битвы. Первыми к окрестностям Эйлау подошли войска Сульта и Мюрата, к ним затем присоединились корпус Ожеро и гвардия, но и все вместе они не имели решающего превосходства в силах над русскими.

Против 70-тысячной армии Беннигсена в атаку можно было сразу направить не больше 45 тысяч человек, ещё 14 500 человек маршала Нея чуть севернее безуспешно охотились за пруссаками Лестока (9 тысяч пехоты и конницы), а 15-тысячный корпус Даву ускоренным маршем от Бортенштейна только ещё нацеливался на левый фланг русских. Но главное, что французы сильно уступали русским в артиллерии, имея всего 200 пушек против 460.

Император к тому же остался и без корпуса Бернадота, который упустил пруссаков и уже не успевал к месту генерального сражения. Обе армии готовились к решительной битве. При этом не только русские войска были сильно утомлены маршами и арьергардными боями. У французов дела обстояли не лучше.

Вот как описывали состояние противоборствующих армий перед решающей схваткой 27 января (8 февраля) 1807 года французы:


Русский историк А. И. Михайловский-Данилевский:


Впрочем, само сражение во многом оказалось неожиданным именно для французов, к тому же русские вполне могли выйти из боя на второй день битвы. Наполеон приказал атаковать небольшой город Эйлау с ходу, чтобы не дать врагу овладеть им раньше, а заодно спасти от холода хотя бы часть своих солдат.


Насколько удалось зацепить Беннигсена и не дать ему отойти ночью, судить непросто. Русская армия уже сама рвалась в бой. Если бы Наполеон стал просто дожидаться подхода корпусов Нея и Даву, Эйлау остался бы за русскими, и всё могло в итоге обернуться ещё одним арьергардным боем, в котором наступающий всегда несёт большие потери.

Вечернюю схватку за сам город сравнивают с Шевардинским боем, однако здесь после прелюдии сторонам даже не потребовалась пауза, в отличие от Бородино. Бой, в основном рукопашный, в снегах возобновился ещё до того, как рассвело. Само же столкновение примечательно не только своей ожесточённостью, но и тем, как странно и неожиданно русские уступили город противнику.

Считается, что генерал Сомов, назначенный комендантом Эйлау, просто распустил солдат, которые, хорошенько отогревшись, уже ничего не могли противопоставить согласованному натиску французов. Из них многим удалось обосноваться в тепле городка, русские же заночевали прямо на морозе, который, по ряду источников, в ту ночь опускался ниже минус 20 градусов.

Реальных выгод от захвата передового русского рубежа французы, однако, не получили. Хуже того, утром их атаки на гребень, занятый русскими линиями и артиллерией, пришлось вести с очень короткой дистанции, сразу после выхода из узких улочек Эйлау. Причём под картечным огнём прямой наводкой.

Ещё после полудня 7 февраля Наполеон признавался маршалу Ожеро, что не любит ночных боев и не хочет сильно выдвигать вперёд свой центр, пока не подошли Даву и Ней. Русские историки пеняют Беннигсену за потерю Эйлау, французы считают атаку Наполеона на город «очень большой ошибкой». Не исключено, что атака была вообще спонтанной, как и многое на войне, тем более что под угрозой оказался личный багаж императора.

В ответ на французскую атаку русские генералы, считая, что французы хотят захватить Эйлау, прислали подкрепление, и на улицах завязалась кровавая схватка. Бой затянулся до темноты, особенно жарко было у городского кладбища, которое французы захватили только ближе к полуночи. Стороны потеряли не меньше трёх тысяч человек каждая, пока русские не отступили под прикрытием колонн дивизии Барклая-де-Толли к цепочке высот к северо-востоку от Эйлау.

Биваки дивизии Леграна из корпуса Сульта были в спешке разбиты прямо перед городом и чуть правее, дивизия Сент-Илера встала справа от Эйлау перед Ротененом, а корпус Ожеро изготовился к атаке левее неё, почти рядом с городским кладбищем. Дивизии корпуса маршала Даву завершали свой заход вокруг Эйлау, нацеливаясь на левый фланг противника, маршал Ней должен был обходить правый. У французов, как и у русских, было плохо с продовольствием и фуражом, и тем и другим не оставалось ничего иного, как драться.

С рассветом метель стала ещё сильнее, французы почти не видели позиции русских. Только в разрывах почти непрерывных снежных зарядов стало заметно, что они заняли километровую гряду, протянувшуюся восточнее и северо-восточнее Эйлау – прямо напротив французских позиций на невысоком Западном плато.


Теперь 75-тысячной армии французов при 200 орудиях противостояли не менее 70 тысяч русских, к которым вот-вот могли подойти ещё 9 тысяч Лестока. В том, успеют ли за ними 14 500 солдат из французского корпуса Нея, были немалые сомнения. Точно известно одно – к утру 8 февраля у Наполеона по-прежнему отнюдь не было сокрушающего превосходства в силах.

Направлением главного удара император, как потом и под Бородино, выбрал левый фланг русских, чтобы перерезать им пути отхода к границе. Окружение вместе с корпусом Даву должен был завершить Ней, преследовавший Лестока. Но первым атаковать позиции противника предстояло дивизиям корпуса Сульта, которые расположились влево от дороги на Кёнигсберг.

Вслед за Сультом, как только подойдёт Даву, наступать должны были центр и правое крыло – дивизия Сент-Илера, корпус Ожеро и вся кавалерия, сразу за спинами которых заняла свои позиции гвардия.

Ранним утром, когда солнце чуть засветило буквально из-под нависших туч, русские батареи, заметив перемещения неприятеля, открыли артиллерийскую канонаду. Ответом стал не слишком сильный батарейный огонь французов и атака левого крыла. Самым важным для Наполеона в этот момент было отвлечь русских от наступления корпуса Даву. Атаки Сульта русские отбили и даже успешно контратаковали несколькими драгунскими полками.

Как только в поле зрения русских оказались колонны корпуса Даву, Наполеон двинул в атаку весь корпус Ожеро. Вместе с дивизией Сент-Илера он двинулся по направлению к Зерпаллену, но в снежных зарядах атакующие колонны сильно разошлись. Сент-Илеру пришлось практически в одиночку штурмовать позиции Остермана-Толстого, без всякой надежды на успех.

Корпус Ожеро сдвинулся левее и в итоге наступал против сильного русского центра, где стояли дивизии Каменского, Сакена и резервы Дохтурова. Ожеро был сразу встречен картечным огнём 70 русских орудий под командованием генерала К. Ф. Левенштерна. Их расположение французам так и не удалось определить – не только из-за снегопада, но и потому, что их прикрывали пехотные линии.

Первая линия Остермана-Толстого, пользуясь замешательством в рядах неприятеля, ударила в штыки, её вскоре поддержали колонны из второй линии. В разгоревшемся штыковом бою сошлись почти 20 тысяч русских и французов, но над левым флангом Ожеро нависала угроза от частей Сакена.


Корпус маршала, приболевшего перед битвой, был попросту смят, один из полков – 14-й линейный, выстроившийся в каре на заваленной снегом высотке, был окружён, и только несколько сот человек смогли пробиться к своим. С тяжёлыми потерями расстроенные войска Ожеро отступали под напором русских гренадёров, что видел даже сам Наполеон, ставка которого находилась на кладбище Прёйсиш-Эйлау.

Туда едва не прорвались русские кавалеристы, а рядом с императором, не переставая, падали гранаты и ядра. Потери были даже в свите императора, который именно тогда произнёс своё знаменитое: «Какая отвага! Какая отвага!»

Отнюдь не грозившая ему опасность, а разгром корпуса Ожеро, вынудил императора бросить в контратаку 75 эскадронов маршала Мюрата, поддержанных гвардейской кавалерией маршала Ж.-Б. Бессьера. Возможно, именно тогда, ударив на французов всеми силами, Беннигсен мог бы рассчитывать на победу, хотя у Наполеона в тылу, помимо кавалерии, ещё оставалась вся гвардия.


Эскадроны Мюрата, построившись в глубокие колонны, обошли дивизию Сент-Илера, с трудом державшую позицию, и обрушились на русские линии, буквально разорвав их надвое. Кавалерия Мюрата была встречена русской конницей, и началась схватка, настолько жестокая, что император приказал отдельно отметить это побоище в 58-м «Бюллетене великой армии».

Победителя в кавалерийском бою, который завершился с большими потерями для обеих сторон, не было. Мюрат, сумевший спасти положение французской армии, отвёл свои расстроенные силы на исходные позиции, а у русских не осталось возможностей для преследования. Пехота тоже застыла, продолжалась только дуэль артиллеристов.

Только в полдень в сражение наконец вступили авангарды корпуса Даву, которые атаковали передовой русский отряд К. Ф. Багговута у Зерпаллена. Однако добиться решительного успеха с ходу не удалось, и Наполеон был вынужден снова и снова атаковать русский центр.

На усиление правого фланга в поддержку корпусу Даву сдвинулась дивизия Сент-Илера, поддержанная двумя драгунскими дивизиями. Давление на левый фланг русских, атакованный фактически с трёх сторон, вынудило отряд Багговута к отступлению в направлении Кляйн-Заусгартена.

Не помогал и ввод в бой резервных соединений, весь левый фланг Беннигсена медленно отходил, поочередно оставляя французам опорные пункты своей обороны: Кляйн-Заусгартен, Ауклаппен и Кучиттен.


В воспоминаниях А. П. Ермолова, тогда ещё – артиллерийского подполковника, эти минуты описаны так:


На левом фланге к этому времени против Даву и Сент-Илера уже сражались и дивизия Каменского, и почти все силы Отсермана-Толстого, и Сакен. Против потрёпанного центра французов и корпуса Сульта, за которым видны были густые колонны гвардии и кавалерия, оставались только силы генерала Тучкова.

В такой тяжёлый момент вряд ли могли помочь даже последние резервы армии, и её командующий Беннигсен срочно выехал навстречу подходившему прусскому корпусу Лестока. По крайней мере, так утверждает сам Беннигсен в своих записках о войне 1807 года. Современники готовы были обвинить его чуть ли не в бегстве с поля боя, но тому нет прямых доказательств. Однако первыми перелом в сражение сумели внести подчинённые Беннигсена.


Так, начальник артиллерии правого крыла русских генерал А. И. Кутайсов направил с правого крыла к Ауклаппену три конно-артиллерийские роты под командованием подполковника Ермолова, который впоследствии не постеснялся приписать все заслуги себе. Но важно не это – прибыв на место, Ермолов обнаружил изрядно расстроенные и несущие большие потери русские линии. Остерман, Каменский, дивизия Сакена и особенно отряд Багговута вместе с полками, подоспевшими ему на помощь, держались из последних сил.

Выкатившись на позиции буквально на глазах у французов, которые готовились к решительной атаке, 36 орудий Ермолова открыли огонь, на который противник ответить мог только с трудом. Большинство французских орудий застряли в снегу, перемешанном с грязью. Этот эпизод неизменно обходили стороной и французские историки, и такой авторитетный исследователь, как Чандлер.

Впрочем, подробностей в описании наступления Даву у них тоже искать не стоит, зато об отходе русских у многих сказано примерно так: «русские не были раздавлены дивизиями Фриана и Морана только потому, что им было куда отступать». Как бы то ни было, после того, как в бой вступила русская конная артиллерия, пехота Даву была отброшена.

А пушки, которые французам удавалось подтягивать, русские бомбардиры своим метким огнём вынуждали замолчать. Ещё до подхода пруссаков, русские перешли в контратаку и снова овладели Ауклаппеном. Уже смеркалось, когда около пяти часов пополудни на помощь войскам Остермана-Толстого подошли передовые части корпуса Лестока.

Оказавшись на поле немного утихшего боя, пруссаки атаковали с ходу. Французы, явно рассчитывавшие на то, что добьют противника следующим утром, были отброшены на всех пунктах русского левого фланга. С большим трудом пехоте корпуса Даву удалось удержаться только у Кляйн-Заусгартена, откуда её русские и пруссаки так и не смогли выбить, скорее всего, потому что уже стемнело.

До позднего вечера стороны обменивались редкими артиллерийскими выстрелами, подсчитывая потери. С обеих сторон их было более чем по 20 тысяч убитых и раненых. Пленных почти не было ни среди французов, ни среди русских и пруссаков. При этом в темноте в сражение успели вступить и дивизии из корпуса Нея, атаковавшие правый фланг Тучкова, но без особого успеха.


В коротком бою у Шлодиттена из-под удара Нея предпочла уйти только русская конница и казаки. Один из очевидцев сражения писал:


Беннигсен не выиграл сражения и, быть может, даже упустил шанс ещё тогда вынудить Наполеона к заключению мира, куда более почётного, чем Тильзитский. Однако достаточно уже того, что под Прёйсиш-Эйлау Наполеон впервые не вышел безоговорочным победителем именно против Русской армии.

Моральная победа русских была неоспорима, раздосадованный французский император ещё четыре месяца дожидался случая, чтобы рассчитаться с Беннигсеном, что ему удалось только под Фридландом.