Турецкое государство, этот политический паразит на теле умерщвлённой им Византийской империи (и тут, как водится, не обошлось без содействия обуянных безумной жаждой наживы крестоносцев, первыми покоривших и разграбивших сокровищницу античности — Константинополь), в середине интересующего нас века хоть уже и не угрожало больше Западной Европе распространением воинствующего исламизма, однако ещё представляло некоторую опасность для окружающих.
Именно поэтому её, полудикую, варварскую в понимании утончённых европейцев страну, интриганы с берегов Сены, Темзы, Дуная и Шпрее пытались, и не без успеха, натравить на северного соседа. При том, что тогда, как и сейчас, турки вели себя коварно и непредсказуемо: они ведь в какой-то мере наследовали имперский дух Византии, желали непременно играть роль великой евразийской державы. Но одного желания, естественно, мало.
Страна, продолжавшая существовать в координатах Средневековья, отстала в своём развитии катастрофически. Гигантская сухопутная армия, огромный флот Турции при всём их количественном превосходстве качественно уступали любому вероятному европейскому противнику, включая Россию. Да, в Петербурге ещё помнили неудачный Прутский поход Петра.
Хотя, пусть и отрезанная от Чёрного моря, русская держава в случае войны с Турцией не ограничилась бы, как прежде, в основном сухопутными действиями где-то в далёкой от Стамбула Украине. Теперь, пользуясь благодарностью датчан и временной, обусловленной моментом благосклонностью Англии, её современные линейные корабли могли быть оперативно переброшены с Балтики на Средиземноморье, где в тылу у турок, да вдобавок ещё и в угрожающей близости к султанскому гарему веками тлел не погашенный никакими зверствами огонь греческого сопротивления.
Однако эрдоганы того времени не хотели замечать очевидные вещи. Они устремляли затуманенные кальяном взоры на своего недавнего врага — Польшу. Раздираемая интригами, Речь Посполитая, по крайней мере в лице представителей так называемой Барской конфедерации (по городу Бар в Подолии, но и другое толкование вполне уместно, ибо верховодила, разумеется, шляхта), в своей многовековой ненависти к России, а равно из оппозиции к ставленнику Екатерины королю Станиславу II Августу Понятовскому готова была отдаться в политическом смысле кому угодно, хотя бы и стамбульскому султану в протекторат.
Поводом для войны стал, как сказали бы сейчас, пограничный инцидент. Отряд прорусски настроенных правобережных украинцев, преследуя польских конфедератов, приблизился к Балте, подольскому городку на турецкой уже территории, и после отказа турок выдать «ляхов» выбил и тех и других вон из города. Опрометчивые действия гайдамаков, отвечавших на жестокость враги едва ли не большей жестокостью, вызвали раздражение в Петербурге: вооружённое выступление было вскоре подавлено. Но султану Мустафе III всё это оказалось как раз на руку: 25 сентября (6 октября н.с.) 1768 года он объявил войну России.
Боевые действия поначалу носили чересчур осторожный характер. Небольшие русские отряды в марте следующего года заняли Азов и Таганрог. Главная же армия под командованием князя Александра Голицына дважды переправлялась через пограничный Днестр, робко подступала к Хотину и оба раза возвращалась на левый берег реки: сказывалось как численное превосходство противника, так и неуверенность русского командующего в собственных силах. В августе осмелевшие турки решились сами перейти реку.
Они были отбиты с такими потерями, что оставили Хотин и в полном беспорядке бежали в Яссы. Голицына произвели в генерал-фельдмаршалы, но заменили на более решительного Петра Румянцева, героя кунерсдорфской битвы.
И впрямь, нельзя было сделать выбора лучше: Румянцев повёл дело так, что вскоре турецкая армия, многочисленная и неповоротливая, начала терпеть одно поражение за другим. Кампания следующего, 1770 года, ознаменовалась для России блистательными победами: 17 (28) июня при Рябой Могиле, 7 (18) июля 1770 при Ларге и, наконец, 21 июля (1 августа) 1770 при Кагуле. Последнее сражение, в котором Румянцев, предводительствуя относительно небольшими силами (около 30 тыс. человек), с минимальными собственными потерями в пух и прах разнёс 150-тысячную турецкую армию визиря Иваззаде Халил-паши, поставило его в ряд величайших полководцев не только отечественной, но и мировой истории.
В этом бою был один особенно драматичный момент: 10 тыс. янычар яростно атаковали и привели в расстройство каре генерал-поручика Петра Племянникова. Увидев, что солдаты Астраханского и Московского полков покидают в панике строй, бросая знамёна, Румянцев поскакал к ним, криком «Ребята, стой!» остановил бегущих и снова повёл вперёд. С фланга 1-я гренадерская дивизия ударила на неприятеля в штыки.
Русская артиллерия хорошенько всыпала им картечью. Янычар частью перекололи, а остальных кавалеристы погнали обратно в ретраншемент. Утром следующего дня разбитая и деморализованная турецкая армия растаяла подобно туману, рассеялась в бегстве, бросив обоз и все орудия.
Позднее, жалуя Румянцева высшей степенью ордена Святого Георгия и званием генерал-фельдмаршала, Екатерина отмечала в своём рескрипте: «Одно ваше слово "стой!” проложило путь новой славе, ибо по сие время едва ли слыхано было, чтоб в каком-либо народе, теми же людьми и на том же месте вновь формировался разорванный однажды каре, в виду неприятеля, и чтоб еще в тот же час, идучи вперед, имел он участие в победе».
Румянцевские офицеры получили различные степени «Святого Георгия». Не остались без внимания и нижние чины: «В память одержанной первою нашею армиею 21 минувшего июля при Кагуле совершенной над неприятелем победы, повелели мы сделать особливые медали, и оными всемилостивейше жалуем всех бывших на сей баталии унтер-офицеров и рядовых, дабы они сей знак храбрости их и оказанной чрез то нам и отечеству услуги носили на голубой ленте в петлице». Отметим особо, что в отличие от прежних времён медаль стала теперь исключительно солдатской (и матросской, о чём будет рассказано далее) наградой.
Дизайн её (автор штемпеля — известный резчик-медальер Тимофей Иванов) в данном случае предельно прост. На аверсе — портрет государыни с круговой подписью. На оборотной стороне крупными буквами: «Кагулъ», а ниже — дата в три строки (разумеется, по старому стилю).
Медаль «За победу при Кагуле»
Всего было изготовлено и отослано в армию 18 тыс. экземпляров медали. Их не могло хватить на всех, так как по ведомости, представленной в Военную коллегию, в битве с нашей стороны участвовало 29 157 нижних чинов. Сведений о том, что недостачу восполнили позднее, не имеется.
Вкралась ли тут какая-то ошибка или, что вероятнее, взяли верх доведённые до абсурда соображения престижа, однако на монументе авторства Антонио Ринальди, вскоре воздвигнутом и по сию пору стоящем в Царском Селе, каждый может прочитать, что обратило-де турецкого визиря в бегство до реки Дуная «русское воинство числом семнадцать тысяч». Обычное, к сожалению, дело: возвеличивая подвиг, забыли самих героев.
Но вернёмся на театр военных действий, теперь уже средиземноморский. Как и следовало ожидать, сюда, обогнув Европу, направился из Балтики русский флот (20 линейных кораблей, 6 фрегатов, 1 бомбардирский корабль, 26 вспомогательных судов, около 8 тыс. человек десанта) под номинальным командованием графа Алексея Орлова, брата фаворита императрицы, — началась так называемая Первая Архипелагская экспедиция.
В марте 1770 года 1-я эскадра (адмирал Григорий Спиридов) уже крейсировала в Эгейском море. Постепенно подходили новые силы. Произошло несколько энергичных столкновений, в результате одного из них бригадир Иван Ганнибал (старший сын «арапа Петра Великого») взял ударом десанта Наварин (не следует путать этот бой с крупным Наваринским морским сражением 1827 года). А в июне дело дошло даже до серьёзной драки.
День Чесменской баталии — 7 июля по новому стилю — отмечается ныне как День воинской славы России. Турецкий флот (16 линейных кораблей, 6 фрегатов, 6 шебек, 13 галер и 32 малых судна), укрывшийся после, в общем-то, нерешённого Хиосского боя в Чесменской бухте под защитой береговых батарей, был уничтожен внезапной атакой русских (9 линейных кораблей, 3 фрегата, бомбардирский корабль, 17–19 вспомогательных судов и транспортов) прямо на рейде.
Накануне до позднего вечера русские корабли обстреливали турок брандскугелями, цилиндрической формы снарядами, начинёнными зажигательным веществом, причём так удачно, что один из вражеских линкоров взорвался, а затем — было около двух часов ночи — в бухту вошли брандеры и направились, несмотря на ураганный обстрел, к турецким кораблям, поджигая их. Вскоре неудержимое пламя охватило неприятельский флот. Из огня каким-то чудом вывели и взяли в плен только один 80-пушечный линкор «Родос». Разгром был полный.
Алексей Орлов, более проявивший себя несколько позднее, когда он обольстил и коварно увёз из солнечного Ливорно в мрачный каземат Петропавловки пресловутую княжну Тараканову, именно за Чесму, однако, получил «Георгия» I степени, сто тыс. рублей «на поправление экипажа», золотую цепь от Адмиралтейства и приставку к фамилии: Чесменский. Кроме того, ему вручили именную золотую медаль с собственным его изображением на аверсе и пафосной надписью:
«Победитель и истребитель турецкого флота».
Одна из серебряных копий этой награды вместе с «Георгием» II степени и званием адмирала досталась капитану Сэмюэлю Грейгу, истинному герою Чесменского сражения. Самуил Карлович (так он стал зваться на русский манер) геройски командовал в бою отрядом брандеров, поджигая их собственными руками. Ну, повторимся опять, обычное дело.
А что простые матросы и солдаты десанта?
«Желая изъявить Монаршее Наше удовольствие находящемуся теперь в Архипелаге Нашему флоту, за оказанную им тамо 24 и 25 прошедшего Июля важную Нам и Отечеству услугу победою и истреблением неприятельского флота, Всемилостивейше повелеваем Мы Нашей Адмиралтейской Коллегии учинить находящимся на оном чинам предписанные Морским Уставом за флаги, за пушки, взятые корабли и прочее награждения, кто какое потому имел случай заслужить; сверх же того жалуем Мы еще всем находившимся на оном во время сего счастливого происшествия, как морским, так и сухопутным нижним чинам серебряные, на сей случай сделанные медали и соизволяем, чтобы они в память того носили их на голубой ленте в петлице».
Дизайн награды (автор — всё тот же Тимофей Иванов) таков: на аверсе — профиль императрицы и соответствующая подпись, на реверсе — изображения четырёх русских (передний план) и пяти горящих турецких кораблей, крепостные стены (подпись под ними: «Чесме»), а под обрезом: «ЧЕСМЕ. 1770 ГОДА IЮЛЯ 24 Д.». Весьма остроумна надпись вверху: «БЫЛЪ». То есть, мол, был турецкий флот, да сплыл, вернее, сгорел.
Медаль «За морскую победу при Чесме. 24 Июня 1770 г.»
Чесменское и кагульское поражения ещё не означали для Турции окончательной катастрофы. Военные действия затянулись до 1774 года. За это время русская армия под командованием генерал-аншефа князя Василия Голицына штурмовала Перекопский (Турецкий) вал и за шестнадцать дней захватила Крым. Русский флот продолжал совершать набеги на турецкое побережье, Румянцев переправился через Дунай. Последнее действие привело наконец к поражению Порты.
По условиям Кючук-Кайнарджийского мирного договора Крымское ханство получало независимость от Турции, а Россия — важнейший форпост на Чёрном море — Керчь, право иметь здесь военный флот и осуществлять свободный проход судов через Босфор и Дарданеллы. Было официально признано и другое важное право России — покровительствовать православным дунайским княжествам.
По такому случаю изготовили ромбовидной формы (мастер — Самойла Юдин) памятные медали для солдат с императрицей на аверсе. На реверсе же, в верхней части, — лавровый венок и надпись в нём: «ПОБЕДИТЕЛЮ», а в нижней половине четыре строки: «ЗАКЛЮЧЕНЪ МИРЪ — СЪ ПОРТОЮ — 10 ИЮЛЯ — 1774. г.».
Медаль выдавалась на оранжево-чёрной ленте Георгиевского ордена, хотя есть сведения, что носили её и на голубой Андреевской ленте.
Генерал-фельдмаршал Румянцев награждён был добавкой к фамилии: Задунайский, и персональной золотой медалью с надписью: «Победителю и примирителю». Его офицеры получили чины, ордена. А кто удостоился и золотого оружия, как Суворов.
О нём — в следующий раз.
Читайте нас: