День Победы — праздник вечной памяти о героизме наших соотечественников, проявленном во время Великой Отечественной войны. Советский и российский тренер по легкой атлетике Александр Оковитый пережил блокаду в родном Ленинграде. Он рассказал корреспонденту «ПолитЭксперта» о вещах, которые невозможно забыть, о разнице поколений и о том, как нужно реагировать на сегодняшние политические запреты в отношении российских спортсменов.
Александр Кириллович Оковитый родился 14 июля 1938 года — незадолго до начала Великой Отечественной войны. В 1962 году окончил Ленинградский государственный педагогический институт имени А. И. Герцена. С 1958-го по 1971-й работал тренером в ДЮСШ Дзержинского района. После стал старшим тренером ДСО «Динамо» — и пробыл в этом статусе около 29 лет. С 1980 года по 2000-й тренировал сборные Ленинграда и Санкт-Петербурга. С 1990-го по 1997-й — сборную России.
Среди воспитанников заслуженного работника физической культуры РФ числятся призеры Олимпийских игр, чемпионы мира, Европы и России: Игорь Транденков, Родион Гатауллин, Руслан Гатауллин, Евгений Смирягин, Александра Киряшова и другие.
Александр Оковитый в свои почти 85 лет выглядит невероятно молодо. Ровная осанка и не сходящая с лица улыбка выделяют тренера среди окружающих. В легкой атлетике он уже более 60 лет, и работа для него на первом месте. Журналисту ПЭ удалось украсть 15 минут времени Оковитого между тренировками. Пока один из его учеников разминался, заслуженный тренер РФ ответил на несколько вопросов, рассказав чуть подробнее о себе и своей жизни.
Удивительно, но о биографии талантливого тренера известно немного. Сам он о своей жизни рассказывает не так уж охотно, объясняя это тем, что предпочитает не оборачиваться назад, а жить здесь и сейчас, думая о будущем. Оковитый начинал свою спортивную карьеру с прыжков с шестом и прыжков в длину. Однако этому предшествовали страшные годы войны, блокада Ленинграда, потери близких и поиски себя.
ПЭ: Вы были совсем маленьким, когда началась война. Что вы помните об этом времени?
То, что там было — оно незабываемое. Все помнится. Люди понятия не имеют, что это такое. Когда по ТВ выступают дедулички и бабулички, они не могут сказать, что было на самом деле здесь. У меня большой круг знакомств, но в нем нет ни одного человека, кто бы в детстве пережил блокаду. Умирали первыми именно дети. У меня брат 1940 года рождения, он умер первой же зимой. Это даже представлять не надо. Выживали, кому повезет.
1945 год — мне семь лет, надо идти в школу. Коммунистам надо отдать должное, конечно. Они взяли на учет всех детей, семьи, по квартирам ходили. Я тогда не ходил, дистрофия была. Они собирали нас на июнь, июль, август, откармливали. Есть нельзя было много, нам по чайной ложке всякого давали. Еще же трофейные вещи были: от американцев яичный порошок помню.
ПЭ: Кем были ваши родители в годы войны?
Отец на Балтийском флоте моряком служил, где форты, Красная горка. Корректировщиком был — это когда забрасывают человека в тыл врага, а там корректируешь огонь по рации. В фортах такие орудия стоят — 405-мм — мы бы вдвоем с вами могли в ствол залезть. Серьезное оружие. Он корректировал огонь практически по себе. Воевал.
Мать в Ленинграде на работу ходила. Она в шесть утра уходила, даже не знаю, где она тогда работала. Я один оставался, брат-то умер. Двоих не выкормить, не поднять. Получилось, что природа выбрала кого посильнее. Оказался посильнее я.
Помню, мне три года было: в ту зиму был очень толстый лед, я маленький с ведерочком, люди ходили за водой из Мойки. Мойка не та была, канализация и водопровод не работали — чистейшая вода. Идешь маленький, через толстый лед в лунке до воды не дотянуться, взрослые зачерпнуть помогали.
ПЭ: Как вам удалось не только выжить, но и стать успешным тренером?
Нужно понимать, что разные люди в жизни и спорте есть. Есть такие, что чуть неудача, и руки опускают. А тут по-другому нельзя было: хочешь жить — будешь жить. Сейчас все поддерживают: «Давай-давай, вперед». Тогда ничего такого не было. Все сам. Человек в принципе решает сам для себя: либо я живу, либо ложусь и жду, когда будет конец.
ПЭ: В те времена спортсмены сильнее были, чем сейчас?
Поколения просто сравнить. Люди раньше были другие — крепче. Сейчас это все баловство (смеется. — Прим. ред.). Сейчас совсем другие победы. Сейчас приходят, тренируются и живут этим. А после войны, в 40-е годы, люди приходили тренироваться после восьмичасовой смены на заводе.
ПЭ: Как вы пришли к тренерской деятельности? Мечтали этим заниматься с детства?
Это все случайно, а случаи разные бывают. Я никогда в жизни не видел, что с шестом прыгают. Трудно представить, наверное, такое, но я родился здесь, живу здесь, всю жизнь здесь, не считая выездов на работу за границу. Я никогда не знал, что спорт такой особенный есть, что есть спортивные школы детские.
Шел по Владимирскому проспекту, там был книжный магазин, спортивные книги продавались. Мне попалась на глаза книга Николая Георгиевича Озолина — московский тренер был — «Прыжки с шестом». А ну-ка, что это такое? Решил посмотреть. А дай-ка попробую. Мне было 16 лет тогда, я вообще никак не был связан с легкой атлетикой. На этом стадионе, где мы сейчас сидим, только был.
ПЭ: Получается, вас судьба привела в спорт?
Так сложилось. Я поэтому не задумываюсь на эту тему. Как пошло, так и идет. Чтобы стать тренером, надо было понимать, что придется ездить за рубеж, надо знать язык. Я позаботился об этом тоже. Вся жизнь у меня так прошла: все что думал, то и делал. Мало того — еще предстоит сделать.
ПЭ: Вы сказали, что работали за границей. Почему не остались там?
Я один раз всего ездил. Долго там не могу, я же отсюда. Где-то месяца два в Мадриде был — не самое худшее место. Два месяца закончились, я закрылся и сказал: «Ребята, завтра улетаю». Я никогда не задумывался, что я патриот. Родина для меня большая очень: вся жизнь в самолетах, поездах, езжу — это мое, я считаю.
ПЭ: Сейчас нашим спортсменам запрещают участвовать в международных соревнованиях, выходить под своим флагом. Как вы к этому относитесь?
Полезно вам знать будет. В конце XIX века впервые контакт был с зарубежными спортсменами. И ничего, жили как-то до этого года. У нас же будет как: мы будем на коленях просить, чтобы нас пустили куда-то, а должно быть наоборот, чтобы к нам просились. Но пока чиновники не готовы к этому: туда хотят поехать, так все знают, что там «хорошо». Надо сделать так, чтобы к нам приехали. И поедут люди — за экзотикой приедут в Россию. Я был в Америке, в южных штатах принято здороваться. По акценту сразу понятно, что не местный. Вопрос сразу: «Откуда?» — «Из России». В Южной Каролине из России. Как? Они не знают и сейчас, где Россия находится. На полчаса разговоров.
Многие говорят: не пускают наших. Это и к лучшему: пусть у нас пошевелятся, чуть-чуть хотя бы. У нас сейчас со спортом как: не осталось ни одного приличного стадиона для легкой атлетики. То, что осталось, что построили — это все дворовые стадионы, для народа. Ничего профессионального не сделать. Этот манеж был первым спортивным сооружением, оно было лучшим в Европе до 50-х годов. Ленинград был ведущим легкоатлетическим центром раньше. Сейчас кончилось все. Вернуть это будет очень сложно. Шансов было бы много, если бы остались тренеры хорошие. Все, кто был со мной, они уже вымерли. Целое поколение должно быть, и не одно, тренеров. Людей талантливых сколько угодно в России. Иногда можно такое увидеть!
В СССР была система выстроенная: искали, привозили, вытаскивали спортсменов наверх. Ардалион Игнатьев — бегун на 400 метров — из Чувашии приехал, там как не было стадиона, так и нет. А он приехал из республики, спустя два года на Олимпийски играх стал призером. Талантов у нас море, наши женщины еще нарожают.
ПЭ: Кажется, что сейчас намного больше людей стало заниматься физической культурой. Спорт стал в моде?
Это правильно, так и есть. Люди поняли, что лучше прийти заниматься для здоровья, чем платить деньги врачам еще больше. Каждый на своем месте. Люди после восьми часов вечера приходят и занимаются после работы, таких много. Это будет популярно, но для этого нужно сделать все доступным. У нас много спортивных сооружений закрылось, выпало из работы.
Политическая ситуация сама по себе, а люди, которые занимаются спортом, сами по себе. Местные власти не знают даже, чем сейчас увлекаются люди. Развалить все и уничтожить намного проще, чем воссоздать. Манежик на Крестовском больше — откупится. Сейчас предложат международному легкоатлетическому сообществу выступать, например, у нас, а выступать-то и негде.
Великая Отечественная война была тяжелым временем для страны. Однако даже среди горя и потерь в мире осталось место для чистой любви.
Подпишись: