Как России не проиграть мир?

Все войны заканчиваются миром. И крайне редко, особенно если речь идет о межгосударственном конфликте, он наступает в результате безоговорочной капитуляции одной из сторон (за последние столетия я припомню только один такой случай).

Обычно ресурсы сторон постепенно истощаются, приходит понимание, что воевать дальше «себе дороже» и начинается поиск условий мира, торг, козырями в котором становятся ситуация на поле боя и готовность продолжать войну, если договориться не удастся.

Естественно, идет торг, в котором место блефу, угрозам, но и поиску условий, которые более-менее приемлемы для сторон, многое зависит и от искусства переговорщика.

Широко известно понятие «почетный мир», то есть такой, который позволяет фактически проигравшей стороне сохранить лицо, «не поступиться принципами» хотя бы внешне.

Часто официальным переговорам предшествует зондаж, некие сигналы о готовности договориться, контакты на неофициальном уровне, привлечение посредников и третьих сторон, у которых в сложившейся ситуации есть свои интересы и способность оказать давление на одну из сторон или на обе.

Обычно это происходит на фоне продолжающихся боевых действий, которые нередко не только не затихают, а, наоборот, интенсифицируются, одна или обе стороны пытаются усилить свои переговорные позиции, причем это касается и той, которой предстоит их вести с позиции проигравшего.

В 1918 году Брестский мир принес Германии, как могло показаться стороннему наблюдателю, кардинальное усиление позиций — закончился четырехлетний кошмар войны на два фронта, захваченная Украина должна была обеспечить Второй рейх «курками, яйками», зерном, металлом…

Но в Берлине видели, что ресурсы исчерпаны полностью, и скорая катастрофа неизбежна. Поэтому высвободившиеся на Восточном фронте силы были брошены в наступление на Западном, в случае успеха которого немцы рассчитывали «склонить» страны Антанты к заключению почетного (для Германии) мира. Еще одной причиной поторопиться было стремление успеть до появления на фронте основных сил вступившей в войну Америки.

Весеннее наступление немецкой армии началось менее чем через месяц после заключения Брестского мира и продолжалось до июля. Ей удалось продвинуться местами до ста км, что по меркам той войны, в этом плане очень похожей на СВО, было значительным успехом, приблизиться до 56 км к Парижу, спровоцировав там панику.

Но все силы были истрачены, и в наступление перешли уже союзники. По мере его развития Берлин озвучивал согласие на всё более тяжелые для себя условия мира, но союзники были непреклонны — только капитуляция.

Последним жестом отчаяния руководства Германии стал приказ флоту выйти в море для генерального сражения с англичанами в расчете чисто на авось — вдруг повезет, терять ведь уже нечего (до этого, опасаясь превосходящих сил противника, немецкий флот два с половиной года просто не показывал носа со своих баз).

Но моряки отказались идти на верную смерть, начался мятеж, переросший в революцию. Когда представители германского командования прибыли в штаб союзников для подписания капитуляции, их войскам до германской границы было километров 200, но всё уже было кончено.

И не один к одному, но напрашиваются аналогии весеннего наступления немцев в 1918 году с анонсировавшийся весенним, но ставшим по итогу летним «контрнаступом» ВСУ.

Ещё в конце минувшего года «Альтернатива» прогнозировала, что принятая Россией тактика «войны на измор» («Курочка по зернышку клюет» — так российский лидер обозначил её) обязательно принесет свои плоды и, собственно говоря, это мы сейчас и видим, причем речь идет именно о военном истощении нашего противника (коллективного Запада).

Не буду утомлять читателя цитатами западных политиков и экспертов о том, что военные ресурсы стран НАТО полностью истощены, на их восполнение и увеличение объемов производства, способное удовлетворить даже текущие потребности украинского фронта уйдут годы.

Лишь в очередной раз отмечу работу экономического блока российского правительства, как и всех причастных к ВПК, сделавших свое дело на «ять», в разы увеличивших объемы производства вооружений, а по некоторым особо перспективным позициям — и в десятки раз.

У противника же и с сугубо людским потенциалом (в данном случае чисто украинским), огромные проблемы, несмотря на то что чисто арифметически мобилизационный потенциал остается значительным (не всех ещё «могилизировали»).

По поступающей информации, штаты украинских «центров комплектования» увеличены в два раза, судя по видео, на «охоту» они выходят группами по десять человек, дело доходит даже до применения огнестрельного оружия по уклонистам, которым теперь не вручают повестки, а сразу пакуют — и в часть. В другом видео уже мобилизованные рассказывают, что на передовую их везут фактически под конвоем вооруженного офицера (самим оружие не выдают).

Приходит информация о все более учащающихся отказах идти в атаку, происходят, несмотря на жесточайший контроль и репрессии, случаи добровольной сдачи в плен целыми группами.

Процесс деморализации и снижения качества личного состава ВСУ явно набирает обороты и рано или поздно перейдет на новый уровень — с украинским «восстанием кильских моряков», тем более — с массовым бегством с позиций и сдачей в плен.

Это исчерпание ресурсов было полностью прогнозируемо ещё зимой, погрешность могла быть только в сроках, когда оно примет критический характер.

Еще в апреле Блинкен сделал несколько показательных заявлений: «Успех Украины в контрнаступлении принесет два результата: он укрепит позиции Украины за столом переговоров, а также приблизит вероятность того, что Путин, наконец, сосредоточится на переговорах об окончании войны, которую он начал».

Помимо прочего, администрации Байдена нужно просто поскорей закрыть «украинский кейс», дабы, во-первых, высвободить руки для борьбы с Китаем, а во-вторых, загнать его на периферию общественного внимания до начала президентской гонки.

То есть и тогда шла речь не о полном освобождении всех бывших украинских территорий, а о некоем компромиссе. Украинский «контрнаступ» имел те же геополитические цели, что и немецкое весеннее наступление в 1918 года, разве что с бо́льшими ожиданиями. Судя по всему, они реально надеялись на такой его успех, после которого мирные предложения Запада в Москве сочли бы за счастье.

Предположу, что условия «почетного мира» сводились бы к отказу от Херсонской и Запорожской областей, которые Украина заняла в ходе наступления и заморозке сложившейся линии соприкосновения (поэтому они и были выбраны как направление наступления). Это позволило бы, де, объявить Кремлю, что изначальные задачи СВО (в которые две области не входили) в целом выполнены.

Ради его успеха западные державы напряглись с масштабными поставками Киеву вооружений и это, похоже, на самом деле «всё, чем могу», не считая относительно небольших новых поставок, которые будут продолжаться для поддержания духа украинцев.

Провал украинского наступления по большому счету только обозначил для Запада то, что придется идти на бо́льшие уступки, о реванше, новом наступлении пока даже разговоров нет, для него у Запада и Киева попросту нет ресурсов.

Озвученные решения о поставках французских ракет большой дальности и разговоры об американских ATACMS уже, по сути, элемент торга — ощутимо повлиять на ситуацию на поле боя они не способны, но политически удары в глубь российской территории для российского руководства чувствительны.

О том же, что разного рода «консультации» уже активно идут, говорят не только инсайды, но и осторожные комментарии официальных лиц. Заявления на саммите НАТО и вокруг него, как и имеющаяся у нас информация, уже позволяют составить общую картину стартовых предложений Запада.

Очевидно, по ним территориальный спор должен быть заморожен по линии фактического соприкосновения. Формально его разрешение будет отложено на будущее, «договорятся договариваться», при этом весьма вероятно и гуманитарное соглашение о постепенном возобновлении торговых отношений, транспортного сообщения и т. п.

Это стандартная после Второй Мировой войны схема остановки вооруженных конфликтов, сменившая существовавшую веками, в которой при заключении мира территориальные изменения юридически признавались сторонами в мирном договоре, причем чаще всего не совпадали с линией фронта на момент прекращения огня.

Ныне это совершенно не комильфо, кардинальное нарушение тех сложившихся правил, в нарушении которых Запад обвиняет Россию. Юридическую фиксацию новых границ пока Запад относит к своим красным линиям, их признание стало бы констатацией его огромного поражения, потерей лица.

Закрытые же части договоренностей наверняка включают постепенную отмену санкций, невступление Украины в НАТО (вечный повод в отказе, — коррупция, уже озвучен) и т. п. Вокруг них Запад и готов вести торг, проговаривание и уточнение тех или иных нюансов.

Скорей всего, в портфеле у Запада (если на меньшее Москва не согласится) — полный переход под контроль России вошедших её в состав регионов, который может быть осуществлен в результате политического отступления ВСУ, а само оно станет для киевской власти (нынешней или пришедшей на смену, что тоже может стать предметом обсуждения) основанием для заключения мира, чтобы не потерять больше.

Какова суть аргументов «за» влиятельной партии мира в московских коридорах власти?

Во-первых, война на измор априори изматывает обе стороны, и как бы хорошо российская экономика ни держала удар, адаптировалась к санкциям и выросшим военным расходам, очевидно, что это, как минимум, тормоз в развитии страны, а всё импортозаместить в современном мире невозможно.

Во-вторых, в случае полной победы возникнет очень большая проблема — что делать с взятыми под контроль огромными ныне украинскими территориями, напрочь разоренными не столько нынешней войной, сколько предшествовавшими тридцатью годами «незалэжности», с уничтоженной промышленностью, держащейся на честном слове инфраструктурой и в значительной мере враждебным населением?

Во сколько обойдется их восстановление, тем более — доведение до среднероссийских стандартов, и сколько времени займет «перевоспитание» их обитателей? Потянет ли российская экономика такой груз?

И, наконец, позиция стран «Глобального Юга» за влияние на который, собственно, и идет геополитическая схватка. А она, при нюансах для каждой страны, в целом сводится к интересу в скорейшем завершении украинской войны, поскольку она негативно сказывается на их экономиках.

В последние месяцы некоторые из них (Бразилия, группа африканских стран) весьма активничали в плане миротворческих усилий. Известно и о проведенной в Копенгагене встрече дипломатов ведущих стран Запада и Глобального Юга, на которой обсуждались пути прекращения украинской войны.

Очевидно, что Запад пытается их сделать в этом своими союзниками, причем обсуждаемые варианты крутятся вокруг озвученного выше сценария, который со стороны выглядит достойным компромиссным выходом из ситуации.

Но мы-то отлично понимаем (и в Кремле, конечно, тоже), что это очередная реинкарнация «Минска», только без «особого статуса», и итог будет тем же самым. То, что передышка нужна Западу, чтобы реализовать уже озвученные планы наращивания военного потенциала, совершенно очевидно.

При этом и отказ от принятия Украины в НАТО может оказаться троянским конем. Отсутствие обязательств напрямую вписаться за Украину в случае нового вооруженного конфликта как раз и создаст всё возможности использовать её и дальше в качестве основного орудия прокси-войны с Россией.

И, конечно, осознавать, что, как многократно показывала «Альтернатива», сохранение государства Украина в любом виде и размерах будет продолжать создавать для России проблемы и угрозы, поскольку иначе, чем в режиме анти-Россия оно существовать не может, а саморазвалиться ей не позволят заинтересованные в таком инструменте внешние силы.

Поэтому, как представляется, тактика России в идущей военно-политической игре должна быть следующей: во-первых, категорически не вестись на наверняка уже звучащие призывы проявлять сдержанность, постепенно снижать интенсивность боевых действий, не предпринимать масштабного наступления. До заключения мира действия российских военных должны обуславливаться сугубо военными соображениями.

Во-вторых, ссылаясь на печальный опыт, категорически отказываться от любых промежуточных и закрытых договоренностей, настойчиво разъяснять это партнёрам с Глобального Юга, показывая всю историю вопроса, от обещания не расширять НАТО до Стамбульских соглашений и зерновой сделки.

Исходя из этого, безусловным условием прекращения боевых действий должна быть, как говорил профессор Преображенский, как минимум: «такая бумага, которая всем бумагам бумага, окончательная бумага», четко, однозначно и публично юридически фиксирующая навечно все изменения на земле, ограничения на ВСУ и право России на силовую реакцию при нарушении этих условий (это как минимум).

Понятно, принятие таких условий для Запада будет означать фиксацию своего поражения, чего он будет стараться избежать, а значит, мы должны наращивать военные усилия, перехватывая стратегическую инициативу, и не только на территориях, уже вошедших в состав РФ.

Чем большего достигнем, тем тяжелей для противника будут условия мира, когда у него не останется иного выхода, как на них соглашаться. Задача-максимум — довести ВСУ до состояния полной деморализации и развала. Как говорил знаменитых военный теоретик Клаузевиц: «Когда уничтожена армия, территория придет сама собой».

А вот что делать с этой территорией, как её успешно реинтегрировать в Россию, поговорим как-нибудь в другой раз. Пока лишь скажу, что считаю эту задачу, во-первых, тяжелой, но решаемой, и, во-вторых, имеющей столь же глобально-историческое значение для России, как в свое время присоединение и освоение Новороссии и Сибири.

И это оправдывает все издержки! Тем более что в этом случае мы возвращаем свое, включая и заблудших, но, тем не менее, братьев.

Александр Фидель,