Это было почти 40 лет назад
Точно помню, что эта история произошла в конце 80-х годов прошлого века. О том, что чудом выживший пулемётчик 9-й заставы 17-го Краснознаменного Брестского пограничного отряда Григорий Терентьевич Еремеев живёт на юге Киргизии, я узнал из легендарной книги Сергея Смирнова «Брестская крепость».
Дотошный Сергей Сергеевич так и написал, что Еремеев теперь проживает в шахтёрском городке Кызыл-Кия (на фото). Он был из тех, кто первым принял бой, а в Кызыл-Кие трудился вначале педагогом, а затем директором вечерней школы.
После многотрудной изнурительной десятилетней работы свой эпохальный и мужественный роман Смирнов, как известно, издал в середине шестидесятых. Был удостоен Ленинской премии. Но злобные завистники не могли сидеть сложа руки.
Понеслись поклёпы, что отдельные персонажи неприступной цитадели оказались вымышленными, и Смирнов вынужден был встать на защиту как своих найденных живых героев, так и в целом шедеврального литературного творения. Но затем случилось самое страшное для любого писателя.
В одном из издательств полностью уничтожается многотысячный тираж «Брестской крепости». Чтобы вернуть роман в строй, писателю поступают предложения о значительной переделке книги и изъятию отдельных глав. А силы фронтовика-литератора и так уже были на пределе: развивалась неизлечимая болезнь.
Всё вместе послужило своеобразным триггером его неминуемого ухода из жизни. И это однажды случилось. А вместе с кончиной Сергея Сергеевича липкая пелена опалы почти на двадцать лет ввергла в пучину забвения и его бессмертную книгу. Они остались лишь в библиотеках – их не стали изымать и запрещать. Вот тогда-то к очередной годовщине Победы я и взял томик «Брестской крепости».
«Часовые Родины» не спят
Служить мне тогда довелось в редакции газеты «Часовой Родины» Краснознаменного Восточного пограничного округа в Алма-Ате. Издание наше было по-своему уникальным, боевым и даже авторам выплачивались неплохие гонорары. Так что многие маститые московские пограничные литераторы присылали зачастую свои произведения, которые публиковались из номера в номер.
Прочитав в книге С. С. Смирнова (на фото) главу «Пограничники», я сразу невольно зацепился за те самые строки о защитнике Брестской твердыни Григории Еремееве. Ведь Кызыл-Кия от Алма-Аты расположена на расстоянии чуть более пятисот километров. Вначале самолётом до Оша и ещё немного автобусом, и ты уже в шахтёрском городке.
С мыслью сделать материал ко Дню Победы о легендарном и чудом выжившем пограничнике Брестской крепости я и пошёл к главному редактору Петру Машковцу. Нельзя не отдать должного главреду: он трепетно относился к брестским бойцам границы, которые одними из первых встретили врага на западных рубежах.
О том, как мужественно и самоотверженно вели себя в тех боях воины заставы Андрея Кижеватова, к тому времени многое было известно доподлинно. Но какие-то отдельные детали смертельных схваток с фашистами услышать из первых уст было очень заманчиво. Главный согласился, и так я отправился в служебную командировку.
Разыскать Григория Терентьевича в Кызыл-Кие оказалось довольно просто. Я не знал его адрес, но ведь был горвоенкомат, где меня принял военком. Выслушал, и вскоре я уже шагал по одной из городских улиц, направляясь к ветерану Бреста. Вот и его дом, и подъезд.
Поднимаюсь на второй этаж, квартира справа. Нажимаю кнопку звонка, и на пороге – миловидная женщина, супруга Еремеева, а его самого тогда не оказалось дома. Представляюсь – и мы долго сидели в небольшой комнате, пили чай, затем пришёл Григорий Терентьевич. С ним мы проговорили несколько часов.
Так я узнал о первых боях в пограничной Брестской крепости и обороне Тереспольских ворот. Мне стало доподлинно известно, как Григорий спас семью начальника 9-й заставы лейтенанта Кижеватова и уничтожил большую группу захватчиков из своего пулемёта, зайдя к ним в тыл.
Пограничники ещё держались несколько дней, а 26 июня Григорий вместе с пулемётчиком Даниловым ушли по приказу начальника заставы, чтобы добраться до своих и сообщить о трагедии. Уходили они без оружия и со споротыми зелёными петлицами.
И в плену, и в бою – плечом к плечу
Гитлеровцы, столкнувшись с героизмом и мужеством отважных защитников границы, натерпелись страху и потому, озлобившись, при захвате сразу же их расстреливали. Вскоре пограничники попали в засаду и оказались в плену. Везли их с другими бойцами Красной Армии в вагонах для скота, не давая присесть или лечь.
Они так все и стояли молча, плечом к плечу. Их было много, сотни, тысячи… Еремеев попал в Демблинский концлагерь, расположенный примерно в ста километрах к юго-востоку от Варшавы. Фашистский Шталаг 307 располагался с 1941 по 1944 годы в Демблинской крепости и нескольких соседних фортах. Вместе с Еремеевым через лагерные ворота прошли около 150 тысяч советских военнопленных.
Условия их содержания были скотскими: многие размещались прямо под открытым небом или же в казармах, где узники спали на голом каменном полу. Чуть ли не единственным продуктом питания им служил хлеб из древесной муки, перемолотой соломы и травы.
Осенью 1941 и зимой следующего года практически ежедневно в лагере гибло более 500 человек. Гитлеровцы предпочитали, развлекаясь, добивать слабых и измождённых, а также устраивали массовые расстрелы за малейшую якобы допущенную провинность.
С наступлением весны 1942 года заключённые вынуждены были поедать только-только проклюнувшуюся зелёную травку. Больным и раненым пленным фашисты делали смертельные уколы и утилизировали их затем в массовых могилах.
Всё это чертовски надоело Еремееву. С группой военнопленных он предпринимает попытку побега. Она оказалась неудачной, их сдал свой же жалкий красноармеец, которому фашистские прихвостни посулили лишнюю пайку хлеба и лучшие условия содержания.
Григория Терентьевича долго избивали, содержали в карцере, не раз выводили на расстрел. Обычно охранники отстреливали одну очередь над головами пленников и их вновь уводили в казармы, или же бросали там же посреди лагеря. Но при этом выбирали из узников одного-двух и добивали выстрелом в упор. Кому именно придётся в этот раз быть расстрелянным – никто не знал. Таким было устрашение и развлечение фашистов.
Это не сломило Еремеева. Через некоторое время он вновь с товарищами бежит. Но долго горстке пленных не удалось пробыть на свободе. Их поодиночке выловили эсэсовцы, затем устроили травлю собаками. Изрядно покусанным пленникам долго пришлось залечивать рваные раны.
Они гноились, не затягивались, понятно, что ни бинтов, ни лекарств никто никому не собирался предоставлять. В лагере было ещё несколько массовых побегов. И в каждой группе непременно был пограничник Еремеев из Брестской цитадели.
В 1943 году пленных стали перевозить в итальянские концлагеря, и так Еремеев оказался в Италии. Вроде бы и условия содержания в лагере получше, но уже при первой возможности пограничник ушёл в побег. На сей раз он оказался удачным.
В партизанском отряде в Югославии. Еремеев – третий слева в первом ряду
Так Григорий Терентьевич оказался в девятом югославском корпусе, где воевал в русской партизанской бригаде с такими же, как и он, прошедшими плен советскими солдатами.
«Я пулемётчик», – сказал Еремеев. Ему дали вначале английский ручной Bren Мк1, а затем и оружие его врагов. С этим безупречным трофейным MG-42, прозванным в народе «кусторезом», он ловко и бесстрашно разил в горах фашистов и их пособников. С боями и друзьями-партизанами, будучи уже командиром взвода, Еремеев дошёл до Триеста. Там и закончилась для него война.
Долгий путь домой
Возвращение в Советский Союз было нелёгким. Ему, как бывшему военнопленному, пришлось пройти этот тяжкий для него путь через допросы, унижения, издевательства. Еремееву наверняка светило оказаться уже в советском лагере. Так поступали тогда со многими, кто побывал хоть однажды в гитлеровском плену.
Даже несмотря на то, что он неоднократно бежал из лагерей смерти и закончил войну в партизанском югославском корпусе, Еремеев не стал возвращаться в Бугуруслан. На перекладных, меняя поезда и тщательно заметая следы своего недолгого пребывания на станциях, он решил уединиться в киргизском городке Кызыл-Кия.
В этом тихом и спокойном месте, где вся жизнь окружающих его людей по тем временам была связана с добычей угля, Еремеев стал учительствовать. Вскоре он повстречался со своей будущей супругой – Марией Тимофеевной. Они поженились, но детей так и не обрели. Всё мужское у Еремеева отбили в лагерях фашисты. А по-другому как-то тогда не получилось.
У них был маленький домик на окраине города. Но здоровье Григория Терентьевича было сильно подорвано в лагерях смерти, он часто болел, и врачи посоветовали перебраться поближе к морю. Они уехали в Анапу, пожили год-другой, но лучше ветерану не стало, и решили вновь вернуться.
– Вы обрели новое жилище? – спросил я.
– Нет, – сказал мне, потупившись, Еремеев уже за обедом. Пищу мы принимали всё в той же комнате, а не на кухне. Я вначале не придал этому значения, и вот сейчас до меня стало доходить, а чья же в действительности эта жилплощадь?
– Квартира наших знакомых, – сказала с грустинкой в голосе Мария Тимофеевна. – А мы арендуем у них одну комнату. Здесь и живём уже несколько лет. Правда, стоим на очереди, обещают когда-то выделить нам отдельное жильё.
– Нет, – сказал мне, потупившись, Еремеев уже за обедом. Пищу мы принимали всё в той же комнате, а не на кухне. Я вначале не придал этому значения, и вот сейчас до меня стало доходить, а чья же в действительности эта жилплощадь?
– Квартира наших знакомых, – сказала с грустинкой в голосе Мария Тимофеевна. – А мы арендуем у них одну комнату. Здесь и живём уже несколько лет. Правда, стоим на очереди, обещают когда-то выделить нам отдельное жильё.
Квартира для ветерана
После обеда мы ещё долго беседовали, и в какой-то миг Григорий Терентьевич сказал, что о своей жизни и пережитом он решил написать книгу. Как Сергей Сергеевич Смирнов – это он особо тогда подчеркнул.
Пока удалось всего ничего – заполнить текстом лишь несколько десятков листов жёлтой газетной бумаги. Он показал их мне. Я взял страницы, вчитываясь в машинописные строки. Через несколько листов рукопись обрела другой вид – писали авторучкой. Но почерк был изящным, почти каллиграфическим, и главное – читалось с удовольствием.
– А давайте опубликуем это в нашей пограничной газете, – сказал я в какой-то миг, оторвавшись от чтения. Григорий Терентьевич посмотрел на меня вопросительно, затем улыбнулся и произнёс:
– Хорошо, только пока лишь первую главу, если не возражаете, у меня имеется второй экземпляр. Остальные позднее пришлю почтой.
– Хорошо, только пока лишь первую главу, если не возражаете, у меня имеется второй экземпляр. Остальные позднее пришлю почтой.
Он дал мне несколько страниц, отпечатанных через копирку. Мы обменялись адресами, и, попрощавшись, я ушёл, торопясь засветло добраться до автовокзала и уехать в Ош.
Когда проходили мимо здания горисполкома, меня неожиданно посетила мысль зайти и узнать о продвижении очереди на квартиру для ветерана. Как-то совсем не вписывался в моё сознание тот факт, что герой-пограничник Бреста снимает угол у знакомых.
Меня принял высокий начальник. Он очень удивился, что командировочная судьба забросила меня – офицера-пограничника в их город. Я смотрел на него и по всему чувствовалось, что как корреспондент окружной газеты, для его властного уровня ничего не представляю. Он просто мне делает одолжение.
Когда я заговорил о Еремееве, он сказал, что в курсе этого вопроса, и Григорий Терентьевич обязательно получит квартиру. Когда – он не сказал, но мне тогда почему-то послышалось, что совсем уже скоро.
Уже прощаясь и пожимая его протянутую руку, я обмолвился, что постараюсь после обретения ветераном жилища подробно рассказать об этом не только на страницах окружной газеты, но и в областной, и республиканских киргизских газетах, а также ещё в «Известиях».
Я видел блеск в его глазах
В этот самый момент у чиновника радостно вспыхнули глаза. Мне подумалось, что я нашёл ту самую точку, когда несколько строчек в газете всесоюзного масштаба помогут ему, обыкновенному городскому начальнику, обрести весомый полёт в дальнейшем продвижении по служебной лестнице.
Я уехал. Вскоре в «Часовом Родины» вышла первая глава из книги ветерана. А спустя несколько дней в редакцию пришло письмо. Еремеев сообщал, что чуть ли не на следующий день к нему неожиданно нагрянули чиновники всех мастей и стали услужливо разговаривать и предлагать разные варианты квартир.
Только все они, как выяснилось впоследствии, совершенно оказались непригодны для нормального проживания. То комната в покосившемся от времени бараке и с туалетом чуть ли не за километр, то квартира, которую уже никакой ремонт не сможет привести в порядок.
«Вот так об меня они вытерли ноги. Я почувствовал себя в какой-то миг на лагерном плацу и меня уже ведут на расстрел.»
Писал Григорий Терентьевич нервно, то и дело упоминая, зачем же я приехал в его город, а ещё посетил горисполком.
Письмо я незамедлительно показал главреду. Мы разобрали ситуацию, и было принято решение вновь отправиться в командировку, чтобы на месте выяснить досконально, как же так можно унижать защитника Брестской крепости. А ещё подарить Еремееву несколько экземпляров окружной газеты с его первой публикацией.
Прямо с автовокзала я направился в горисполком. И сразу в уже знакомый кабинет к начальнику. Тот прямо остолбенел, увидев меня. Он без лишних слов вышел в приёмную и вскоре появился с листком бумаги. Как оказалось, это был список всех участников ВОВ, проживающих в городе и нуждающихся в жилье. Фамилия Еремеева значилась в том списке, как сейчас помню – 48.
Ждём на новоселье
Затем начался нелицеприятный разговор. Нет, мы не ругались, но каждый доказывал своё: он – что для него все ветераны одинаковы, я – что война, если он помнит, началась именно с Брестской крепости.
Мы то и дело повышали друг на друга голос. Я тогда многое ему рассказал о пограничнике Еремееве: что ему пришлось пережить в застенках концлагерей, про его дерзкие побеги и храбрые вылазки в стан врагов.
Доводы мои, как оказалось, не смогли принести необходимых дивидендов. Тогда я вынужден был выбросить главный козырь – пусть о таком хамском отношении к герою Бреста узнает вся страна. И будут, обязательно будут публикации в газетах «Правда» и «Известия».
И этого оказалось достаточно. Ничего удивительного – печатного слова тогда чиновники боялись, как чёрт ладана, во что сегодня трудно уже поверить. Ныне: пиши не пиши – мало кого удивишь.
Уходя, я вручил чиновнику несколько машинописных страниц с текстом будущей статьи. Понятно, что это была копия. А оригинал через день-другой уйдёт в редакции газет. Так я ему пообещал.
Абсолютно не признаваясь себе, что только что в кабинете перешёл на обыкновенный шантаж, дошёл до дома, где в одной из квартир снимал комнату ветеран-пограничник и с трудом протолкнул в узкую щель почтового ящика несколько экземпляров окружной газеты. Затем уехал.
Встречаться с Еремеевым не стал. Что ему я мог тогда сказать, разве что в бессилии развести руками. Прошла всего лишь неделя и в редакцию неожиданно пришла телеграмма от супружеской пары Еремеевых.
«Ждём Вас в субботу на новоселье. Огромное спасибо. Извините, что не так.»
Я пошёл к главреду. На этот раз Петр Дмитриевич лишь улыбнулся и сказал:
«Ты главное дело сделал. Еремеевы квартиру получили. Так что иди, работай.»
Григорий Терентьевич ещё некоторое время присылал в редакцию отдельные главы из будущей книги. Их печатали и все вышедшие номера газет с публикациями отсылались ветерану Бреста. Иногда, по особо знаменательным дням, мы тоже стали обмениваться поздравительными открытками. Так принято было в то время.
Всего лишь год спустя
Спустя год с небольшим мне довелось работать в командировке в Ошском пограничном отряде. Вместе с начальником политотдела майором Сергеем Меркотуном мы отправились по заставам и в какой-то из дней наш «уазик» оказался на развилке дорог, одна из которых вела в город Кызыл-Кия.
«Давайте заедем к ветерану Брестской крепости, убедимся, как он живёт», – предложил я начальнику политотдела.
Сергей Андреевич не стал возражать. Мы быстро доехали до города, отыскали улицу, дом, поднялись на второй этаж. Вот и квартира героя-пограничника.
Нам открыла дверь, как и в мой первый приезд, Мария Тимофеевна. Её изумлению и восторгу не было границ. Григорий Терентьевич был в больнице, старые раны и пережитое давали о себе знать. Признаться, мы тогда все вместе порадовались новенькой двухкомнатной квартире, приятной обстановке, но долго задерживаться не стали – служба. Разве что попили чаю с дороги и поговорили.
Через много лет я узнал, что супруги Еремеевы после распада Союза переехали в город Бугуруслан. Вероятно, что квартиру ту они смогли продать, ну и хорошо.
Легендарный пограничник Еремеев ушёл от нас в 1998 году и похоронен в селе Алпаево Бугурусланского района Оренбургской области. В последние дни перед уходом в бессмертие его часто видели в саду под раскидистой яблоней.
Он всегда при этом держал в руках свой литературный жизненный труд – книгу «Они защищали Родину». Её сейчас уже вряд ли можно найти – разве что у родственников – бугурусланцев.
Такая вот необычная судьба Григория Терентьевича Еремеева – большого человека, прошедшего через первые бои на границе, пережившего ужас и мерзости фашистских лагерей смерти, воевавшего, забытого и открытого вновь всему миру как героя Бреста писателем Сергеем Сергеевичем Смирновым.
Однажды мне довелось оказать ему содействие. Выбил квартиру благодаря обыкновенному печатному слову. И этим я горжусь! Хотя статья та о хамах-чиновниках так и осталась неопубликованной.
Валентин Малютин, военный журналист
Опубликовано: Мировое обозрение Источник
Читайте нас: