Как денежные интересы породили и поддерживают опиоидный кризис в США

Опиоидная эпидемия, охватившая американское общество, представляет собой глубочайший кризис общественного здравоохранения и служит примером морального разложения, предпосылки которого формировались десятилетиями. Эта разворачивающаяся трагедия показывает, как жажда наживы и пробелы в регулировании [со стороны государства] привели к распространению наркомании, которая обогатила производителей лекарств и привела к ужасающим человеческим жертвам. За статистикой скрываются сломанные жизни и преданное доверие.

Масштабы смертности от опиоидов по-прежнему шокируют, несмотря на бóльшую осведомленность о проблеме и усилия по смягчению ее последствий. Только в 2021 году от передозировки опиоидов погибли более 100 тысяч человек — больше, чем от автокатастроф и огнестрельного оружия. Более того, кризис усугубляется: синтетические наркотики, такие как фентанил, входят в нелегальный оборот и провоцируют рекордное количество инцидентов со смертельным исходом. Растущее по экспоненте число таких случаев сегодня превосходит статистику жертв самых мрачных времен эпидемии СПИДа.

Текущий кризис — это не естественным образом разразившаяся катастрофа в сфере здравоохранения, а продуманный выбор, направленный на развитие зависимости от опиоидов в целях получения прибыли. Неустанная реклама препарата "Оксиконтин" как анальгетика с низким уровнем риска напрямую повлияла на сегодняшнюю ситуацию и количество смертельных исходов. Зная об огромном риске возникновения зависимости, семья Саклер (the Sackler family, семья, основавшая компанию Purdue Pharma, которая выпускает "Оксиконтин". — Прим. ИноСМИ) использовала ложный маркетинг для продвижения своего "бестселлера", заработав на продажах "Оксиконтина" более 35 миллиардов долларов с 1990-х годов.

Медицинский истеблишмент разделяет ответственность: он стал проводником, который спровоцировал массовое — и ненужное — назначение наркотических препаратов. Профессиональные ассоциации, финансируемые производителями опиоидов, популяризировали миф о том, что врачи неправильно справляются с хроническими болями, отказавшись от осторожности в отношении риска развития привыкания. Распространились ошибочные утверждения о том, что при правильном назначении болеутоляющих опиоидов зависимость возникает редко, несмотря на наличие доказательств обратного. Врачи, получившие искаженные стимулы, стали отказываться от сдержанности, следуя смягченным рекомендациям.

Слабый надзор со стороны подконтрольных регулирующих органов, таких как FDA и DEA, тоже способствовал фармацевтической "вольнице". Несмотря на четкие предупреждения о привыкании и побочных эффектах, ведомства, поддавшись яростному лоббированию со стороны индустрии, разрешили агрессивный маркетинг и распространение наркотических веществ. Отказ от регулирования заложил основу для развития эпидемии, даже способствовал ей, а не препятствовал. Их отречение от долга оставило американцев без защиты.

Поскольку стремление к наживе ничем не сдерживалось, а надзор был ослаблен, сформировались условия для катастрофы национального масштаба. Спустя два десятилетия результатом стал исторический кризис в области общественного здравоохранения, унесший более миллиона американских жизней, — больше, чем отнял Вьетнам. Сторонники реформ всего политического спектра справедливо назвали этот колоссальный политический провал "национальным позором".

Разоблачение корыстного расчета, который привел к кризису, свидетельствует о пагубном влиянии денежных интересов на институты управления. Опиоидная эпидемия наглядно демонстрирует, как желание наживы может захватить регулирующие органы и коррумпировать политику, все для обогащения нескольких привилегированных групп за чудовищный огромный счет общества. Непомерная лоббистская мощь производителей препаратов обеспечила им фактическую безнаказанность и одновременно затормозила реформы, позволив развернуться запланированным последствиям.

Благодаря стратегическим пожертвованиям политикам, правозащитным группам и регулирующим органам, стремящимся к влиянию, игроки отрасли обеспечили себе пособников на самом высоком уровне. Компании, выпускающие опиоидные препараты, такие как Purdue, тратили миллионы на пожертвования и взносы в лоббистские фонды, чтобы сформировать политические решения, отвечающие их интересам. Многие законодатели, добивавшиеся отмены соответствующего регулирования, сами были одними из крупнейших получателей денег от фармацевтических предприятий, что поднимает вопрос о конфликте интересов.

Пресловутая "вращающаяся дверь" между регулирующими и регулируемыми органами еще больше сплела государственные учреждения с корпоративными интересами. Несколько высокопоставленных сотрудников DEA, занимавшихся контролем над наркополитикой, впоследствии перешли на работу к производителям опиоидов, за которыми они когда-то надзирали, или стали защищать их как лоббисты.

Такие взаимоотношения неизбежно вызывают сомнения в том, чьим интересам действительно служат правительственные институты, находящиеся в плену финансового влияния. Не подрывают ли наличие чрезмерного доступа и власть корпоративных лоббистов работу регулирующих органов, превращая государственных чиновников в слуг промышленности? Не превратились ли демократические идеалы чуткого руководства в систему, которую опутали сети элиты и магнатов? Трагическая история опиоидного кризиса обосновывает критику в адрес Америки как плутократии, маскирующейся под республику.

По мере эскалации наркотической катастрофы реакция политических лидеров, долгое время игнорировавших тревожные сигналы, варьировалась от вялой до попустительской. Несмотря на сокращение электората, многие избегали мер, которые могли бы ограничить их прибыль, например, отказывались от преследования руководителей компаний или финансирования реального лечения. Запоздалые чрезвычайные указы обеспечивали прикрытие и спасали от настоящей ответственности. Производители опиоидов до сих пор получают миллиардные прибыли, даже выплатив компенсации, ничтожные по сравнению с причиненным ими вредом.

Эта грязная история заставляет скептически относиться к тому, чтобы доверять борьбу с кризисом исключительно ее виновникам и пособникам, которые разжигали эпидемию. Их обещания искупить грехи кажутся совершенно пустыми, поскольку те не берут на себя ответственность. Необходимы серьезные реформы, направленные на ограничение власти корпораций и влияния коррумпированной элиты, которые подчиняют общественное благосостояние частным интересам. Американцы, потрясенные этим кошмарным эпизодом, могут прийти к выводу, что институты уже слишком скомпрометировали себя для самовосстановления, и исправить ситуацию нужно путем прогресса, а не плутократии.

Жизни, которые безжалостно забрала опиоидная чума в США, свидетельствуют о повальной продажности органов управления под воздействием особых интересов, основанных на прибыли. Бедствие в области общественного здравоохранения было порождено бездушной погоней за наживой, а та стала возможной благодаря капитуляции регулирующих структур перед лицом лоббистской мощи. Подобного рода схема набила карманы производителей опиоидов, но одновременно разрушила семьи, сообщества и уничтожила веру в лидеров. Ее колоссальные издержки обнажают моральное банкротство институтов, обслуживающих привилегированные слои населения за столь серьезный общественный счет.

Обещанное искупление вины перед людьми требует правды, справедливости и перемен. Сильные мира сего должны быть призваны к ответу, в управлении должно быть восстановлено равновесие, а общественные интересы должны быть поставлены выше личного обогащения. На протяжении многих поколений опиоидный кризис будет вспоминаться либо как спад, давший толчок к обновлению, либо как очередная глава из книги о подрыве доверия, в которой элиты уходят от ответственности. Уроки произошедшего должны стать основой для предстоящего переосмысления: тогда станет возможно отвоевать демократию у денежных интересов и подтвердить, что любая жизнь важнее лоббизма. В условиях столь масштабного упадка и такой трагедии каждая попытка переложить вину является непростительным преступлением и обманом американского народа.