Живые и мёртвые Буйничского поля

Почему писатель Константин Симонов завещал развеять свой прах именно на этом поле

События эти, может быть, не стали бы широко известны в сумятице первых месяцев войны, но случилось так, что в Могилёве в этот момент оказался корреспондент фронтовой газеты Константин Симонов, начинающий, но уже известный к тому времени писатель. 13 июля он побывал на поле боя, в расположении 388-го полка 172-й стрелковой дивизии, и то, что он там увидел, так поразило его и так запечатлелись в его памяти люди, бойцы и командиры Красной армии, с которыми он там встречался, что он не смог об этом не написать. И его очерк "Горячий день" о сражении у белорусской деревни Буйничи был опубликован в газете "Известия" 20 июля 1941 года.Каждый год в начале июля на территории мемориального комплекса «Буйничское поле» под Могилёвом в Белоруссии проходят торжественные мероприятия в память о событиях начала Великой Отечественной войны. На этом поле 8 июля 1941 года в ходе упорного сражения между войсками 172-й стрелковой дивизии Красной армии и наступающей танковой армадой Гудериана, последняя была остановлена в своём стремительном движении на Москву, понесла серьёзные потери и в течении одного дня боёв потеряла 39 своих танков.

В дальнейшем в судьбе писателя Симонова была большая война, была большая литература, но главное своё произведение – роман "Живые и мёртвые" – он посвятил защитникам Буйничского поля, их судьбе, страданиям, их жизни и смерти. Сейчас, в год 100-летия со дня рождения Константина Михайловича Симонова, нельзя не вспомнить о судьбах его героев, с которыми сам писатель по своей воле связал свою посмертную судьбу...

Так нашёл свой вечный покой на земле Белоруссии один из удивительнейших творцов великой литературы о Великой Отечественной войне, самой кровавой войне в истории человечества. Прежде чем рассказать, что связывало писателя с этим полем, надо заметить, что и родился Константин Симонов (а при рождении ему дали имя Кирилл, и почему он от него отказался, я скажу ниже), по странному стечению обстоятельств, тоже 28 числа, ноября месяца 1915 года в Петрограде. В нынешнем 2015 году ему исполняется 100 лет... Мать его Александра Леонидовна была урождённой княжной Оболенской, а князья Оболенские происходят из калужских краёв, существует там, недалеко от Тарусы, и сейчас сельцо Оболенское - бывший древнерусский город-крепость Оболенск, упразднённый когда-то за малолюдством императрицей Екатериной II. Отцом же будущего писателя был генерал-майор Российской императорской армии Михаил Агафангелович Симонов, тоже родом из калужских дворян.

Шла Первая мировая война, и не пришлось Михаилу Агафангеловичу даже увидеть своего сына, он был на фронте, когда родился его ребёнок, а потом грянула революция, и следы генерала теряются. Известно только, что в 1922 году он оказался в Польше, в эмиграции, откуда писал своей, к тому времени уже бывшей, жене, чтобы она приехала с сыном к нему, но... Александра Леонидовна уже была замужем вторым браком за Александром Григорьевичем Иванишевым, командиром Красной армии, и проживала в Рязани. Она не захотела вернуться к своему первому мужу, он был на 19 лет старше её, да, видимо, были и иные причины, о которых история умалчивает. Вообще, о своём родном отце сам Симонов вспоминал редко. Может быть, оттого, что тот принимал участие в белом движении и, как многие из бывших белогвардейцев, укрылся в Польше?.. Вопрос остаётся без ответа. Источники по этому поводу молчат. Но, видимо, уже на роду Симонову было написано всю жизнь быть причастным к делам армии, и если самому не стать военным, то, во всяком случае, воспеть людей этой профессии в своих произведениях. Можно сказать, что "профессия - родину защищать" стала основной темой в творчестве Константина Михайловича Симонова.

Всё детство его прошло в военных городках и гарнизонах, по которым кочевала семья Иванишевых. Работать Кирилл Симонов начал учеником токаря в Саратове и, заработав себе трудовой стаж, поступил в Литературный институт им. А.М. Горького в Москве. Начинал он как поэт, но сам свои стихи на публике читал редко – сказывался врождённый дефект: он не выговаривал буквы «р» и «л». В результате имя Кирилл для него было труднопроизносимым.

Читатель, хорошо разбирающийся в творчестве этого замечательного писателя, конечно, обратит внимание на неизменность, постоянство его морально-нравственных установок, на неизменную приверженность художника к образам людей сильных, волевых, честных и правдивых. Патриотов во всех своих внутренних убеждениях и поступках. Они, эти часто скромные труженики и воины, стали главными героями произведений Константина Симонова. Такова была эпоха, и перо писателя соответствовало ей. После окончания Литературного института Симонов учится в аспирантуре ИФЛИ (Института философии, литературы и искусства) в Москве, но оставляет спокойную столичную жизнь ради полной опасности судьбы военного корреспондента. Халхин-Гол 1939 года стал определяющим моментом для его творчества. С тех пор тема "товарищей по оружию" уже никогда не покинет творческую мастерскую писателя. Так будет называться и его первый роман, вышедший в 1952 году. Но до этого будет ещё Великая Отечественная война, будет Буйничское поле в Белоруссии, которое его глубоко перепашет и оставит в его душе неизгладимый след и незаживающую рану на всю жизнь. Именно там, на этом поле, в начале июля месяца 1941 года военный корреспондент фронтовой газеты Симонов узнает по-настоящему цену жизни и смерти, он побывает в аду кровавого побоища и постигнет высоту человеческого духа. Он не сможет расстаться с этими людьми ни при жизни, ни после смерти. Они станут его кровными братьями навек, и потому он оставит завещание - после своей смерти развеять его прах над этим бранным полем, что и будет выполнено его близкими. Он навсегда остался со своими "живыми и мёртвыми" "товарищами по оружию", с теми, кто "солдатами не рождались", но остались ими навек.

Кто же были они - воины Буйничского поля?

172-я стрелковая дивизия формировалась в Тульской области, имея свой штаб в городе Сталиногорске (ныне Новомосковск), но полки этой дивизии были разбросаны по всей Тульщине. Дивизия комплектовалась в основном туляками и жителями области. Перед Финской войной (осень 1939 года) дивизия пополнилась призывниками из восточных районов Московской области. Попал служить в эту дивизию, в 388-й стрелковый полк, расквартированный в городе Ефремове, и мой дед лейтенант Борис Евдокимович Зотов. Он не был кадровым военным, а имел очень мирную профессию - был лесничим в Коробовском (ныне Шатурском) районе Московской области.

Сам он был родом из Пензы, но в Гражданскую войну умерли от голода его родители, и он оказался в числе беспризорников, каких было в те годы в России миллионы. Однако мой дед был, очевидно, человеком незаурядных способностей, сумел выучиться и выйти в люди. Сначала он закончил лесоустроительное училище в Пензе, а после сумел поступить и закончить в 1936 году знаменитую Лесотехническую академию в Ленинграде, одно из старейших учебных заведений этого профиля в нашей стране. Тем из читателей, кому знаком роман Леонида Леонова «Русский лес», многое известно из жизни этого прославленного учебного заведения.

Недолго моему деду пришлось работать в должности районного лесничего в Подмосковье, всего-то года три - с 1936 по 1939 год. Далее, перед Финской войной, он был призван в ряды РККА, но за это время сумел создать семью, и к началу Великой Отечественной войны у него уже было трое детей. Последний его ребёнок, девочка Валентина, моя тётя, родилась 3 мая 1941 года, а мой дед в это время проходил службу в должности адъютанта командира 388-го полка Семёна Фёдоровича Кутепова в городе Ефремове. Он ожидал приезда своей жены, моей бабушки Ольги Васильевны Зотовой со всеми детьми к нему в Ефремов как раз 22 июня 1941 года... Всё семейство сидело на чемоданах в посёлке Черусти Московской области, где проживала мать моей бабушки и куда Ольга Васильевна уехала рожать третьего своего ребёнка. Теперь она собиралась вернуться к мужу. Но прежде чем прозвучала речь Молотова о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз, принесли телеграмму от её мужа, в которой мой дед извещал свою жену, что никуда ехать не надо, что их полк подняли по тревоге и грузят в эшелоны.

Война…

Лейтенант Борис Евдокимович Зотов так никогда в своей жизни и не увидит новорожденную дочь...

4 июля 1941 года 172-я стрелковая дивизия, вошедшая в состав 61-го стрелкового корпуса 13-й армии, начала разворачиваться и занимать оборонительные позиции в районе Могилёва, на так называемом «Днепровском рубеже». По замыслу советского командования днепровский рубеж должен был стать первым рубежом, где наступавший враг будет остановлен и прервётся, наконец, безудержное движение германских танковых дивизий, рвущихся к сердцу России, к Москве. 388-й полк занял позицию на Буйничском поле к юго-востоку от Могилёва, возле белорусской деревни Буйничи. Штаб самой 172-й стрелковой дивизии находился в Могилёве, именно туда и приехал фронтовой корреспондент Константин Симонов для встречи с командиром этой дивизии генерал-майором Михаилом Тимофеевичем Романовым, но не застал его в штабе, а узнал от комиссара дивизии Леонтия Константиновича Черниченко, что лучше всего в дивизии сражается 388-й полк, расположенный у деревни Буйничи, что накануне приезда корреспондентов этот полк остановил продвижение 46-го механизированного корпуса Гудериана и сжёг в одном бою 39 немецких танков.

Для начала войны факт этот был поразительным. До этого момента немецкие танковые ударные группы легко прорывали нашу неорганизованную оборону, вгрызались в позиции советских войск, широкими охватами и пресловутыми "клещами" брали в окружение значительные группировки нашей армии, вносили дезорганизацию и хаос, не давали нашим войскам закрепиться на оборонительных рубежах.

Ударная группировка Гудериана стемительно двигалась на Могилёв, стремясь захватить этот важный город, узел автомобильных и железных дорог, где был центр всей обороны знаменитого "Днепровского рубежа". Географически Могилёв находился в центре всего обширного советско-германского западного фронта, протянувшегося от Балтики на севере до Чёрного моря на юге. Стратегическое значение этого пункта было известно уже давно. Недаром ещё в Первую мировую войну именно в Могилёве находилась Ставка Верховного главнокомандующего, коим тогда был сам император Николай II. Конечно, захват этого важного узла обороны уже в первых числах июля 1941 года расчищал бы перед наступающим врагом широкий путь на Москву, ведь далее на пути к столице уже не было таких значительных водных преград, как река Днепр. В таком случае фашистские танковые армады уже в августе могли бы быть под Москвой… Но 172-я стрелковая дивизия генерала Романова вместе со всем 61-м стрелковым корпусом взяла под защиту Могилёв, а на острие этой дивизии, на самом западном участке обороны, на Буйничском поле, и находился 388-й стрелковый полк полковника Кутепова. Туда и отправился Константин Симонов, чтобы своими газами увидеть разбитые немецкие танки, ещё недавно так нагло рвавшиеся к Могилёву.

Читателям знаменитого романа "Живые и мёртвые", конечно, памятен образ сурового воина полковника Серпилина, с которым встретился герой романа военкор Синцов на фронтовом рубеже. Образ этот не вымышлен. 13 июля 1941 года, когда корреспондент Симонов и фотокорреспондент Трошкин приехали поздним вечером, почти ночью, в 388-й полк, их встретил человек, сразу поразивший Симонова до глубины души. Это был командир полка Семён Фёдорович Кутепов. Вот как описывает Симонов эту встречу на страницах своего дневника "Разные дни войны".

"...Из окопа поднялся очень высокий человек и спросил, кто мы такие. Мы сказали, что корреспонденты. Было так темно, что лиц невозможно было разглядеть.

— Какие корреспонденты? — закричал он. — Какие корреспонденты могут быть здесь в два часа ночи? Кто ездит ко мне в два часа ночи? Кто вас послал? Вот я вас сейчас положу на землю, и будете лежать до рассвета. Я не знаю ваших личностей.

Мы сказали, что нас послал к нему комиссар дивизии.

— А я вот положу вас до рассвета и доложу утром комиссару, чтобы он не присылал мне по ночам незнакомых людей в расположение полка.

Оробевший поначалу провожатый наконец подал голос:

— Товарищ полковник, это я, Миронов, из политотдела дивизии. Вы ж меня знаете.

— Да, вас я знаю, — сказал полковник. — Знаю. Только поэтому и не положу их до рассвета. Вы сами посудите, — вдруг смягчившись, обратился он к нам. — Сами посудите, товарищи корреспонденты. Знаете, какое положение? Приходится быть строгим. Мне уже надоело, что кругом всё диверсанты, диверсанты. Я не желаю, чтобы в расположении моего полка даже и слух был о диверсантах. Не признаю я их. Если охранение несёте правильно, никаких диверсантов быть не может. Пожалуйте к землянку, там ваши документы проверят, а потом поговорим.

После того как в землянке проверили наши документы, мы снова вышли на воздух. Ночь была холодная. Даже когда полковник говорил с нами сердитым голосом, в манере его говорить было что-то привлекательное. А сейчас он окончательно сменил гнев на милость и стал рассказывать нам о только что закончившемся бое, в котором он со своим полком уничтожил тридцать девять немецких танков. Он рассказывал об этом с мальчишеским задором:

— Вот говорят: танки, танки. А мы их бьём. Да! И будем бить. Утром сами посмотрите. У меня тут двадцать километров окопов и ходов сообщения нарыто. Это точно.

Сами увидите. Вот один стоит, пожалуйста. — Он показал на темное пятно, видневшееся метрах в двухстах от его командного пункта. — Вот там их танк стоит. Вот куда дошёл, а все-таки ничего у них не вышло.

Около часа он рассказывал о том, как трудно было сохранить боевой дух в полку, не дать прийти в расхлябанное состояние, когда его полк оседлал это шоссе, и в течение десяти дней мимо полка проходили с запада на восток сотни и тысячи окруженцев — кто с оружием, кто без оружия. Пропуская их в тыл, надо было не дать упасть боевому духу полка, на глазах у которого шли эти тысячи людей.

— Ничего, не дали, — заключил он. — Вчерашний бой служит тому доказательством. Ложитесь спать здесь, прямо возле окопа. Если пулеметный огонь будет, спите. А если артиллерия начнет бить, тогда милости прошу вниз, в окопы. Или ко мне в землянку. А я обойду посты. Извините".

Так в жизни Симонова появился этот удивительный человек, которого он впоследствии назовёт Серпилиным на страницах своего романа, а вот об его адъютанте не упомянет, к сожалению, ни словом. Это странно, ведь кто-то проверял его корреспондентские документы в командирской землянке, кто-то выполнял поручения командира полка и водил корреспондентов по расположению части. Но легко объяснить тогдашнее состояние журналиста Симонова, впервые попавшего на реальное поле боя Великой Отечественной войны: все его мысли и чувствования в момент этого его короткого пребывания на передовой были устремлены не на частности, а именно на само поле боя, на недалёкую линию противостояния с врагом, в то время ещё малоизученным, загадочным... На эти танки, что были разбросаны подбитые по всему Буйничскому полю. Это отразилось, кстати, потом на страницах романа, когда Синцов говорит Серпилину, что хочет остаться в его полку не в качестве заезжего корреспондента, а в качестве бойца, реально сражающегося с врагом.

Не знаю, овладевали ли самим Симоновым такие мысли, когда он находился в расположении полка Кутепова, хотел бы он, как его герой забыть о своём корреспонденстве и взять оружие в руки, чтобы сражаться с захватчиками, но, думаю, овладевали.

Может быть, эта упущенная возможность остаться и сражаться с ними в июле 41-го, и даже погибнуть, жертвуя собой, как погибли они, эта упущенная возможность жила в нём всю оставшуюся жизнь и была реализована им в судьбе своего героя, корреспондента Синцова. Скорей всего, что это было именно так.

Но это же желание "исправить" судьбу дорогих ему людей и привело к тому, что в романе "Живые и мёртвые" полковник Серпилин остаётся жив, выведя остатки своего полка из тяжёлого окружения. А на деле судьба реального полковника Кутепова сложилась трагично. Когда после трёхнедельных боёв 172-я стрелковая дивизия, отстаивающая Могилёв, оказалась в полном окружении, так как немецко-фашистские войска сумели переправиться через Днепр и севернее, и южнее Могилёва и взять этот город в кольцо, то командиром этой героической дивизии, которая в течении почти месячных боёв не сдвинулась со своих позиций под Могилёвом и на Буйничском поле отразила все лобовые атаки гитлеровцев, генералом Романовым было принято решение прорываться частям дивизии из окружённого Могилёва в разных направлениях, так как уже и сами части этой дивизии были разъединены и сражались фактически порознь. Но особенно тяжело пришлось именно полку Кутепова, так как он находился на самом западном рубеже обороны в восьми километрах от Днепра и ему пришлось прорываться с боем до Днепра, потом с боем же на левый берег. И в дальнейшем выходить из окружения самостоятельно, в отрыве от основных сил дивизии.

Но что самое удивительное - этому поистине бессмертному полку удалось осуществить такой прорыв! С тяжёлыми потерями, остатки 388-го стрелкового полка, пройдя неимоверно тяжкую дорогу по тылам врага, вышли на соединение с основными силами наших войск в район Смоленска, проделав, фактически, весь тот путь, что описан в романе Симонова "Живые и мёртвые". Вот только полковник Кутепов, в отличие от своего литературного собрата Серпилина, не дожил до этого благополучного исхода... Вот как вспоминает о Кутепове и о его бойцах - "живых и мёртвых" Буйничского поля сам Константин Симонов в своём дневнике.

"К командиру 388-го стрелкового полка 172-й дивизии полковнику Кутепову мы приехали вечером 13 июля и уехали из этого полка на следующий день, 14-го. Срок небольшой, меньше суток. Но это пребывание в полку Кутепова по многим причинам запомнилось мне на всю жизнь, и мне хочется здесь рассказать и о Кутепове, и о других людях его полка то немногое, что выдалось дополнительно узнать. Пишу это, а передо мной лежат переснятые из личных дел старые, предвоенные фотографии командира полка Семена Федоровича Кутепова, комиссара Василия Николаевича Зобнина, начальника штаба Сергея Евгеньевича Плотникова, командира батальона Дмитрия Степановича Гаврюшина, командира роты Михаила Васильевича Хоршева...

Самому старшему из них — Кутепову — было тогда, в сорок первом году, сорок пять лет, а всем остальным гораздо меньше. Гаврюшину — тридцать шесть, Плотникову — тридцать один, Зобнину — двадцать восемь, Хоршеву — двадцать три...

...Недолгая встреча с Кутеповым для меня была одной из самых значительных за годы войны. В моей памяти Кутепов — человек, который, останься он жив там, под Могилевом, был бы способен потом на очень многое"...

Он родился 19 мая 1896 года в деревне Большие Калмыки ныне Киреевского района Тульской области в крестьянской семье. Учился в деревенской школе. В 1915 году окончил коммерческое училище, был призван в Российскую императорскую армию, окончил Александровское военное училище, воевал в Первую мировую войну на Юго-Западном фронте подпоручиком. В 1917 году добровольцем вступил в Красную армию, воевал с белополяками и бандитами, командовал взводом и ротой, был ранен. Окончил курсы усовершенствования штабных командиров и, с отличием, заочный факультет Военной академии имени М.В. Фрунзе. Изучил немецкий язык. В партию не вступал...

Видимо, с этим было связано то, что он медленно продвигался по служебной лестнице. Четыре года прослужил начальником строевого отдела штаба дивизии, два года командиром батальона, три года начальником штаба полка, четыре года помощником командира полка и два года командиром 388-го стрелкового полка 172-й стрелковой дивизии 61-го стрелкового корпуса. В этой должности он и встретил Великую Отечественную войну.

Кстати, интересно, что Симонов отметил эту особенность судьбы Кутепова – медленное продвижение его по службе, несмотря на явные заслуги, скромную должность – командир полка, несмотря на возраст и отличия. Это дало ему мысль, как автору романа, придумать своему герою Серпилину судьбу несправедливо репрессированного в 1937 году военного, отсидевшего в лагерях, вызволенного оттуда волей вождя, когда перед войной потребовались опытные кадры. На деле же ничего подобного в судьбе Кутепова (красного командира с фамилией знаменитого белогвардейского генерала!) не было. Никаким репрессиям он не подвергался, а просто медленно и старательно тянул свою служебную лямку.

Он и служил негромко и ушёл из жизни безвестно, прежде выполнив до конца свой воинский долг. По косвенным данным, он погиб вечером 25 июля 1941 года, успев вывести свой полк из окружения и получив тяжёлые ранения, от которых и скончался. Могила его неизвестна...

О том, что он не "пропал без вести" и не попал в плен по официальной версии говорит то, что уже 10 августа 1941 года полковник Семён Фёдорович Кутепов Указом Верховного Совета СССР за оборонительные бои под Могилевом посмертно был награждён орденом боевого Красного Знамени.

Пропавших без вести и, тем более, сдавшихся в плен, орденами не награждали, а, мало того, считали их едва ли не предателями. Говорю это со знанием дела, так как брат моей бабушки красноармеец Николай Дмитриевич Нистратов, а он был сапёр, "пропал без вести" в начале 1942 года в боях под Калининым и его матери, моей прабабушке Прасковье Митрофановне Нистратовой не платили за него даже грошовую пенсию, которую она получала за второго своего сына 18-летнего красноармейца Михаила Дмитриевича Нистратова, брошенного осенью 1941 года под Наро-Фоминск, где в братских могилах лежат тысячи безусых мальчишек, из которых была сформирована 33-я армия, почти вся полегшая под Москвой...

Так же неизвестна и могила моего деда лейтенанта Бориса Евдокимовича Зотова, служившего адьютантом (по данным Подольского Центрального архива Министерства обороны) в 388-м полку 172-й стрелковой дивизии. Видимо, он, как и его командир полковник Кутепов, погиб при выходе из окружения. Сохранилось его последнее письмо, присланное им моей бабушке Ольге Васильевне ещё до того, как кольцо фашистского окружения сомкнулось вокруг него и его друзей на Буйничском поле. В нём мой дед пишет своей жене. "За меня не беспокойся, я ведь служу при штабе полка... Береги себя и детей... Больше писать не могу, летят вражеские самолёты, сейчас начнут бомбить, потом бой...". Что осталось от того штаба полка, если и сам командир полка погиб... А моей бабушки после платили-таки пенсию за убитого её мужа офицера, "пропавшим без вести" он не считался, несмотря даже на то, что в официальных бумагах время его гибели проставлено неопределённо – с разницей в несколько месяцев!

…Читайте роман Константина Симонова "Живые и мёртвые", эту скорбную эпопею начала Великой войны и поминайте добрым словом тех Живых и Мёртвых, к которым ушёл и замечательный русский писатель Константин Михайлович Симонов, приказавший соединить свой прах с их бессмертным прахом на Великом Буйничском поле скорби и славы.