Жозеф-Бенуа Сюве. «Убийство Колиньи в Варфоломеевскую ночь»
Статью
Варфоломеевская ночь
Святой Варфоломей и резня в ночь на 24 августа 1672 года на иллюстрации рукописи Carmen de tristibus Galliae, 1577 г.
Мы помним, что на свадьбу Генриха Наваррского и Маргариты Валуа приехало много провинциальных дворян – и католиков, и протестантов. Париж был католическим городом, поэтому присутствие многочисленных гугенотов, которые вели себя достаточно свободно и даже вызывающе, очень раздражало местных католиков, которые были недовольны уступками, сделанными протестантам, и браком королевской сестры с «еретиком».
Покушение на Колиньи
В столицу прибыл и помилованный вождь кальвинистов Гаспар де Колиньи, который был осыпан милостями, и призывал короля начать войну с католической Испанией на стороне протестантов Нидерландов. 22 августа 1572 года на Колиньи было совершено покушение. Выстрел был произведён из дома, принадлежавшего Анне д’Эсте – вдове герцога Франсуа Гиза. Стрелявший, по описаниям очевидцев, оказался похож на некоего Морвера, которого считали человеком из окружения её сына – Генриха Гиза. Сухопутный адмирал был ранен, что только накалило обстановку. Имя заказчика так и осталось тайной. Покушавшийся на Колиньи мог быть направлен недовольными приближёнными короля Карла IX или Екатерины Медичи, мог действовать по приказу Генриха Гиза или его матери, его могли нанять испанцы, которые, разумеется, знали о планах адмирала воевать против них в Нидерландах. Не исключено даже, что убийца был фанатичным католиком и действовал по собственной инициативе. Однако вряд ли к этому покушению имели отношение сам король и его мать, которые, похоже, совершенно искренне пришли в ужас, понимая, что страна снова находится на грани гражданской войны. Даже если предположить, что Карл IX и Екатерина Медичи действительно готовили резню гугенотов, которая началась в Париже через два дня и вошла в
Чтобы показать свою непричастность к покушению, Карл IX и Екатерина Медичи немедленно отправились навестить раненого адмирала.
В его доме они были окружены разъярёнными протестантами, которые прямо заявили: если преступника (которым они считали чрезвычайно популярного в Париже Генриха Гиза) не покарает король, они отомстят ему сами. Не менее агрессивно и решительно был настроен и Колиньи. Испанский посланник Диего де Зунига сообщает:
«В указанный день, 22 августа, христианнейший король и его мать посещали адмирала, который сказал королю, что даже если он потеряет левую руку, у него останется правая рука для отмщения, а также 200 тысяч человек, готовых прийти ему на помощь, чтобы отплатить за нанесенное оскорбление.»
Стало понятно, что мир и во Франции, и в её столице сохранить, скорее всего, уже не удастся. Более того, утром 23 августа в Лувр едва не ворвались от 200 до 300 вооружённых гугенотов, требовавших встречи с королём, которому они хотели высказать свои претензии. Вечером 23 августа в королевском дворце прошло совещание, на котором присутствовали Екатерина Медичи, Генрих Анжуйский, канцлер Бираг, маршал Таванн и некоторые другие сановники. Были зачитаны донесения секретных агентов о том, что протестанты готовят захват Лувра с целью заставить короля удалить от двора Екатерину Медичи, которая была противницей войны с Испанией в Нидерландах, либо даже убить её. В настоящее время трудно судить, насколько достоверными были эти сведения, но в том, что обстановка в Париже была накалена до предела, сомневаться не приходится. Похоже, именно тогда было принято решение арестовать либо, в случае сопротивления, уничтожить наиболее авторитетных лидеров гугенотов – чтобы обезглавить возможное восстание. В Лувр были вызваны Генрих Наваррский и Конде-Младший, что, вероятно, всё-таки можно объяснить заботой об их безопасности. Представителям парижского муниципалитета было приказано запереть все городские ворота, отвести лодки на другой берег Сены и созвать «буржуазную (городскую) милицию» (около 2-х тысяч человек). Особое внимание уделялось левобережному предместью Сен-Жермен, где в это время разместились до полутора тысяч гугенотов.
То есть была запланирована ограниченная полицейская операция, не предполагавшая поголовного избиения находившихся в столице протестантов. Однако известие об этих приготовлениях (которые, разумеется, не удалось сохранить в тайне) было воспринято парижанами как подготовка к поголовному уничтожению «еретиков» – и вооружаться стали не только «городские милиционеры».
Той же ночью люди Генриха Гиза отправились к дому Колиньи, другие отряды двинулись к домам, где размещались другие видные кальвинисты. А вот дальше всё пошло не по плану, потому что вслед за ними на улицы вышли никем не контролируемые толпы вооружённых парижан – и началась та самая поразившая воображение современников резня, многократно описанная в исторических и художественных произведениях. И погромы шли по всему Парижу – не только в Сен-Жермен. В первую же ночь были разграблены около 400 домов, нападению подверглись также гостиницы и съёмные комнаты, где останавливались протестанты. Очевидцы утверждали, что участие в убийствах принимали даже 10-летние дети. Некоторые предавали самых близких людей, как некая девица Руайан, другие – спасали врагов, как Везен, который укрыл, а потом вывез из Парижа гугенота Ренье. Утверждают, что в пути Везен и Ренье не сказали друг другу и слова и в дальнейшем остались врагами. Малолетний принц Конти (младшая ветвь дома Бурбонов) мог остаться в живых, но он не прятался и не бежал от убийц, а пытался защитить своего воспитателя де Бриона – в результате были убиты оба. Известный бретёр Луи де Клермон, сеньор дАмбуаз, граф Бюсси (тот самый, что в романе Дюма «Графиня де Монсоро» представлен положительным и романтичным героем) за эту ночь успел убить, по разным данным, от четырёх до семи своих родственников – и потом спокойно получил наследство. А к выдающемуся французскому философу, логику и математику Петру Рамусу подослал убийц его оппонент Жак Шарпантье – по вполне «уважительной» причине: Рамус не разделял его взглядов на философию Аристотеля.
Однако многие знатные протестанты избежали гибели. Маргарита Наваррская укрыла у себя в спальне гугенота Лерана. Она так вспоминала об этом:
«Когда я еще спала, кто-то, стуча ногами и руками в дверь, закричал: «Наваррский! Наваррский!». Кормилица, думая, что это был мой муж, быстро побежала к двери и открыла ее. На пороге стоял дворянин по фамилии де Леран, раненный шпагой в локоть и алебардой в руку. Его преследовали четыре стрелка, которые вместе с ним вбежали в мою комнату. Стремясь защититься, он бросился на мою кровать и схватил меня. Я пыталась вырваться, но он крепко держал меня. Я совершенно не знала этого человека и не понимала его намерений – хочет ли он причинить мне зло или же стрелки были против него и против меня. Мы оба с ним были очень напуганы. Наконец, слава Богу, к нам прибыл месье де Нанси, капитан гвардии, который, видя, в каком я состоянии, и сострадая мне, не мог вместе с тем удержаться от смеха. Он очень рассердился на стрелков за их бестактность, приказал им выйти из моей комнаты и освободил меня из рук этого несчастного, который все еще держал меня. Я велела уложить его в моей комнате, перевязать и оказать ему помощь, пока он не почувствует себя хорошо.»
В романе «Королева Марго» Дюма переиначил эпизод, заставив её укрывать Ла Моля, который в это время был послом в Лондоне и пытался договориться о браке герцога Алансонского с королевой Елизаветой (соврал в очередной раз Дюма, дело для него привычное).
А. Фрагонар. Сцена в апартаментах Маргариты Наваррской в Лувре в Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 г.
Продолжим читать воспоминания Маргариты:
«На меня набросили темное манто и капитан отвел меня в комнату моей сестры мадам Лотарингской. Сюда через прихожую, все двери которой были открыты, вбежал дворянин по фамилии Бурс, спасаясь от стрелков, преследовавших его. В трех шагах от меня его закололи алебардой. Я потеряла сознание и упала на руки месье де Нанси. Очнувшись, я вошла в маленькую комнату, где спала моя сестра. В это время месье де Мьоссан, первый дворянин из окружения моего мужа, и Арманьяк, первый слуга моего мужа, пришли ко мне и стали умолять спасти им жизнь. Я поспешила к королю Карлу и королеве-матери и бросилась им в ноги, прося их об этом. Они обещали выполнить мою просьбу.»
Не кто иной, как герцог Генрих Гиз, будущий глава Католической лиги, люди которого в ту ночь атаковали дом Колиньи, предоставил в своём дворце убежище 20 протестантам.
Генрих де Гиз
Дело в том, что виновный в смерти его отца Колиньи был «кровником» герцога. К остальным гугенотам он в то время, видимо, особой ненависти не испытывал и тем более не собирался их поголовно истреблять. Ещё интереснее получилось с неким Франсуа де Флераном из свиты Генриха Наваррского, который о ночной резне своих единоверцев узнал лишь около полудня следующего дня.
Колиньи, как правило, предстаёт в роли невинного мученика. Гугенот Агриппа д’Обинье, который покинул Париж за три дня до начала резни, убийцей вождя протестантов называет некоего Бема. Он даёт такое описание гибели адмирала: люди Гиза ворвались в дом, ломая все двери, пока не обнаружили комнату, где находился Колиньи. Затем:
«Бем нашел адмирала в ночном платье и спросил его: «Ты адмирал?»... Бем пронзил его шпагой, затем извлек её и рассёк лицо надвое палашом. Герцог де Гиз (который находился на улице) спросил, сделано ли дело, и, услышав утвердительный ответ, приказал выбросить тело за окно.»
С ним согласна Маргарита Наваррская:
«Месье де Гиз направил к дому адмирала немецкого дворянина Бема, который, поднявшись к нему в комнату, проколол его кинжалом и выбросил через окно к ногам своего господина месье де Гиза.»
Уже цитировавшийся испанский посол Диего де Зунига описывает убийство Колиньи несколько иначе:
«Вышеназванные Гиз, дОмаль и дАнгулем напали на дом адмирала и вступили туда, предав смерти восемь швейцарцев принца Беарнского, которые пытались его защищать. Они поднялись в покои хозяина и, в то время как он лежал на кровати, герцог де Гиз выстрелил из пистолета ему в голову; затем они схватили его и выбросили нагого из окна во двор его отеля, где он получил еще немало ударов шпагами и кинжалами. Когда его хотели выбросить из окна, он сказал: «О, сударь, сжальтесь над моей старостью!». Но ему не дали времени сказать больше.»
Окружившие дом простые парижане поступили с телом Колиньи, как с трупом казнённого за государственную измену: отрубили голову и повесили за ноги. И, как мы помним, у них были все основания обвинять Колиньи в предательстве Франции. Голову вождя гугенотов принесли во дворец. Согласно популярному преданию, Екатерина Медичи приказала её забальзамировать и отправила папе римскому Григорию XIII (тому самому, что санкционировал реформу календаря).
Большая группа протестантов (около 200 человек) вырвались из предместья Сен-Жермен и сумели покинуть Париж. Этих гугенотов возглавлял знакомый нам граф Монтгомери (невольно убивший на турнире короля Генриха II). Их преследовали люди младшего брата короля Генриха Анжуйского.
Испанский посол Диего де Зунига утверждает:
«Застигнутые врасплох, гугеноты помышляли только о бегстве. Среди криков нигде не раздавалось смеха. Победители не позволяли себе, как обычно, бурно выразить радость, настолько зрелище, которое предстало их глазам, было душераздирающим и жутким.»
Позже выяснилось, что помимо гугенотов в Варфоломеевскую ночь было убито довольно много католиков. Они погибли не от рук протестантов – соседи-единоверцы под шумок сводили счёты за старые обиды, должники избавлялись от кредиторов, бандиты и маргиналы просто вламывались в богатые дома, совершенно не интересуясь вероисповеданием хозяев. Сообщается, что уже днём 24 августа в грабежах ювелирных лавок и домов ростовщиков приняли участие даже солдаты и офицеры регулярного отряда Генриха Анжуйского.
Были убиты и многие иностранцы, в том числе и католики. Утверждают, что хозяева домов, в которых они остановились, требовали отдать им все деньги и имущество, угрожая, что в противном случае выдадут их погромщикам как гугенотов. Вот как описывает данную ситуацию некий студент из Австрии:
«Гайцкофлер и многие из его соучеников жили и питались у священника Бланди, в очень хорошем доме. Бланди посоветовал им не выглядывать из окон, опасаясь банд, которые разгуливали по улицам. Сам он расположился перед входной дверью в облачении священника и четырехугольной шляпе… Не проходило и часу, чтобы новая толпа не являлась и не спрашивала, не затаились ли в доме «гугенотские пташки». Бланди отвечал, что не давал приюта никаким пташкам, кроме студентов, но единственно — из Австрии да из Баварии; к тому же разве его все вокруг не знают? Разве он способен приютить под своей крышей дурного католика? И так он спроваживал всех. А взамен брал со своих пансионеров недурное количество крон, по праву выкупа, постоянно угрожая, что больше не станет никого охранять. Пришлось поскрести на донышке, где не так уж много и осталось, и заплатить за пансион на три месяца вперед.»
В общем, ситуация вышла из-под контроля, и город оказался во власти грабителей и мародеров. Утверждают, что только в Париже погромщики обогатились на полтора миллиона золотых экю. В результате, как сообщается в одной из хроник:
«Жители Парижа довольны; они чувствуют, что утешились: вчера они ненавидели королеву, сегодня славят ее, объявляя матерью страны и хранительницей христианской веры.»
А чем же занят был в ту ночь «христианнейший король» Карл IX? Многие уверены, что в «охотничьем азарте» он стрелял по прохожим из окон Лувра. Однако другие полагают, что, увидев свою столицу во власти обезумевшей от крови толпы, Карл элементарно струсил и всю ночь укрывался в своих покоях. Учитывая характер этого короля, данная версия кажется более убедительной. Да и много ли посторонних людей, хоть гугенотов, хоть католиков, бродили в ту ночь возле Лувра?
Одной ночью дело не ограничилось: убийства гугенотов в Париже продолжались ещё неделю, тем более что на кладбище Невинноубиенных Младенцев расцвёл засохший боярышник и даже якобы стал сочиться кровью. Это было истолковано чуть ли не как благословение свыше.
Уже утром 24 августа Карл IX отдал приказ прекратить беспорядки, но городские власти оказались бессильными перед обезумевшей толпой. Уцелевших гугенотов муниципальным чиновникам приходилось прятать в тюрьмах и даже в своих домах. Королевская власть демонстрировала полное бессилие и теряла лицо. В этих обстоятельствах Карл IX 26 августа заявил о существовании гугенотского заговора, ради предотвращения которого и был якобы отдан приказ о расправах над кальвинистами. Теперь же, в связи с ликвидацией заговорщиков, он призывал прекратить избиение протестантов. Но, как мы помним, в Париже погромы продолжались неделю. Более того, они начались и в других городах. В Руане, например, были убиты от тысячи до тысячи двухсот протестантов, в Мо и Орлеане точное число жертв неизвестно, но утверждается, что там были перебиты все гугеноты. В этих событиях обвинить Карла IX и Екатерину Медичи уже совершенно невозможно.
Избиения гугенотов за пределами Парижа
Известия о Варфоломеевской ночи привели к всплеску насилия по всей Франции: избиения протестантов в различных городах продолжались до шести недель. Масштабные расправы над ними, помимо упоминавшихся Руана, Мо, Орлеана, были зафиксированы в Труа, Анжере, Бурже, Лионе, Бордо, Тулузе и других менее крупных городах. Упоминавшийся Агриппа д’Обинье и его товарищи смогли защитить город Мер от шестисот погромщиков, спускавшихся по Луаре из Орлеана в Божанси.
Агриппа д’Обинье, французский поэт, писатель, историк, участник сражений при Жарнаке, Монконтуре, Кутра, Иври и многих других. Дед фаворитки Людовика XIV Франсуазы де Ментенон
Всего тогда во Франции были убиты до 30 тысяч человек. Ещё около 200 тысяч протестантов бежали из страны. Среди них был художник Франсуа Дюбуа, брат которого Антуан, хирург по профессии, был убит в Париже. В Женеве Дюбуа между 1572 и 1584 гг. по заказу другого французского беженца-гугенота – бывшего лионского банкира, написал картину «Варфоломеевская ночь»:
В результате численность гугенотов во Франции снизилась с 15 до 10 % от всего населения.
Реакция за рубежом
В европейских странах на события во Франции реагировали по-разному. Римский папа Григорий XIII приветствовал «Варфоломеевскую резню», заявив, что она «стоит пятидесяти побед при Лепанто» (в другом варианте – «пятидесяти побед над турками»). Он вполне серьёзно считал, что для самих гугенотов страдание на земле полезно, поскольку помогает снять с них часть грехов.
Фреска Вазари, посвящённая событиям Варфоломеевской ночи, написанная по заказу папы римского Григория XIII
Утверждают, что испанский король Филипп II единственный раз в жизни засмеялся в присутствии придворных именно при известии о резне французских гугенотов. Впрочем, вероятно, главной причиной его радости было всё же устранение опасности войны с Францией в Нидерландах.
Король Португалии Себастьян I писал Карлу IX:
«Все похвалы, которые я мог бы Вам вознести, вызваны Вашими великими заслугами в деле исполнения священной и почетной обязанности, которую Вы взяли на себя, и направленной против лютеран, врагов нашей святой веры и противников Вашей короны… Мы видим, как много Вы уже сделали, как много и ныне делаете, и то, что ежедневно воплощаете в служении Господу нашему – сохранение веры и Ваших королевств, искоренение из них ересей. Все это — долг и репутация Ваша. Я весьма счастлив иметь такого короля и брата, который уже носит имя христианнейшего.»
Венецианцы отправили Карлу IX официальное поздравление, после чего вдруг перестали выдавать ему кредиты.
Но массовые убийства в Париже и других городах осудили традиционно обвиняемые в жестокости Франческо де Толедо герцог Альба и царь Иван IV. Иван Грозный писал австрийскому императору Максимилиану II:
«А что, брат дражайшей, скорбиш о кроворозлитии, что учинилось у Францовского короля в его королевстве, несколко тысяч и до сущих младенцов избито; и о том крестьянским государем пригоже скорбети, что такое безчеловечество Француской король над толиком народом учинил, и кровь толикую без ума пролил.»
Сам Максимилиан писал, что массовые убийства женщин и детей не могут быть оправданными. Королева Англии Елизавета заявила французскому послу Жозефу-Бонифасу де Ла Молю, что король, способный предать своих подданных, способен и предать своих союзников, однако отношений с Францией не разорвала.
Позже, когда избранный польским королём Генрих Анжуйский проезжал через Германию, где были сильны позиции протестантов, его называли там «королём мясников».
Эти события привели к новой, Четвертой Гугенотской войне, которая свелась, в общем-то, лишь к осаде двух протестантских крепостей – Ла-Рошели и Сансера. Захватить их королевским войскам, которыми снова руководил Генрих Анжуйский, не удалось, и в 1573 году был издан новый эдикт, согласно которому гугеноты сохранили право на отправление обрядов в Ла-Рошели, Монтобане и Ниме. Впереди ещё были Пятая, Шестая и Седьмая Гугенотские войны, Война трёх Генрихов и «Завоевание королевства». Лишь в 1598 году, после издания Генрихом IV знаменитого Нантского эдикта, Франция на время успокоилась – чтобы разразиться гугенотскими восстаниями после гибели этого короля. В 1627-1628 гг. выбивать из Ла-Рошели кальвинистов, в очередной раз призвавших против Франции англичан, пришлось Ришелье, о чём вы, вероятно, помните из знаменитого романа А. Дюма. Причём, по его версии, на протяжении всего романа активное противодействие патриоту и государственнику Ришелье оказывали пресловутые мушкетёры, якобы «слуги короля» – алкоголик и дегенерат Атос, ушлый предатель и заговорщик Арамис, недалёкий солдафон Портос во главе с бесчестным авантюристом дАртаньяном. Но об этом мы уже говорили – в статье
Рыжов В. А.
Опубликовано: Мировое обозрение Источник
Читайте нас: