В «ВПК» с большим интересом прочел интервью генерал-майора медицинской службы Юрия Немытина. В нем идет речь о боевом опыте, полученном военными медиками в Афганистане. Поучительная беседа. Но с тех пор прошло более 30 лет. Какова обстановка в военной медицине сегодня? Насколько, например, доступны высокотехнологические операции для тех же военнослужащих-«афганцев» или офицеров, покинувших боевой строй и находящихся сейчас в запасе, отставке?
Каждому, кто служил даже не в горячих точках, а просто в армии, понятно, что интервью выдержано в оптимистических тонах. Как часто у нас бывает, мы недостатки и ошибки героически преодолеваем, поэтому о них говорить не стоит.
Но меня как отставника да, наверное, и всех военнослужащих, военных пенсионеров сегодня волнует медобслуживание в обычной мирной обстановке, иными словами – нынешнее состояние военной медицины. А оно, как ни прискорбно, вызывает не оптимистические, а наоборот – пессимистические мысли не только у офицеров запаса, но и у проходящих действительную военную службу.
Без лицензии
Так уж повелось, что в основе пропагандистских материалов о мощи наших Вооруженных сил всегда стояло «железо», а отношение к людям, обслуживающим технику, оставалось на втором плане. К ним почему-то относились как бы по остаточному принципу. В этой связи припомнился разговор с начальником военной поликлиники (тогда она была 39-й центральной поликлиникой ВМФ) о снабжении лекарствами, состоявшийся в 2016 году. Мы были с ним в дружеских отношениях, и он рассказал, как однажды их неожиданно посетил Сергей Шойгу. Воспользовавшись этим, начальник поликлиники показал ему состояние поликлиники, рассказал о наболевшем. В частности, поднял давно перезревший вопрос с ремонтом здания. Ответ министра поразил – подполковник, знаешь, мне сейчас не до этого.
Прошли годы, но, видимо, в память начальнику медучреждения глубоко врезался тот случай. Прощаясь, он сказал мне: «А вы, Вадим Тимофеевич, о каких-то лекарствах! Это всегда было и остается проблемой».
“ Пока военнослужащий в боевом строю, с ним еще считаются. Но как только он попадает в запас, так становится просто отработанным материалом ”
Но почему, спрашиваю я сегодня уже себя, так складывается? Когда наконец проблемы военной медицины будут решаться руководством Министерства обороны так же планово и оперативно, как поставки военной техники и вооружения в войска? Ведь в этом – отношение к людям в погонах, их жизни и здоровью. Ответа пока не нахожу.
Я не медик, но вопросами военной медицины заставляют заниматься возраст и многочисленные болячки. Попытаюсь показать это на примере госпиталя в подмосковной Купавне. Когда-то это был 32-й центральный клинический госпиталь Военно-морского флота с хорошей репутацией. Сегодня он превратился в филиал № 3 главного клинического госпиталя имени Н. Н. Бурденко. «Стал заурядной сельской больничкой», – шутят ветераны.
Мне довелось работать в этом госпитале, а потом неоднократно лежать на лечении и на обследовании еще в советские времена. Последний раз попал туда лечиться в марте 2021 года. Есть с чем сравнивать.
Пролежав более десяти дней и не получив должной медпомощи, был выписан «на волю ветра и стихий» 26 марта 2021 года. После чего, мыкаясь туда-сюда без ясных объяснений, наконец нашел все ответы в Московском областном онкологическом диспансере в Балашихе, в гражданской клинике. А в родной военной получил отлуп, как коротко объяснил неофициально один спец, потому что военная медицина не имеет лицензии по онкологическому профилю и военные медики даже не имеют права делать уколы онкологическими препаратами. Вот вам и прогресс! А между тем в Вооруженных силах немало военнослужащих имеют, увы, и онкозаболевания, в частности рак простаты. Это чисто мужская болезнь, которая значительно помолодела в последние годы. Не исключены также другие формы и виды подобных заболеваний, хотя статистика на этот счет засекречена.
Однако вернемся к основной проблеме – каково на самом деле состояние и есть ли динамика в развитии военной медицины? Крайне важен, например, лекарственный вопрос. Если раньше больной, ложась в госпиталь, не думал об этом, то сегодня он должен заниматься этим вплотную, потому что его сразу предупреждают: таких лекарств у нас нет, у вас должны быть свои!.
В аптеках военных поликлиник зачастую нет даже препаратов от гипертонии, а те, что есть, – на грани просрочки. О более дорогих и необходимых даже разговора нет. «Все отправлено в Сирию», – шутят больные, часто видя по ТВ, как наши миротворцы раздают лекарства «бедным сирийцам». Помогать страждущим, безусловно, надо. Но в каждой шутке, говорят, есть доля шутки.
Плоды сердюковщины
Беды военной медицины, как и всей медицины в целом, начались в основном с 2010 года. Серьезно затронула ее своим черным крылом и сердюковщина.
Начавшаяся в 2010-м оптимизация привела к тому, что полноценные госпитали стали филиалами, а узаконивание возможности хоть и 10-процентной коммерции в них привело к тому, что на гражданских посетителей с толстыми кошельками в военных госпиталях стали обращать больше внимания, чем на тех, кому по закону полагается такая помощь. Ветераны, военнослужащие отошли как бы на второй план. Они вынуждены сиротливо сидеть в очереди в коридорах своих родных поликлиник и госпиталей, когда мимо них на прием гордо шествуют различные богатые буратино.
Размещение больных также оставляет желать лучшего. Адмиральские палаты отдаются для коммерческих пациентов, стало больше четырехместных и даже шестиместных палат, хотя прежде преобладали двухместные.
Раньше, если больной ветеран или военнослужащий попадал в госпиталь, он подвергался всестороннему обследованию. Сегодня этот термин отсутствует в лексиконе госпитальных врачей. Когда заикнулся о полном обследовании, то меня просто осмеяли. И такое отношение не только ко мне, но и к действующим военнослужащим.
Славу Купавнинскому госпиталю, который знали на всех флотах страны, создавали офицеры-медики моего поколения. Теперь там большинство вольнонаемных гражданских врачей, которые не знают канонов военной медицины да и опыта маловато. Они даже не могут нормально разговаривать с пациентами.
Резко изменился и состав больных, особенно с советских времен, когда там в основном находились на излечении действующие офицеры и адмиралы, военные пенсионеры. Зачастую военнослужащие проходили плановые обследования, профилактика была на первом месте. Теперь этого нет.
Сегодня, не побоюсь ошибиться, 50 процентов такого контингента составляют бойцы срочного призыва и контрактники с болезнями, которые можно было бы лечить в лазаретах или медчастях по месту службы. Но как поведали мне военные пациенты, таковых сейчас попросту нет. «Один фельдшер на весь полк», – горько шутят они. Все это – результаты оптимизации и, конечно же, увы, регресса военной медицины. Не хотел бы говорить о регрессе, но как еще назвать подобное положение дел? Даже при обычном поносе бойца отправляют в госпиталь, где его больше используют на вспомогательных работах, чем лечат. Какая от этого польза армии, флоту и медицине?
Находясь в госпитале филиала № 3, я попросил перевести меня в главный госпиталь Бурденко. Мне обещали послать запрос, который, не подними я шум, так и не был бы отправлен. Но даже когда запрос попал по назначению, получил формальный отказ на госпитализацию (была ссылка и на возраст) в главный госпиталь. После длительной, бесполезной переписки понял, что мы, военные пенсионеры, никому не нужны. Пока военнослужащий в боевом строю, с ним еще хоть как-то считаются. Но как только он попадает в запас, так становится просто отработанным материалом. Такова суровая правда наших дней.
Кого колышет бюрократ в погонах?
После того как переключился на гражданскую онкологию, военные медики обо мне напрочь забыли, хотя у меня есть и другие недуги. Я и до этого от многих своих товарищей слышал, что в Москве в военных медучреждениях открыто советуют пенсионерам лечиться в районных гражданских поликлиниках. Но как же федеральный закон «О статусе военнослужащих»? В статье № 3 его прямо говорится о гарантиях правовой и социальной защиты людей в погонах, граждан, уволенных с военной службы, и членов их семей. Обеспечение таких прав – функция государства, которая предусматривает «охрану жизни и здоровья военнослужащих, граждан, уволенных с военной службы». Получается все это фикция? Именно это наблюдение позволяет мне еще раз сделать вывод, что военная медицина не развивается, а наоборот – схлопывается.
Все переводится в режим бюрократии и волокиты. Приведу последний пример – о получении справки из военкомата на право лечения жен и вдов военнослужащих в военных лечебных учреждениях. Наш микрорайон Купавна расположен далеко и неудобно от комиссариата, ездить туда сплошная мука, особенно пожилым людям. При этом справки выдаются сроком на один год и только в поликлинику. У вдовы подполковника медицинской службы Тамары Ивкиной выявили варикозное расширение вен с подозрением на тромб (диагноз поставлен в поликлинике № 5 филиала № 3 Бурденко). Однако ее отказались принять, потому что справка выписана в поликлинику, но не в госпиталь. А такие документы выдают в военкомате только в понедельник и четверг. Надо понимать, что при тромбе счет идет зачастую на часы. Но вдове пришлось ждать еще три дня, чтобы поехать в военкомат, с трудом заполучить такую бумажку. Не абсурд ли? А ведь за три дня с ней могло случиться всякое.
Можно много чего рассказать о нынешней военной медицине, отношении сегодня к офицерам запаса и в отставке, членам их семей. Но надо ли, кого-то это волнует в настоящее время? После прочтения воспоминаний генерал-майора Немытина о боевом афганском опыте напрашивается только один вопрос: как им, этим колоссальным опытом, распорядиться сегодня, если военная медицина на местах влачит жалкое существование, а ее отдельные высокотехнологичные достижения доступны лишь элитарным слоям населения?
Солдат и офицер, увы, нужны государству только для того, чтобы совершить подвиг в бою. В мирной жизни они для него – обуза и излишняя статья расходов.
Подпишись: